Воронцов. Перезагрузка. Книга 2

Петька всё не мог понять, как это всё будет работать, зачем делать спуск такой из желобов по холму вниз, прямо к помосту.

В итоге сделали два яруса, причём так, чтобы внизу всё сходилось на расстоянии сантиметров семьдесят друг от друга. Я прикинул, что толще вряд ли будут брёвна, если что, потом подправим. Желоб вышел на славу — ровный, с плавным спуском.

Потом же мы с Петькой взяли бревно, поднялись наверх, установили его чётко на жёлоб и отпустили. Бревно достаточно плавно спустилось вниз и упало прямо на берег у помоста. Мужики, наблюдавшие за нашим экспериментом, одобрительно загудели.

— Это что же получается, — сказал Петька, глядя на скатившееся бревно с таким видом, будто увидел чудо.

— А получается, Петь, — ответил я, довольный результатом, — что внизу мы поставим механизм, который мы сделали в Уваровке, будет дёргать пилы, бревна под своим весом будут опускаться на эти пилы, а сзади будут выходить готовые доски.

— Барин, это что ж вы снова такое придумали, что бревна сами пилиться будут, что ли?

Я улыбнулся, видя изумление на лицах мужиков. Для них это было почти волшебством, хотя на самом деле — простой инженерной мыслью, до которой человечество додумалось много веков назад. Но здесь и сейчас я был для них чем-то вроде волшебника, приоткрывающего завесу будущего.

— Будут, Петька, будут, ещё как будут, только успевай подавать сверху.

— Чудеса какие-то да и только, — хмыкнул Петька, почёсывая затылок и щурясь на солнце.

— И они прямо сами пойдут, бревна-то? Под своим весом? — переспросил он недоверчиво.

— Под своим весом, и попрут прямо на пилы, — кивнул я, представляя, как это будет работать. — Главное — уклон правильный сделать и направляющие хорошо закрепить. Бревно по ним скатится, как по маслу, прямо к пилам подойдёт, а там уж и распилятся под своим весом.

Петька покачал головой, всё ещё не до конца веря, но уже загораясь этой идеей. Мне нравился его энтузиазм, его желание учиться новому.

На следующий день мы уже грузили в Уваровке колесо с кривошипом на телегу. Тяжёлое было, но справились. Мужики, что помогали в деревне грузить кряхтели, потели, но в итоге затащили эту махину на телегу. Я руководил процессом, указывая, куда и как поворачивать, где подстраховать.

В итоге перевезли колесо в Быстрянку, поставили прямо у помоста. Я смотрел на то, что получилось, и так и эдак крутил головой, прищуривался, представляя, как всё будет работать. Если фантазию включить, то уже практически вырисовывалась картина: вода, бьющая в лопасти, вращающееся колесо, пилы, режущие брёвна на доски… Красота!

Оставалось только дособирать колесо с лопастями, да пилы дождаться, которые с Фомой приедут. И уже можно будет приходить к финальной стадии.

Отправил Петьку в деревню вернуть Яру с возом.

— Ты про медяк-то не забудь Ивану отдать, — шепнул ему на прощание. — Скажи, барин благодарность выражает.

Пётр кивнул, хитро подмигнул и умчался, подгоняя лошадь. А я сел на помост у реки, свесив ноги прямо над водой, глядя, как солнце движется к закату и отражается зайчиками на воде. Течение было быстрым, вода журчала, обходя камни и коряги, образуя маленькие водовороты и буруны.

Мужики ещё стучали топорами, Прохор таскал камни. Он клал их один на другой, примеряясь, чтобы легли плотно, без зазоров. Работа шла споро, с песнями да прибаутками.

А Митяй в стороне плёл корзину из ивовых прутьев, его пальцы двигались быстро и ловко, словно сами знали, что делать.

— Чтоб с пустыми руками не возвращаться, — пояснил он, заметив мой взгляд. — Всё в деревне пригодится.

— Молодец, Митяй, молодец, — похвалил я, и он расплылся в улыбке.

Солнце уже касалось верхушек деревьев на западе. Воздух наполнился вечерней прохладой и запахами трав.

— На сегодня хватит, мужики, — скомандовал я, поднимаясь. — Завтра с рассветом продолжим.

Работники начали собираться домой, укладывая инструменты, отряхивая одежду от опилок и пыли. Усталые, но довольные — день прошёл не зря, дело двигалось к завершению.

Я шёл в деревню неспешным шагом, любуясь закатом и вдыхая свежий вечерний воздух. Все никак не мог к нему привыкнуть. В голове крутились мысли о мельнице, о том, что ещё нужно сделать, какие могут возникнуть проблемы и как их решить. Но была в этих размышлениях какая-то приятная усталость, удовлетворение от хорошо проделанной работы.

Вернулись в избу, где пахло свежим хлебом. Машка в сарафане, с крынкой кваса встретила меня и улыбнулась, аж на душе приятно стало. Свет от лучины падал на её лицо, подчёркивая такие родные черты и блеск в глазах. Волосы, заплетённые в косу, лежали на плече, перевитые красной лентой.

— Умаялся, Егорушка? — спросила она, подавая мне квас.

Я жадно выпил холодный напиток, чувствуя, как он освежает пересохшее горло. Капли стекали по подбородку, и Машка, смеясь, вытерла их краем передника.

— Умаялся, — признался я, обнимая её и шепнув на ухо: — Не то слово. Но вот тебя обнял, увидел, и как сто бабок пошептало.

Она только захихикала:

— Ох, и выдумщик же ты, барин. Скажешь такое…

Но в глазах её плясали весёлые чертики, и я знал, что ей приятны мои слова. Машка прильнула ко мне, положив голову на плечо, и мы стояли так некоторое время, наслаждаясь моментом близости и тишины.

* * *

Следующие дни в Уваровке закрутились, как колесо лесопилки в моих чертежах — быстро, шумно, с треском и скрипом. Мы кололи бревна на доски с таким остервенением, будто от этого зависела наша жизнь. Руки, стертые в мозоли, спина ныла, но мы не останавливались. Звенели топоры, пели пилы. А после доски причёсывали рубанками, так что стружка золотистыми волнами уже была по щиколотку. Пахло смолой и свежим деревом. На месте нашей стройки помост рос не по дням, а по часам, как надежда на то, что все будет хорошо. Сначала заложили основу — крепкую, надежную, как сама земля. Каждое бревно примеряли, словно драгоценность. Я всё высчитывал, прикидывал — тут подрезать, здесь доложить. А Петька смотрел на меня, разинув рот, будто я не плотник, а волшебник какой.

— Егор Андреевич, а вы точно уверены, что всё так и должно быть? — спрашивал он, почёсывая затылок.

— Точнее не бывает, — отвечал я, хотя сам порой сомневался.

К концу третьего дня мы доделали желобы и площадку — широкую, как и планировали. На помосте, по центру, через каждый метр, были расположили опоры под вал — массивные и крепкие. Обложили все это камнями так что, казалось, даже весенний ледоход не сдвинет.

Сделали опоры под будущее колесо уже прямо возле самого водопада — там, где вода с оглушительным грохотом падала вниз, разбиваясь на тысячи брызг. Солнечные лучи играли в этих брызгах, создавая радугу. Я смотрел на это великолепие и думал: «Вот она, сила природы. И скоро она будет работать на нас».

Опоры тоже максимально обложили камнями, скрепили их брёвнами потоньше. В итоге гвозди стремительно заканчивались. Уже каждый гвоздь был на счету, забивали аккуратно, с оглядкой — не дай Бог, погнется! Выпрямляли, берегли.

В общем, все было готово к тому, чтобы само колесо уже ставить на воду. Но нам нужен был еще один элемент — самый важный.

Мы ещё раз сходили с Петькой к той заводи, где была затонувшая ладья. Там, где кусок киля, чёрный, как смоль, торчал из воды. Вытащили его с помощью той же верёвки — ещё немного на берег оттащили, отпилили еще метра полтора. Морёный дуб — твёрдый, как камень, но нам именно такой и нужен был.