Воронцов. Перезагрузка. Книга 2

— Молодцы, мужики! — похвалил я, хлопая их по плечам и чувствуя, как напряжены их мускулы после тяжёлого дня. — Завтра попробуем колесо поставить. Посмотрим, как наше детище заработает.

Не успели мы договорить, как из-за угла показалась жена Ильи с дымящимся котелком ухи. Запах ухи с укропом и луком заставил желудки урчать в унисон.

— Ну что, голодные небось? — улыбнулась она, ставя котёл на широкий пень.

— Ещё как голодные! — ответил я, чувствуя, как слюнки потекли от одного только запаха.

Мы все переглянулись — аромат ухи был такой, что невозможно было устоять. Уселись на лавку вокруг импровизированного стола. Тут же прибежала Машка с посудой и разлила всем по глиняным мискам дымящуюся похлёбку. Зачерпнули деревянными ложками — и сразу почувствовали, как тепло разливается по телу. Уха была наваристая, с крупными кусками рыбы.

— Как в детстве, — пробормотал я, наслаждаясь вкусом. — Только лучше.

После сытного ужина все постепенно разбрелись по домам. Рабочий день закончился, но завтра предстояли новые свершения. Обняв Машку за талию, мы ещё какое-то время сидели на крыльце, наслаждаясь тёплым вечером и тишиной.

— Расскажи мне что-нибудь, — попросил я, прижимая её к себе.

Машка задумалась, перебирая прядь волос:

— А что рассказать-то? Жизнь наша простая… Хотя нет, расскажу, как мы жили в Туле, когда у отца торговля шла. Дом у нас был каменный, двухэтажный, с печными изразцами. Отец специями в основном торговал, скобяным товаром. Дела шли хорошо, деньга водилась.

— А потом что случилось? — мягко подтолкнул я.

— А потом отцу стали мешать — то подьячие взятки требовали больше обычного, то конкуренты подсиживали. Товар портили, покупателей отваживали. Отец сначала боролся, да только деньги на ветер. А тут ещё пожар в лавке — то ли сам загорелся, то ли помогли ему. После того и решили в Липовку перебраться, к дальней родне.

Она на секунду прервалась, погрузившись в себя.

— Да только родня уже прожила свое. Но староста с Липовки не выгнал. Вот с тех пор там и жили. А вообще, если б не прижимистость старосты местного, то жилось бы куда лучше. Мужики-то работящие, не покладая рук трудятся, и урожай был бы, и скотина водилась. А тут получается — работаешь-работаешь, а толку никакого.

Она вздохнула и прижалась ко мне теснее:

— Была даже зима, что еле перезимовали — совсем голодно было. Хлеб с мякиной ели, щи из лебеды хлебали. Страшно вспомнить.

А утром мы никуда не пошли. Оно началось с грозы, будто сама природа решила напомнить, кто здесь хозяин. Дождь лил как из ведра, стучал по соломенной крыше с такой силой, что казалось — дом сейчас смоет и понесёт в Быстрянку. Молнии озаряли небо белыми вспышками, а гром грохотал так, что в груди звенело. Я лежал на кровати, слушая, как ветер треплет ставни, и думал: «Ну и денёк выдался. Не выйдешь». Зато подумал — очень даже неплохо — картошку польёт.

Машка свернулась рядом, уютно прижавшись к моему плечу. Её дыхание было тёплым, ровным, словно метроном. Я провёл рукой по её волосам, растрёпанным после сна, и она довольно мурлыкнула, как кошка у печки.

— Слушай, Машка, — начал я, закинув руки за голову и глядя, как дождь стекает по пузырю, будто пчелиный мёд. — Я тебе сказку расскажу. Только не простую, а из моего… в общем, приснилась мне она.

— Про волшебство? — спросила она, приподнимаясь на локте и заглядывая мне в глаза. Её зелёные глаза блестели в полумраке, как изумруды.

— Не совсем. Скорее, про чудеса, которые люди сами делают. Вот представь: есть город такой, большой, как сотня Уваровок. Там дома — выше сосен, окна горят без свечей, а улицы полны странных повозок, что едут без лошадей.

Машка аж ахнула, приоткрыв рот:

— Как же без лошадей? Волшебство, что ли?

— Есть железные кони, — усмехнулся я, наслаждаясь её удивлением. — Стальные, с трубами, из которых валит пар, как дым из печки. Они бегут по рельсам — прочным, как брёвна, но ровным, как натянутая пряжа. А за ними кареты цепляются, и люди в них едут, как на тройке, только быстрее ветра.

Она обняла меня, положив голову на грудь, её тёплое тело прижалось к моему боку, а растрёпанные локоны щекотали мне шею:

— И ты такое видел? Правда-правда?

— Видел. Ну, во сне конечно же. И ещё кое-что. Есть в том городе магическая коробка, что стоит на стене. Глядишь в неё — и видишь, что творится в других краях. Вот, скажем, в Петербурге бал, а в Париже — ярмарка. Или даже как корабли по океану плывут, будто чайки над волнами.

Машка засмеялась, и смех её дрожал, как пламя свечи в сквозняке:

— Не может быть! Как же это? Колдовство сплошное!

— Всё просто, — я взял её ладонь, провёл пальцем по линиям, будто читал судьбу. — Люди придумали невидимую нить — электричество. Она бежит по металлическим жилам, и заставляет светиться огни, двигаться станки, даже музыку играть без гармониста.

Её рука вздрогнула в моей, и она задумчиво покусала губу — привычка, которую я уже полюбил:

— А что ещё в том городе чудесном?

— О, есть и другие диковины. Например, летающая повозка — как птица с крыльями. Она поднимается в небеса, выше облаков, и пилот смотрит вниз, как на ладонь. Или корабль под водой — как водяной змей, что может месяц прятаться в глубинах, не выныривая.

Гроза между тем разгулялась не на шутку. Очередной раскат грома заставил Машку вжаться в меня ещё крепче. Дождь барабанил по крыше с такой силой, что я забеспокоился — выдержит ли соломенная кровля такой натиск.

— А люди там какие? — шепнула она, пряча лицо у меня на груди.

— Разные. Есть мудрецы, что постигли тайны природы. Есть мастера, что строят те самые чудеса. А есть простые люди, как мы с тобой, только живут они в достатке — у каждого дом тёплый, еда вкусная, одежда добротная.

— И болезни не берут их?

— Берут, но не так часто. Есть там лекари особые, что знают, как недуги лечить. Они могут даже заглянуть внутрь человека, не разрезая его, и увидеть, что болит.

Машка подняла голову, во взгляде мелькнуло что-то тревожное:

— А душа у них есть? Или они как бесы какие?

Я погладил её по щеке, чувствуя под пальцами нежную кожу:

— Душа есть, милая. Такая же, как у нас. Они любят, горюют, радуются. Только живут в мире, где человек победил многие беды — голод, холод, тьму.

— И как же они всё это придумали? — спросила она, устраиваясь поудобнее.

— Учились, Машенька. Передавали знания от отца к сыну, от учителя к ученику. Каждый добавлял что-то своё, как капельку в большую реку. И вот текла эта река знаний сотни лет, пока не стала морем.