Воронцов. Перезагрузка. Книга 2

— А вот и пилы новые, — Фома достал из телеги завернутые в тряпицу инструменты. — Кузнец закалил, как вы и заказывали. Говорит, полгода точить не придется.

Я осмотрел пилы — добротные, с зубьями острыми, как бритва. Такими и работать приятнее, и быстрее дело пойдет.

— Молодец, Фома, — похвалил я, пересчитывая оставшиеся деньги. — С тебя хороший торговец вышел.

Озадачил Степана еще земли вскопать и сажать картошку — пусть и поздновато было, но до осени еще успеет вырасти.

— Бабы! — крикнул Степан. — Завтра картошку сажать будем! Корзины готовьте!

Отправили Фому с Митяем еще раз в город — теперь уже с большим обозом из трех телег. Загрузили каждую телегу по пятьдесят штук. Фома уехал, обещав вернуться через неделю — теперь он уже знал всех купцов, кому доски нужны были.

Сами же решили обновить дома в деревне. Начали с самого захудалого — у вдовы Марфы крыша совсем прохудилась, стены покосились. Решили просто обшить досками снаружи — и теплее будет, и крепче.

— Егор Андреич, — удивлялась Марфа, вытирая слезы концом платка, — да как же так? Чем я отплачу-то?

— Ничем не нужно, Марфа, — ответил я, прибивая очередную доску. — Деревня наша должна красивой быть, крепкой.

За три дня обшили Марфину избу, крышу перекрыли, окна новые вставили. Старуха не могла нарадоваться — изба стала как новая.

Я с Петром сходил за Быстрянку туда, где нашел кварцевый песок по запискам деда. День выдался не жаркий, но ясный — солнце играло в воде, отбрасывая блики на камни, покрытые влажным мхом. Быстрянка журчала, словно рассказывала свои речные истории, а мы, перепрыгивая с камня на камень, добрались до того самого места, где песок был особенно белый, почти сверкающий.

— Петь, гляди, какая красота! — я зачерпнул горсть мелкого песка. — Как серебро блестит, правда?

Петр присвистнул, рассматривая песчинки на своей широкой ладони:

— И впрямь, Егор Андреевич! Чистый, будто специально кто промыл.

Набрали по пол мешка и принесли к лесопилке. Мешки оттягивали плечи, заставляя идти чуть согнувшись, но ноша была приятной — я уже видел, как воплощу свою задумку.

— Нужно будет промыть хорошо и высушить, — сказал я, сбрасывая мешок у амбара и разминая затекшие плечи.

Петр, крякнув, опустил свой мешок рядом и вытер пот со лба тыльной стороной ладони:

— А зачем это, Егор Андреевич? — уже не первый раз за дорогу спрашивал Петр.

— Да есть у меня одна задумка, — я загадочно подмигнул.

— Опять? — удивился Петр.

— Не опять, а снова, — усмехнулся я.

— Да пусть хоть так, — Петр пропустил подколку мимо ушей, — а что за задумка-то? Может, помогу чем.

— Потом расскажу, — я похлопал его по плечу. — Сначала сам хочу всё обмозговать. А ты конечно же поможешь — куда ты денешься, — засмеялся я.

Глава 13

На следующий день, утром сказал Степану, который уже вскопал землю да посадили с бабами картошку, чтоб замесил глины с соломой да замазал избу бабе Марфе. Работа эта кропотливая, но нужная — так тепло по зиме держать будет и летом жарко не будет. Степан только кивнул, утирая пот с широкого лба тыльной стороной ладони, оставляя светлую полосу на загорелом лице.

— Сделаем, Егор Андреич, — ответил он, размышляя вслух. — Глина-то на Ореховом овраге самая жирная, её и наберём. А баба Марфа, поди, и самогона нальёт за работу.

Утро выдалось ясное, с прохладой, которая к полудню уступит место жаре. Мы с мужиками шли по просёлочной дороге к лесопилке.

Идя к лесопилке, по дороге неожиданно заметили, что в стороне от дороги, шагах в пятидесяти, роется под могучим дубом здоровенный кабан. Зверь был матёрый, с острыми клыками. Он копался под дубом и иногда поднимал рыло, чтобы принюхаться. Чёрная щетина на загривке стояла дыбом, а сам он, упитанный и крепкий, выглядел внушительно — пудов на шесть, не меньше.

Подняв руку, привлекая внимание мужиков, я приложил палец к губам, мол, тихо, и указал на кабана. Те, кивнув почти одновременно, дали понять, что задумку уловили. В глазах каждого загорелся охотничий азарт — такая добыча сама в руки идёт. Благо каждый был с топором — шли-то на лесопилку. А мужики сами по себе крепкие, жилистые, с топором каждый умел управляться.

— Обходим, — шепнул я, показывая направление. — Петь, ты справа заходи, Прохор — слева. Илья, со мной сзади зайдём. Не шуметь. Как окружим, свистну — и разом на него.

Петр, опытный охотник, только кивнул, перехватывая топор поудобнее. Его узловатые пальцы побелели от напряжения. Прохор, прижал палец к носу — понял, мол. Илья, уже примерялся, как ловчее обойти зверя.

Стали расходиться, обходя со всех сторон. Ступали осторожно, стараясь не хрустнуть веткой, не зашуршать травой. Кабан время от времени поднимал голову, принюхивался, но ветер дул от него к нам, и наш запах до зверя не доходил.

Я и Степан медленно огибали дуб, заходя кабану за спину. Видел, как Петр петляет между кустами, почти не шевеля ветки, будто призрак. Прохор тоже двигался ловко, пригибаясь к земле.

— Егор Андреич, — шепнул Илья, когда мы уже почти зашли сзади, — бить надо сразу наповал, а то раненый кабан — страшнее медведя.

— Знаю, — так же тихо ответил я. — Ты по холке целься, я по шее попробую. Главное, первый удар верным сделать.

Мы замерли, выжидая, когда все займут позиции. Кабан, ничего не подозревая, продолжал рыться под дубом, выкапывая что-то — то ли корни, то ли жёлуди прошлогодние. Его мощные лопаты-клыки взрывали землю, словно плуг.

Когда Петр и Прохор тоже оказались на местах, образовав с нами кольцо вокруг зверя, я поднёс пальцы к губам и тихо, но пронзительно свистнул. В то же мгновение кабан вскинул голову, почуяв опасность, но было поздно.

Мы бросились на него с четырёх сторон, сжимая кольцо. Кабан завертелся, не зная, куда метнуться. Петр, оказавшийся ближе всех, первым нанёс удар — топор глубоко вонзился в бок зверя, застряв в нем, а Петр тут же отскочил. Кабан взвизгнул, развернулся и кинулся на обидчика.

— Берегись! — крикнул я, видя, как зверь, обезумев от боли, несётся на Петьку.

Тот снова отпрыгнул, но недостаточно быстро — кабан задел его бедро клыком, распоров штанину. Кровь брызнула на траву. Прохор, не мешкая, прыгнул сбоку и опустил топор на загривок зверя. Удар был сильный, но скользнул по щетине, лишь разъярив кабана ещё больше.

— Окаянный! — выругался Прохор, едва успевая отскочить от разъярённого зверя.

Кабан метался между нами, взрывая землю копытами. Он был уже ранен, но эти раны только придали ему свирепости и силы. В его маленьких глазках горела ярость.