Волчья дорога

** **

Заряд снега в лицо. На верном клинке — свет луны, красный, неверный. Вокруг пустошь и тварь впереди — не человек, оборотень, порождение бездны. Оглушительный рык, взмах когтей — острых, длинных, иззубренных. В лицо охотнику ударил смрад — тварь подобралась близко. Слишком близко, тянет к горлу длинные лапы. Шаг назад, перехват двуручного лезвия в середине, под второй гардой. Яблоком на рукояти — твари в лицо, прямо в ощеренную клыками пасть. Красным по меди — лунный свет на клинке, тварь пошатнулась, затрясла головой. Ещё один чёткий шаг, поворот, снег скрипит под ногой. Волшебный меч рвется в полёт, описывает свистящий полукруг и падает, разваливая адскую тварь надвое. Чудовище рухнуло в снег, личина слетела, обнажив лицо — человеческое с тонкими, искажёнными болью чертами. Оборотень. Или волколак, сейчас неважно. Охотнику было уже не до него. Он шагнул вперёд, мягко прозвенели серебром нашитые на куртку монеты. Он успел. Вовремя, чтобы спасти бедолаг, которых тварь чуть не разорвала. Вот они, сидят, укрывшись за крестьянскими возами. Дрожат от страха, небось, хотя в схватке их дубины были бы кстати. Впрочем, что с них возьмёшь. Люди.

— Мир вам, — бросил коротко майстер Конрад Флашвольф, шагая вперед — навстречу осторожно выглядывающим из-за возов лицам.

.

— Тебе того же, мил человек, — осторожно ответил вислоусый крестьянин, поклонившись и почтительно сняв шапку, — спаси тебя бог, выручил.

— Кто вы такие?

— Крестьяне мы. В город… — начали было те, Флашвольфа оборвал мутный поток слов взмахом руки и коротким вопросом:

— Зачем?

За справедливостью, мил человек. Ведьма у нас. Была.

— Справедливость? Вы ее нашли. Говорите.

«Воистину, бог ведет меня, — думал майстер Конрад Флашвольф, слушая путаный рассказ о деревне в густых лесах, обернувшейся волком ведьме, порванном трактирщике и солдатах, — воистину. Пройти назад по следам капитана и его людей было удачной идеей."

"Но это глупец сказал бы «удача». Умный знает, что удачи нет. Бог ведет верных» — прошептал он, бездумно смотря вверх на зимние звезды.

— Как звали? — бросил он, когда поток слов утомил его.

— Кого, милостивый господин? — переспросил толстый крестьянин — брат порванного волком трактирщика.

— Ты дурак? Ведьму, конечно.

— Анна, господин — угодливо поклонился тот.

— Анна, — повторил судебный дознаватель Конрад Флашвольф, медленно, прокатывая чужое имя на языке. Словно пробуя на вкус имя врага. Звезды смотрели сверху вниз на него, сверкая на серебре холодным, ледяным блеском.

3-13

глаз бури

Утро для Анны началось с неприятности. За ночь потеплело, крыша протекла, и в углу Анниной комнатушки накапало воды. Немного, но неприятно. Конечно, дом не свой, клетушка казённая, но все равно — здесь Анне хоть сколько-то, а жить. Сырость ночью замучает. Умылась и привела себя в порядок. Непростая задача при сломанном гребешке и не своей одежде. Но Анна справилась. А потом ворвалась Магда — весело, бесцеремонно и без стука. То есть, как всегда. Улыбнулась, уперла руки в бока, и строгим голосом спросила — какого черта Анна ещё здесь.

— А что? — дрогнув, переспросила Анна, думая — куда бежать и откуда за ночь беда прискакала.

— Как что? Забыла — вчера уговаривались? Теперь давай — руки в ноги и на рынок. Вчера я, сегодня ты. Наши проверяли, спокойно в городе, так что не бойся. На кухне я тебя, так и быть, подменю.

— Но...как же... — начала было Анна, показав рукой на лужу в углу.

— Разберусь, нашла о чем думать, — нетерпеливо махнула рукой Магда, — ты лучше иди давай, и чур, вернуться красивой. А то юнкера из под носа уведут.

И с этими словами буквально вытолкнула её за дверь.

— А его мне под нос и не приводили, — огрызнулась Анна невольно. Уже на улице. Светило солнце, небо — будто вымытое, ясное до синевы. Красные стены, народ суетился вокруг — разный, шумный, галдящий. А Рейнеке-юнкера не видать. Почему-то кольнуло. За ребром, возле сердца. Привыкла уже за марш, что нескладный паренёк всегда где-то рядом.

"Вообще-то он офицер, — напомнила себе Анна, неторопливо проходя по двору. Неверное солнце скрылось на миг, зимняя хмарь укрыла ворота — их камень, на вид, осклизл и сер, — И, наверное, занят. И вообще, Магду меньше слушать надо. Та наплетёт. Какое ему...".

Рейнеке — юнкер встретил ее под аркой, у выхода. Улыбнулся. Солнце сверкнуло зайчиком из-за туч. Прямой, плащ вычищен. И запачкан опять... когда успел только, оболтус. Откозырнул, извинился, назвал Анну на «Вы» и, отчаянно запинаясь, сказал, что выход в город не-солдатам только в сопровождении. И так далее. Приказ капитана. Строгий. ( вообще-то Яков приказывал: "ходить группами по десять, с оружием" но, в этом случае, парень вспомнил сержанта и решил толковать приказы несколько расширительно )

Протянул Анне руку и улыбнулся. Широко так. Так, что все возражения из головы вылетели. Хорошая у него рука, опираться удобно.

И они пошли в город — по разбитой дороге, мимо зарослей, сверкавших льдинками на голых ветвях, вперёд, туда, где парили в синеве золотые кресты на шпилях. Ложилась под ноги мерзлая земля, хлопали крыльями вспугнутые солдатами птицы. Они разговорились — постепенно, вначале робко потом смелее — слово, другое, улыбка, потом она забыла смущаться а он — называть её на вы. Хрустел под ногами тонкий ледок, перекликались часовые, а разговор тёк и тёк от края земли до другого. Просто разговор, ни о чем и обо всем на свете. О маленьком домике в лесу, где росла Анна и таком же — маленьком, с вечно текущей крышей — юнкера. О птицах, что прилетали Анне по утрам на окно. Как она давала им имена, бранила за драки, кормила и с вёселым смехом учила их привычки. О холмах, где жил он — на юге, в предгорьях, высоких, поросших лесом с путаными тропками, высокими соснами и белыми шапками Альп вдалеке. О книгах — потрепанном, без обложки томике "Неистового Орландо", ловкаче из Шпессарда и бедном идальго из Ламанчи. О бабушкиных сказках — она их знала, он в них не верил, но слушать любил. Он, вообще, хорошо слушал, внимательно. Потом на лица упала тень городских ворот и скучающий стражник, кашлянув, разбил древнюю магию ленивым вопросом — а куда, собственно, молодые господа направляются?

— Ой, — подумала Анна, обнаружив, что игривый ветер сбил набок платок, — совсем заболталась. И воронье гнездо, небось, на голове — вон, господин офицер аж рот от изумления разинул.

А в глазах Рейнеке плавало ласковое, рыжее пламя.

Даже после гомона казарм — город оглушил, запутал. Перезвоном, лязгом, грохотом телег и гулом со всех сторон. Анна невольно прижалась к юнкеру поближе, а тот шёл вперёд — спокойно, посредине улицы. Горожане — хмурые, в чёрном и сером косились на них, уступая дорогу. Анна поймала пару неодобрительных взглядов, улыбнулась, вспомнила Магду и шла, стараясь держатся прямее. Раз косятся, значит завидуют, раз завидуют — значит, есть чему. Вторые этажи нависали потемневшими толстыми балками над головой, солнце искрило россыпью зайчиков в маленьких окнах. На башне ратуши пробили часы. В одном месте преградила дорогу толпа — с десяток кумушек и мастеровых, разинув рот, слушали чтеца на бочке. До Анны долетел обрывок " ударившись оземь и воззвав трижды к господину своему перекинулась волшебница в..." Рейнеке прошептал что-то вроде: "не так" и, мягко придержав Анну за руку повёл в обход.

— Дай послушать, — шепнула она ему.

— Да врут они, — ответил он, смотря, как малограмотный чтец, шевеля губами разбирает по слогам слова на прибитом к стене листе оберточной, желтой бумаги.

Седой, сутулый старик в переулке поймал Рейнеке за рукав и предложил купить прекрасной даме балладу. Глаза высохшего деда сверкнули так весело, что Рейнеке согласился, отдав медный грош за листок с напечатанной в одну краску девицей, кавалером с заломленными руками и двумя строчками стихов. Анна задрала нос, Рейнеке огорчился — стихи были плохие. Совсем.

А потом они свернули за поворот и вышли на гомонящую тысячей голосов площадь — ту самую, перед ратушей.

Суровый гранитный рыцарь с мечом смотрел с высоты, как возчики поили лошадей с фонтана, бьющего у его ног ленивой струйкой. Лошади фыркали, толпа шумела. Голуби хлопали крыльями над головой. Разносчики кричали — протяжно, лениво, на все лады расхваливая товар. В галереях вокруг, в тени под каменными серыми арками — многоцветная россыпь всего на лотках. Продавцы мнутся рядом, пряча под шарфы и платки озябшие руки. У Рейнеке закружилась голова — лагерный бардак был все-таки более привычным, упорядоченным. Здесь же глаз терялся, не зная куда смотреть. Так и стоял бы парень раскрыв рот, но Анна взяла его под руку покрепче и повела — куда надо, а не куда глаза смотрят.