Волчья дорога

— Отлично, господа, — прошелестел из угла ещё один голос — тихий, вкрадчивый. Майстер Карл Хазер подал голос со своего писарского места на табурете в углу, — порядочные люди всегда смогут договориться, не правда ли? Мир?

"Меня начинает воротить от этого слова" — подумал Яков, но кивнул. Делать было нечего.

3-8

раны и подозрения

В этот раз вышли они с сержантом из ратуши спокойно. Никто не хватал за рукава и остановить не пытался, зря Яков держал руки на всякий случай, на поясе, поближе к эфесам клинков Ратуша пустела, расписные каменные своды ещё отражали гул голосов, но тихо и спокойно. Улица встретила их ударом ветра в лицо и кусающим за уши морозом. Яков надвинул шляпу плотнее, невольно обернулся, запахивая плащ. Над головой звонко пробили часы на высокой башне.

— Дела, ой и дела тут творятся господин капитан, прости господи какие дела, — проговорил задумчиво старый сержант, осматриваясь и теребя широкой ладонью лохматую бороду.

Капитан огляделся: площадь пустела, одинокие прохожие жались к стенам. Темнели стрельчатые окна в домах напротив, одинокий нищий сидел, привалившись спиной к нарисованным ангелам на стенах собора.

— Это не наша юрисдикция, сержант. Мир, сидим тихо, гоняем наших орлов по плацу.

— Оно да, конечно… тем более, если вспомнить, как мы их герцогской светлости год назад насолили… ой, и злой он на нас. (подробнее — в рассказе «ящик с пандорою» )

И слышать про нас лишний раз ему не надо. Вспомнит прошлое — мало нам не покажется. Вот только... — мимо них по неровной брусчатке прогрохотали колеса повозки. Сержант оглянулся, Яков вместе с ним. Пара усталых одров протащила воз с дровами. Может и просто так.

— Подорожали ... — проговорил сержант, запустив ладонь в бороду.

— Сержант?

— Дрова, говорю, в городе подорожали. С тех пор, как майстер дознаватель тут.

— При чем тут дрова? — сказал было Яков, но тут их прервали. Вежливым, тихим голосом с отчётливым французским акцентом.

— Добрый вечер господа. — капитан невольно поднял голову к небу — солнце на крестах и острых шпилях отливало закатными, красными отблесками. Действительно, почти вечер. Потом обернулся и вежливо кивнул аббату Эрбле. Тот столь же учтиво приподнял шляпу в ответ. "Холодновато сейчас для такой вежливости".

— Да, господа офицеры. Весёлый город не столь уж весел, как вы нам рассказывали.

— Увы, — Яков пожал плечами. Ничего умнее он выдумать не смог, — впрочем, для вас, как для сочинителя, всё это, наверное, интересно. Ведьмы, колдуны, тайны, кровавые договоры. Не знаю только, сколько правды во всем этом.

— Ну, и я не знаю, господа. Покойный Ришелье относился к этому очень внимательно, а он — как к нему ни относись — был великий человек.

Сержант засопел, откашлялся и неожиданно вступил в разговор:

— Да и не спорю, великий. Был. Вот только, позвольте я вам, месье, одну байку расскажу. Я, сталбыть, как молодой был, тянул лямку на испанскую корону, во Фландрии. Фландрская армия, сталбыть, помните? С самим маршалом Спинолой служил, не просто так. Чин, конечно, тогда был невеликий, но в охране ходил, маршала часто видел. Вот он великий человек был, без шуток, да-да... но это я к чему все, господа:

Француз вежливо улыбнулся. Сержант продолжил, неторопливо шевеля губами:

— Объявился однажды в Брюсселе-городе один такой, вроде дознавателя местного. Взял девицу лет эдак двенадцати да и под арест — ведьма де, на шабаш летала, и с нечистым была и всем его адским воинством...усим и одновременно. Судьи уши и развесили, признание записали, дрова заготовили. Ну, а маршал, как про это прослышал — приказал вначале повивальных бабок позвать, да проверить. А потом спалить.

Сержант прервался, набирая воздуха в грудь. Чуть слышный звон заставил его обернуться — за спиной серебряной статуей застыл дознаватель — руки скрещены на груди, глаза смотрят в пространство. Сумел подобраться неслышно. А сам, явно, слышал всё.

Сержантская борода дёрнулась вверх пару раз, ветеран огладил её рукой, смерил дознавателя взглядом и упрямо продолжил.

— Спалить приказал, как по закону и положено. Ой, и хорошо горели... господин обвинитель и весь трибунал. Бабки-то, повивальные, невинность обнаружили.

Сержант умолк и выжидательно посмотрел на «серебряного». Капитан замер, положив руку на эфес клинка. Француз сделал шаг назад. Но дознаватель не шелохнулся, даже не повернул головы. Лишь бросил пару фраз. Все так же в пространство.

— Маршал ошибся. Бабки наврали. Их и надо было брать в первую очередь. Прискорбно, когда в дело вмешиваются непрофессионалы, — и ушёл. Все невольно проводили его взглядом. Площадь замерла, мелодичный звон разлетался далеко в чистом морозном воздухе.

— Да, господа, интересный случай, — опомнился, наконец француз, рассеянно трогая мочку уха, — Даже и не знаю, что сказать. Определено, следует для начала поговорить с местным епископом. Я все-таки лицо духовное, может быть, мне расскажут что-то более интересное, чем сказки и намёки. Пока только туман.

— Ну а нас ждут казармы и рутина. Доброго вечера, месье, — сказал в ответ капитан, француз учтиво приподнял шляпу, и они расстались.

Француз скрылся в лабиринте переулков, Яков с сержантом тоже развернулись и пошли — прочь из города, к воротам. Со шпиля над церковью ударили колокола, распахнулись высокие двери. Горожане, толпой, повалили на улицу. Мужчины в чёрном и сером, их тихие, закутанные в накидки до глаз, женщины. Люди старательно крестились и расходились прочь, обходя неспешно шагающих посреди дороги солдат. Улица вела вперёд и чуть вверх извиваясь, как змея на траве. Широкая, мощёная, гладкая, но уже тонувшая в полумраке — балконы и эркеры вторых этажей нависали серым камнем над головой, закрывая холодное солнце. Нога капитана скользнула по гладкой брусчатке

— Шотландец, каменная башка, — просвистел в спину малолетний сорванец и вихрем скрылся из глаз, когда капитан обернулся.

— Да пусть их, капитан, — махнул рукой сержант. Лениво. Они свернули за очередной угол.

Здесь было посветлее. Богатые, но серые каменные дома кончились, начинался бедняцкий фейхтверк — потемневшие дубовые балки крест-накрест, беленая, сверкающая на солнце глина, красные крыши. Закатное солнце играло бликами на меди и стекле окон и вывесок. У последнего каменного дома на улице сержант остановился. Огляделся по сторонам и прошептал:

— Господин капитан. Разрешите?

— Что?

— Раз уж мы всё равно не торопимся — не подождёте меня минуту? Я быстро, — проговорил сержант и скрылся в проулке. Глухо затрещало дерево за углом, должно быть отодрали ставню. Капитан посмотрел по сторонам. Улица была пуста, дом тих и заколочен, лишь у забитых крест-накрест парадных дверей валялась упавшая вывеска — щит с алой розой. След сапога на лепестках. Яков машинально поднял, поставил рисунком к стене. Потом оглядел город. Шпили собора, башни ратуши. За нею длинный двухэтажный дом с острой крышей, в трубах и флюгерах. Дворец здешнего епископа. Там провал, там стена покосилась, там пузатый эркер очень удачно нависает над двумя улицами сразу — офицерский глаз машинально примечал пригодные для возможного штурма мелочи. Город будто почувствовал, спрятался за дымкой и снежной пеленой, ветер бросил в глаза холодную ледяную крошку. Яков лишь крепче надвинул шляпу на лоб. За спиной бухнули о камень тяжёлые сапоги. Вернулся сержант, вытирая серые от пыли руки.