Восемь тетрадей жизни

Мы зазвонили, в колокол ударив.

Вмиг листья облетели, звону вторя,

Деревья обнажились перед нами.

ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ

Дождь лил сто дней.

Вода корням травы вослед

Просачивалась в землю

И проникала в библиотеку монастыря,

Где сохранялись в книгах

Слова святые. Она их залила.

Когда настала теплая пора,

Саят-Нова, молоденький монашек,

По лестнице на крышу поднял книги,

Открыв их солнцу, чтоб горячий воздух

Намокшую бумагу просушил.

Уж месяц, как светило солнце,

И на коленях во дворе покорно

Он ждал, когда же книги

Знак жизни подадут.

Покуда однажды утром

Страницы легкие от дуновенья ветра

Не начали шептать и шелестеть.

Казалось, пчелы прилетели на крышу эту.

Он заплакал: с ним книги говорили вновь.

ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ

В том доме розовом не слышно голосов,

Он опустел, в нем не живет никто.

Когда-то поле было перед ним,

Куда коней на ярмарки свозили.

Разболтанные ставни на ветру

Скрипят, и отлетевшие куски роняют.

Внутри там дерево давно растет

От персиковой косточки,

Нечаянно оброненной, быть может.

Дом трех сестер-американок —

Так прозвали безумного Фафина дочерей.

Он был в Бразилии. Оттуда возвращаясь,

Карету нанял в Генуе, чтобы домой добраться,

И за три дня остался без гроша.

Однажды утром старшую сестру

Нашли утопшей в речке у мостков,

Где женщины белье стирали.

Совсем нагая, лишь волосы лицо ей

закрывали.

Вторую видели в Ферраре, в публичном доме.

А третья, что мне нравилась,

На празднике одном под граммофон

С моим лишь братом танцевала.

Он крепко прижимал ее спины пониже,

А я, понурившись, с тоской глядел

На желтые и белые квадраты пола.

ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ

Два дня назад настало воскресенье

Впервые в ноябре.

И пал туман, такой густой и плотный,

Хоть режь его ножом.

Деревья инеем белели.

Дороги и поля — под простынями снега.

Позднее вышло солнце и просушило мир,

Лишь тени мокрыми остались.

Пинела занят был лозой —

Подвязывал ее сухой травы стеблями,

Которые закладывал за уши.

Работал, а я с ним говорил

О жизни, что прошла в мгновенье ока,

О смерти, я до смерти был напуган ей.

Тогда его застыли руки,

И стало тихо, все шумы исчезли.

Теперь лишь слышен голос птицы,

Издалека он доносился.

Спросил меня: «Боишься ты чего?

Смерть вовсе не назойлива,

Придет лишь раз один».

ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ

Временами, когда было жарко,

Возвращались в монастырь пустой

У реки Мареккьи.

Двор порос травой высокой.

Растянувшись в ней на животе,

Вспоминали, как молились братья.