Волчья дорога

— Приказ. О чем? — шепнула она Рейнеке.

— Все хорошо, — так же шёпотом ответил он, — не волнуйся.

Прозвучало так, что волноваться захотелось сразу. Чёрный поп поднялся на бочку, стал говорить — медленно, иногда взмахивая руками. Рукава рясы бились как черные крылья, ветер сдул капюшон — сверкнула обрамленная венцом волос лысина.

— In nomine Patris et Filii et Spiritus sancti — слова были латинские, незнакомые. Они падали вниз медленно и торжественно, как заклинания. Анна поёжилась, почувствовав вдруг, как мелко дрожат губы. Внезапно стало теплее. На плечи легла тяжёлая, мягкая ткань — это юнкер накрыл её плащом. А сам остался в тонком мундире, но, не похоже, чтобы холод его беспокоил. Стоял прямо, в струну, глядел то на священника, то на Анну. Лишь губы его чуть шевелились, проговаривая:

— In Nomine Dei, ego,accipio te, Anna in uxorem meam, ut habeam et retineam ab hoc die, tam in prosperis quam in adversis, sive ditiorem sive pauperiorem, sive sanam sive infirmam, ut te diligam et foveam, donec mors nos separate

— Что за тарабарщина?

Внезапно ей показалось, что священник смотрит прямо на них. Губы шевелятся. Словно падре что-то спросил. Именно её. И Рейнеке. Анна не разобрала, что. В голове шумело, кровь стучала в висках. С неба смотрели вниз, ей в глаза холодные, яркие звезды.

— Да, — прошептал юнкер, словно в ответ

— Что — да, Рейнеке?

— Потом.

Площадь зашумела, взволновалась. Толпа подалась в стороны. На плац вышла, подволакивая ногу безумная. Анна сегодня уже видела её — её звали Элис, Ганс с Магдой привели её из города. Говорят, прямо с дыбы. Она так и бродила весь день тенью по казармам, молчала, пугала людей недвижными, невидящими глазами. И теперь она вдруг вышла на середину. Люди на площади шарахнулись в стороны. Капитан шагнул вперёд, придержал за плечи, попытался что-то сказать. Вдруг фигура обмякла, падая ему на руки. Яков Лесли, злой как смерть, рявкнул на чёрного пастора — да, заканчивайте, мол. До утра провозимся.

Падре поднял руки, провозглашая

— Amen.

Сержант заорал: «разойдись». Глухо забили отбой барабаны.

«Вот и всё, — сказал ей Рейнеке и улыбнулся, — вот и все. Пошли, ты устала»

И в правду устала, — думала Анна, пробираясь на гудящих ногах через толпу к дверям офицерского крыла. Шла медленно, почти вися на руке у юнкера. Они прошли мимо капитана — тот провожал чёрного пастора. Ветер донёс до Анны их разговор — обрывок фразы без тени смысла.

— ...это всего лишь формальность

— Не будьте так уверены, капитан...

«Ну, формальность, так формальность» — устало думала Анна поднимаясь в комнату. Перед дверью юнкер пожелал ей спокойной ночи, козырнул и исчез, только его Анна и видела. Анна вошла в комнатушку, села на кровать, вытянув гудящие ноги, и стала думать: что это было сейчас и что теперь делать? Ничего умного в голову всё равно не приходило, так что Анна положилась на Бога и легла спать. На Бога, тяжёлый сундук под дверью и крепкую защёлку на окне. Кто из троих сработал — неизвестно, но спала Анна спокойно всю ночь. Лишь рядовой Майер, которого за каким-то чёртом понесло под утро в офицерское крыло услышал глухое рычание у самой двери, развернулся и решил, что ему сюда категорически не надо.

** **

— Разрешите отлучится, герр капитан? Мне в город надо...

— Не разрешаю, сержант. Отдохните. Денёк сегодня ещё тот был.

— Все равно рассвет скоро. А в городе... ой, нечисто в городе, чую я.

— Мы сами всё видели, сержант.

— Да я не о том. Мама Роза, она ведь хитрющая была. Ой, хитрющая и осторожная. Прям как я. А взяли просто, как дурачка — вербовщики. Нечисто тут. Я с этим Флашвольфом в городе переглянулся — мясорубка он ходячая, просто. Тупая к тому же, где ему мамы Розы супротив.

— Значит, не настолько туп, как вам показался.

— Может быть. Но и остальные, кто попался... — тут сержант перечислил ещё с полдюжины кличек и имён. Похоже, майстер Флашвольф ненароком оказал городу немалую услугу, разом спалив весь городской криминал… — вот кривой Хьюго, к примеру. Ой, жук был. Всех его лёжек даже я не знал...

— Вам можно не знать, сержант. Вы же не местный.

— Так и этот хмырь, герр капитан, дознаватель который — он же тоже не местный. Вот такая, герр Капитан, закавыка тут получается.

Сержант почесал бороду, задумчиво глядя на алеющее рассветное небо. Сверкнули кресты в вышине. Потом — холодный серебристый отблеск внизу, у ворот. Стук копыт. Одинокий всадник.

— Смотрите, герр капитан. Это же Флашвольф. Куда это он намылился, вот интересно?

— Похоже, уезжает из города. Ладно, сержант, нам проблем меньше.

«Серебряный» проехал шагом мимо них, не удостоив взглядом спящие казармы.

3-12

кривые пути

На следующий день Анна проснулась поздно. Накануне забегалась, устала так, что проспала команду «подъём». И плевать, что под окном ее исполняли оглушительной дробью на двух барабанах. Умылась, оделась, долго расчёсывалась. Дурацкие рыжие кудри за марш свалялись не пойми во что, привести их в порядок было теперь морокой. Гребень методично ходил в руках, солнечные зайчики игриво прыгали по комнате. День за окном выдался солнечный, ясный. А мысли в голове были темны. Вчерашнее никак не шло из памяти. Что это было? Из всего, что говорили чёрный священник и Рейнеке, в памяти застряла пара слов: «dones mors nos separate». Слова звучали непонятно, торжественно и как-то зловеще, как чёрное заклинание. Знать бы ещё, что это за язык? "Латынь, наверное", — думала Анна, распутывая непослушные рыжие пряди. Старенький гребень с треском сломался в руках. «Ой, — сказала сама себе Анна, — как же теперь». Он, конечно, был совсем древний, потёртый, половина зубчиков отломана, но единственный. И тот у Магды одолжен под честное слово. Что же делать теперь... Анна машинально выглянула в окно. На плацу под окном неторопливо крутилась ротная суета. А потом ей на глаза Рейнеке-юнкер попался. Парень шёл куда-то, лохматый, взъерошенный и злой. И перепачкаться уже весь успел, хоть день и только начинается.

— Кстати, вот у него и спрошу, — подумала Анна, прикрывая накидкой упрямые волосы. Рейнеке встретился ей почти сразу — в коридоре у лестницы.

— Здравствуй, — кивнула она. Вид у парня усталый и дерганный какой-то.

— Привет, — ответил он так, что Анне совсем расхотелось приставать к нему с вопросами. Загонял капитан, бедолагу, вконец, а еще только утро.

А Рейнеке-юнкер забегался даже с ночи, не с утра. Парень честно пытался предупредить всех, подержать в тайне вчерашнее. Выслушав с пяток кривых согласий и посмотрев на десяток похабных гримас понял, что делает глупость и пошёл к сержанту. Старый ветеран встретил его весёлой улыбкой и набившим оскомину глупым вопросом

— Как прошла ночь?

— Без происшествий, — угрюмо ответил юнкер, вспомнил, что не огрызаться сюда пришёл и кратко изложил просьбу. Сержант выслушал, сдвинул со лба широкую шляпу и честно спросил парня, а не дурак ли он.

«Правду говорить легко и приятно» — подумал Рейнеке и выдал предписанный уставом ответ:

— Так точно!

Сержант засмеялся. Юнкер оскалился было — но старый вояка, когда хотел, смеялся так добродушно, что зарычать не получилось. А ветеран махнул рукой, пробормотал под нос что-то типа «эх, молодость» и пошёл орлов инструктировать.

Так что, когда Анна проснулась и вышла во двор — все в роте уже знали о некоторых важных изменениях в понятии «военная тайна», вступивших в силу с сегодняшнего утра. Рейнеке угрюмо молчал, Магда ругалась и спрашивала — какого черта ее на старости лет хуренвайбелем назначили и будут ли за это все доплачивать. Анна испугалась было, потом вспомнила, что на армейском кривом языке "hurenweibel" — это просто начальник обоза (хотя дословный перевод — "мастер шлюх") Попробовала было пристать к ней. И нарвалась сходу на встречный вопрос — а чем Анна роту кормить собирается? Обед скоро, на кухне бардак, печи остыли, а мужики скоро сами Анну сожрут, если их не покормить вовремя. Анна попробовала было возмутиться, потом вспомнила сержантскую присказку про «нет ничего более постоянного, чем временное назначение» и пошла на кухню. Тем более, Магда права, обед скоро и кормить роту чем-то надо. Да и после вчерашнего, по накатанной, работа проще пошла. И штрафные добровольцы веселее ловились, и огонь сразу развели, и девки мобилизованные слинять больше не пытались. Даже драк разнимать не пришлось. Почти.