Воронцов. Перезагрузка. Книга 2

— И без зазоринки! — вторил Прохор, прищуривая глаз и глядя вдоль доски. — Ровнее стрелы!

Я обошел лесопилку, проверяя, все ли в порядке: колесо поднято, кривошип застопорен, каретка с пилами зафиксирована. На душе было легко и спокойно — сработало, чертежи не подвели, механизм действует как надо.

— Грузим в телегу, мужики, — велел я, глядя, как Митяй пытается обхватить сразу три доски. — Аккуратнее, не торопись, малой, еще успеем. Собираемся домой, в Уваровку! Завтра с рассветом вернемся.

Пётр, подхватив несколько досок, вдруг остановился, лицо его стало серьезным:

— Егор Андреевич, а ведь это… это же мы теперь сами можем что угодно строить! Не то что раньше — топором да пилой вручную, дай Бог за день десяток досок вытесать.

Я кивнул, чувствуя, как гордость разливается по телу:

— Потому и бился над этим, Петр. Чтоб легче было. Чтоб избы новые в Уваровке ставить, амбары, конюшни. Зима-то не за горами, успеть бы до снегов.

Погрузка шла быстро — мужики, несмотря на усталость, работали споро. Ночка, почуяв скорое возвращение домой, фыркала нетерпеливо, переступая с ноги на ногу. Наконец, телега была загружена: доски уложены ровными рядами, инструмент собран.

— По коням, — скомандовал я, забираясь на телегу. — Домой!

Телега двинулась, поскрипывая под тяжестью досок. Солнце село, по лесу пополз туман, где-то вдалеке заухал филин. Мы возвращались в Уваровку победителями — с первым урожаем нашей лесопилки. И я уже видел, как вспыхнут зеленым огнем Машины глаза, когда она увидит эти ровные, красивые доски — первые в нашей округе, сделанные не руками, а машиной.

— Эх, барин, — вздохнул Прохор, шагая рядом с телегой, — теперь заживем! Теперь-то заживем!

Улыбнувшись, я только кивнул. Заживем. Обязательно заживем.

В Уваровке нас встретили, как героев. За околицей, толпились мужики, бабы, дети — все глазели на телегу, будто на чудо-юдо какое из сказки. День уже клонился к вечеру, солнце золотило крыши, а мы, усталые, но довольные, въезжали в деревню. Телега поскрипывала под грузом, Ночка шла медленно, словно понимая важность момента.

Машка выбежала первой, её коса растрепалась, глаза сияли.

— Егор Андреевич! — крикнула она, останавливаясь в двух шагах, тяжело дыша. — Что это за визг был с Быстрянки? Чуть не до небес! Мы уж думали, чудище какое вылезло! Хотели к вам идти, может помощь какая нужна, да папенька не пустил, сказал: «Терпи, барин знает, что делает».

Я усмехнулся, скидывая потную рубаху через голову. Плечи ныли от напряжения после целого дня работы, спина гудела, будто по ней палками били, но внутри теплилась гордость за сделанное. Мы не просто поставили колесо — мы его заставили работать, и результат лежал сейчас в телеге.

— Это мы, — сказал я, объясняя толпе. — То, что с мужиками строили, — получилось. Лесопилка работает.

Показал на телегу, где ровными рядами лежали доски, гладкие, все одна к одной, словно подобранные. Не доски — загляденье!

Мужики замерли, разглядывая наш груз с недоверием. Кто-то почесал в затылке, кто-то качал головой. Один из них подошёл ближе, провёл мозолистой ладонью по краю доски, приподнял её, осмотрел на свет, проверил ровность:

— Это ж сколько времени надо, чтоб так насечь… — пробормотал он, щурясь от вечернего солнца. — Да ещё тонкие такие… Ровные, будто линейкой отмеряны. Я бы за день столько не наколол, даже с помощником.

— Два часа, — вставил Пётр, довольно улыбаясь, выпячивая грудь. — Всё, что видишь, — за два часа. Если б темнеть не начало — целый воз бы привезли!

Голоса сорвались в гул, как растревоженный улей. Кто-то ахнул, кто-то перекрестился. Бабы зашептались между собой, дети пытались пробраться поближе, чтобы потрогать доски своими руками. Какой-то дедок, седой как лунь, с палкой-клюкой, на которую опирался, даже попятился:

— Колдовство… — прошептал он, крестясь второй раз, затем третий. — Не бывает так быстро. Чур меня, чур! Что-то тут нечисто!

— Какое колдовство, дед, — хмыкнул Илья, вытирая пот со лба рукавом. — Вода и железо! Сила воды да смекалка барина — вот и всё колдовство!

— А мы ведь только начали, — добавил я, глядя на старика. — Завтра ещё возьмёмся, так за неделю весь сарай новыми досками обошьём. И тебе, дед, на новую лавку напилим.

Дед недоверчиво покачал головой, но в глазах его загорелся интерес — лавка-то у него совсем прохудилась, того и гляди развалится.

Машка хихикнула, прижав руку к щеке. Её зелёные глаза искрились, как речная вода на солнце. Я наклонился к ней, вдохнув запах её волос:

— Картошку сварила?

Она кивнула:

— Всё, как ты сказал.

— Вот и умница, — улыбнулся я.

Я махнул рукой к дому, приглашая всех:

— Илюха, сметаны захвати! Прохор, квасу бочонок тащи! Пойдёмте, ужинать будем. День трудный был, заслужили.

Толпа двинулась следом, как река по берегу, огибая препятствия, но не останавливаясь. Бабы подхватили детей, мужики ещё оглядывались на телегу с досками, будто боялись, что она исчезнет, если отвернутся.

У ворот я поманил Машку, которая суетилась, раскладывая миски на длинном столе под яблоней:

— Пошли, солнце. Теплицу проверим на урожай. Смотри-ка, — сказал я, показывая Машке. — А говорили, не вырастет ничего. А вот она, красавица!

— Чудо какое, — прошептала Машка, осторожно беря редиску в руки.

— Помой, порежь кружочками в плошку, — велел я, передавая ей пучок. — А потом картошку неси. И соль не забудь.

Машка кивнула и упорхала. А я ещё выдернул несколько пучков — хватит на всю ораву. Пусть попробуют, что значит ум человеческий против природы.

Вернулись к столу, где уже шумели мужики, разливая квас по кружкам. Митяй, в который раз, рассказывал, размахивая руками, как чуть не утонул, а Прохор подтрунивал над ним:

— Да так бы и сказал, что на живца ловить захотел рыбу! — рассмеялся он.

— Там же течение, Прохор! — возмущался Митяй. — Как бешеное! Оно меня так крутануло, что я верх с низом перепутал!

Через минуту я уже показывал, как чистить варёную картошку: снимал кожуру пальцами, стараясь не обжечь их о горячие клубни. Машка смотрела внимательно, затем повторяла мои движения, и у неё получалось даже лучше, чем у мужиков, которые тоже взялись помогать.

— Вот так, — приговаривал я, кладя очищенную картофелину в большую деревянную миску. — Горячую легче чистить, кожура сама отходит.