Военкор

Сопин замолчал, потом всё же повернулся ко мне и улыбнулся одними уголками губ.

— Внизу, в подвале склада, который первой волной зачищали. Их разделили. Израильтяне в одном помещении, наёмники в другом. Только с кем-нибудь из местных иди. Без них туда лучше не лезь. Хотя… с ними тоже не совсем хорошо. Сам понимаешь, война.

— Конечно.

Появился Сардар, а с ним рядом тот самый неразговорчивый сириец.

— Мохамед, проведи нашего корреспондента, — дал ему команду Сардар.

Сириец посмотрел на меня вопросительно.

— Сопроводишь меня к пленным? — попросил я.

Он кивком показал мне следовать за собой. Подвал бывшего склада находился за ангаром. Там устроили импровизированный изолятор. Мы подошли к зданию, прошли в полумраке коридоров и лестничных пролётов.

Подошли к двери из металлической решётки, у которой стояли два сирийца с автоматами.

— Советский журналист, хочет посмотреть на пленных, — объяснил Мохамед.

— На кого смотреть хотите? Евреи отдельно. Наёмники отдельно.

— На всех, — сообщил я по-арабски.

Мохамед остался у двери.

Я вошёл сначала к израильтянам. Здесь буквально чувствовался тяжёлый запах пота.

Пленных было семеро. Большинство грязные, но не раненные. Ещё один с окровавленной повязкой на голове, а рядом с ним без видимых ранений, но в сильном шоке. Оба сидели на ящиках, упёршись спинами о стену.

Когда я вошёл, тот пленный, у кого был шок, чуть вздрогнул. Он забился в угол, глухо шепча что-то на иврите. Я не разобрал слов, но понял, что он молится.

— Кто вы? — на английском зашептал тот, что в повязке.

— Я советский журналист.

Пленные не шевельнулись, продолжили втягивать голову в плечи.

— Поговорим?

Ответа не последовало.

Понятно. Здесь не будет ни разговора, ни объяснений. Шокированный мужик в принципе вряд ли понимал, что происходит. Это было неудивительно в его состоянии.

Да и зная, сколько крови пролилось между арабами и израильтянами за все эти годы, особенно на Голанах, в Эль-Кунейтре, Южном Ливане, в Бейруте, о другой участи, как о казни, они уже и не мечтали. Нет, говорить они не будут.

Я задержался ещё на секунду, наблюдая, как одного из пленников пробивает крупной дрожью. Израильтянин с перевязанной головой впился взглядом в распятие, висевшее здесь на стене. Не знаю, откуда здесь взялся крест, но смотрелось очень символично.

Вздохнув, я развернулся и вышел, закрыв за собой решётчатую дверь.

— Молчат? — спросил один из охранников, и сам ответил на вопрос. — Боятся, и правильно делают… После всего того, что они натворили, пощады не будет.

Я зашёл в следующую комнату. Там были трое. Двое сидели, третий лежал на полу, закрыв лицо рукой. Наёмники. Двое белых, а третий чернокожий. У всех лица обветренные, покрыты ссадинами, у одного на руке повязка из куска штанины, пропитанная кровью.

И у каждого заметная татуировка. Та самая гора с полукругом звёзд и аббревиатурой В. R. I.

Я достал блокнот и ручку.

— Из какой вы частной военной компании? — спросил я, хотя прекрасно знал ответ.

— Мы гражданские специалисты! — заявил один из них на чистом английском, торопливо и слишком громко. — Обслуживали технику!

— Да-да, — подхватил второй, судя по акценту — немец. — Я механик. В мастерских работал! Только ремонты, никаких боевых действий.

Чернокожий молчал. Лицо было мрачным, челюсти сжаты. Он лишь посмотрел в мою сторону исподлобья, не участвуя в хоре.

— А как вы объясните, что вас взяли с оружием в руках? — задал я простой вопрос.

Англичанин замялся, бросив короткий взгляд на немца.

— Нам… Нам дали автоматы для самообороны! Это нормально! У всех сотрудников были! — затараторил немец.

— Да! Мы не стреляли в гражданских! Мы только защищали себя! — быстро добавил англичанин.

Я кивнул, сохраняя лицо каменным.

— Конечно. Все специалисты в таких местах ходят в бронежилетах и с М16 наперевес.

Они замолчали.

— Вы ведь знаете, что статус наёмников по международному праву вне закона? На вас не распространяется ни Женевская конвенция, ни какие-либо другие нормы.

При этих словах американец опустил глаза. Немец напрягся так, что казалось, он сейчас лопнет.

— Если не будете молчать, то есть шанс, что к вам отнесутся по-человечески, а не как к животным. Так что или будете говорить, или я ухожу.

Чернокожий, и по всей видимости старший в этой группе, впервые заговорил, почти не шевеля губами:

— Мы просто выполняли работу.

— За сколько? — спросил я.

Он медленно покачал головой. Они знали свои инструкции. И у них, как у крыс в ящике, была одна цель — выжить, хоть враньём, хоть молчанием. И все они прекрасно понимали, что их достанут, если сейчас они раскроют рот. Я закрыл блокнот, развернулся и вышел.

За дверью меня ждал Мохамед.

— Евреи согласились говорить, просят, чтобы ты зашёл ещё раз, — сказал он.

Я вернулся в комнату с израильтянами. Сел на пустой ящик, положив блокнот на колени.

— Ицхак, — представился один из них. — Бывший командир артиллерийского расчёта. Я прошу тебя передать моей супруге, что со мной всё будет хорошо.

Вот зачем он позвал меня обратно. Он принялся рассказывать о том, что в Иерусалиме у него большая семья.

— У вас была задача охранять здесь наёмников? — перебил я.

Он медленно кивнул.

— Приказ… я не оправдываюсь. Просто передайте моей семье, что со мной всё хорошо.

Мне удалось выведать к какой военной части он относится, узнать приказ, который он выполнял. Информация явно будет не лишней. А ещё он рассказал, что его мать и отец также умерли от обстрелов с этой стороны. И он обязан отомстить за их смерти, поэтому и пошёл в армию в 1973 году, и на первом своём задании обстреливал Эль-Кунейтру, мечтая попасть в тех, кто убил его родителей.

Я хотел задать ещё несколько вопросов, но услышал шаги за спиной. Повернулся и увидел в дверях Мохамеда. Его лицо было каменным. Похоже, что он услышал что-то из нашего разговора с пленным.

Он молча шагнул внутрь. Автомат был на ремне, но рука уже держала его за приклад. И когда он остановился перед Ицхаком, всё было ясно без слов.

Он взвёл затвор и упёр дуло в лоб еврею.

Тот не дёрнулся. Только приподнял подбородок и посмотрел в глаза Мохамеда.

— Это был приказ, — тихо произнёс он. — У вас были свои приказы, а у нас… От ваших рук тоже гибли люди.