Воды текут, берега остаются

засов за последним гостем. За этот день йыван

Петыр очень устал, прошлой ночью толком не выспался,

поэтому лег спать пораньше и тотчас уснул.

Легла и мать.

Но Васли не спал еще долго. Надо было сделать

уроки на завтра, да и таинственное появление гуся

в доме тоже занимало его.

Васли стоял у окна и смотрел на улицу.

Деревню окутывали сумерки. Кое-где из окон

лился жиденький свет керосиновых ламп. В воздухе

кружились мягкие, крупные снежинки. Вот они,

кажется, уже совсем легли на землю, но тут какая-

то неведомая сила вновь поднимала их вверх, и они

снова начинали кружиться.

Вечером, когда стемнело, Канай Извай пришел

к Ороспаю.

—Совсем я тебя заждался, браток! —встретил

его старый карт.—Ну рассказывай, как получилось

наше дело? Что говорят в селе?

—Слава богу, брат Ороспай, лучшего и ожидать

нечего. Все складывается, как мы задумали.

Сегодня к Мосол Петыру соседи табунами шли

посмотреть на твоего гуся. Я тоже ходил.

—Ну, ну,—нетерпеливо торопит Каная Извая

старый карт,—ты рассказывай, что люди-то говорят.

—Все гуся осматривали, многие говорили: <<Это

непростая птица, ее бог даровал>>.

—Хорошо, хорошо! —Ороспай поднялся с лавки,

подошел к висячей керосиновой лампе, прибавил

света. В избе стало светлее.

—Давеча приезжал ко мне один мариец из

Орола,—заговорил опять Ороспай.—Дядя Пайгел-

дё, говорит, сильно захворал, меня зовет. Но я

не поехал, хотел тебя дождаться с вестями. К тому

же самому что-то неможется... Но от твоих добрых

вестей вроде и силы у меня прибавилось. Эх, если'

сын Иывана Петыра к дедовской вере склонится...

А что говорит сам йыван Петыр?

—Он тоже поверил, что твой гусь —божья птица.

Когда соседи говорили: мол, это тебе, Петыр,

божье благоволение,—был очень доволен.

—Хорошо! Очень хорошо! —Ороспай хлопнул

себя сухими, сморщенными ладонями по коленкам.— Теперь можно поехать и к дяде Пайгелде.

—Сейчас?

—Сейчас и съездим. Дорога известная, неда68

лекая. Ты, Извай, запряги моего жеребца, на нем-

то быстро обернемся.

В селе тихо. Улицы темные, пустые. Лишь кое-

где, как заплатки на сером кафтане* виднеются

освещенные тусклым огнем керосиновой лампы

окошки. Многие турекские мужики керосиновых

ламп из-за дороговизны керосина не держат, освещаются

по старинке —лучиной, а ее свет не пробивается

сквозь замерзшие стекла. Поэтому село

кажется еще темней.

Жеребец Ороспая сразу пошел рысью. Он з а стоялся

без работы и теперь рад, храпит, мотает

головой и все убыстряет и убыстряет бег. Сани

катятся по накатанной дороге легко, ровно. Вот уже

остались позади последние дома, околица, кладбище.

Дорога прорезала белое поле и вонзилась в

темный ельник.

—Резвый у тебя жеребец! —восхищенно сказал

Канай Извай.—Даже на подъеме не сбавляет ходу.

Не конь —огонь!

Старый карт сидел посреди саней в сене. Чтобы

холодный воздух не попал в горло, он закутался

в тулуп. Ороспай слышал слова Каная Извая, но,

чтобы не закашляться, ничего не ответил, только

кивнул.

Канай Извай тоже замолчал. Намотав на руку

вожжи, он сидел в передке саней и рассуждал сам

с собой: <<Ветер-то так и не утихает, как бы метель

не принес>>.

Он не ошибся. Едва сани въехали на холм,

сильный ветер, налетев откуда-то, ударил в бок.

—Ну, кажется, начинается,—проговорил Канай

Извай и уселся поплотнее.

Ветер усилился. Вот он свистит, воет, мечется

между деревьями, поднимает снег, в одном месте

совсем оголяет дорогу, в другом наметает сугробы.

Конь сбавил ходу, потом пошел шагом. Круп

жеребца заиндевел, с порывами ветра доносится

резкий запах конского пота.

Вдруг жеребец забеспокоился, запрядал ушами,

захрапел и опять перешел на рысь, хотя никто его

не понукал.

<<Что-то недоброе почуял>>,—подумал Канай

Извай.

Жеребец всхрапнул, прыгнул, рванул вперед и

понесся галопом.

Тут Канай Извай разглядел в темноте по обеим

сторонам саней черные тени и понял: волки!

—Волки! —крикнул Канай Извай и оглянулся

на Ороспая.

Но в санях никого не было: видно, старый карт

вывалился, когда конь резко рванул вперед.

Канай Извай натянул вожжи, стараясь остановить

жеребца. Но куда там: жеребец несся не

разбирая дороги, только передок саней гудит от

ударов копыт. Лишь через полверсты Канаю Изваю

удалось своротить коня в сугроб. Жер'ебец провалился

по колена в снег и остановился.

Канай Извай приподнялся, оглянулся. К саням

приближались четыре волка. Он сунул руку в карман,

нащупал спички, дрожащими руками свернул

клок сена, как перевясло, чиркнул спичкой, поджег.

Дорога осветилась. Волки остановились, присели

и завыли. Канай Извай поднял огонь над головой,

шагнул в сторону волков, замахнулся:

—Вот я вас!

Волки потрусили к лесу и скрылись в темноте.

Канай Извай взял лошадь под уздцы, вывел на

твердую дорогу. Вскочил в сани, дернул вожжи,

завернул жеребца и подхлестнул его:

—Но, милый! Давай скорее! Надо выручать

твоего хозяина.

Конь с места взял в галоп. Впереди на дороге

что-то чернело.

Канай Извай, подъехав, увидел, что это лежит

Ороспай.

—Брат Ороспай! Брат Ороспай! —соскочив с

саней, принялся он тормошить карта.