Восемь тетрадей жизни

Никому не удалось бы описывать лучше, отвергая этот завет; этим и старался заниматься до сегодняшнего дня Тонино Гуэрра в прозе и в стихах. Писать и описывать то, что было на самом деле или нет.

Для Тонино Гуэрры это — литература. И ничто не может принести ему большего удовлетворения, чем литература, даже если вслед приходят, становясь раз от раза все суровее, одиночество и духовный монизм.

Однако в Тонино Гуэрре человек питает поэта, а тот, в свою очередь, поддерживает человека. Вот почему он будет продолжать писать, вкладывая в это тело и душу, до тех пор, пока будет жить, а быть может, и…

Как бы мне хотелось быть еще здесь, когда с того света придет книга Тонино!

КАРЛО ДИ КАРЛО

Прежде всего, с Тонино нас связывает двадцатидвухлетняя дружба. Кроме того, множество задуманных и подготовленных проектов и огромное сожаление, что нам не удалось снять хотя бы один из трех написанных вместе фильмов.

Но когда я задумываюсь, сколько времени мы провели вместе, сколько попутешествовали (к примеру, в Узбекистане; но также и сидя в кресле), сколько раз мы смеялись за эти годы, то все больше убеждаюсь, что жизнь — это тоже кино.

Однажды Тонино приснился сон: безлюдная, покрытая снегом площадь Святого Петра. Тонино — рядом с одной из колонн галереи Бернини, перед ним — белая площадь. Внезапно окно, то, что на самом верху, распахивается. В черном прямоугольном проеме четко вырисовывается белый силуэт Папы. Он смотрит вниз. Тонино смотрит на него. Папа встречается с ним взглядом, пристально смотрит ему в глаза и, поднеся к губам микрофон, шепчет:

«Нас осталось мало, дорогой Гуэрра!»

Я подозреваю, что с тех пор Тонино остался вообще один. К счастью, он не испытывает недостатка в друзьях.

ФРАНЧЕСКО РОЗИ

В самом начале, когда я начал работать с Тонино, многие мне говорили: «Какое отношение Тонино Гуэрра имеет к фильмам Рози, а поэтический мир Тонино Гуэрры к Франческо Рози?». И все это было чепухой, кроме того, что в моих фильмах всегда присутствует поэзия.

Встреча с Тонино была просто-таки взаимным притяжением. Иногда бывает, что женишься на женщине, у которой могут быть вкусы, отличные от твоих, с которой ты можешь спорить и ссориться, и все же между вами есть какое-то взаимное притяжение… так вот, я бы сказал, что между мной и Тонино было взаимное притяжение, но в то же время и противоречия, как будто мы дополняли друг друга.

В «Деле Маттеи» мы с удовольствием создавали структуру, которая разрушала схемы традиционного повествования; я это уже сделал в «Сальваторе Джулиано», а в «Маттеи» я пошел еще дальше, и Тонино не только с готовностью всегда следовал за мной, но бывал и ведущим.

Тонино совершенно великолепен и искусен в своем деле киносценариста, и мы, в самом деле, получали удовольствие. Мы работали с радостью.

Я помню, как ехал к Тонино работать в девять часов утра и, прежде всего, складывал в порядке свои ручки и карандаши; он всегда смеялся над тем, что я должен привести в порядок ручки и карандаши, но ведь каждый из нас таков, каков есть; впрочем, он сразу же начинал писать, то есть Тонино садился за машинку и мы писали вместе; это было прекрасно, просто восхитительно: сценарий рождался от нашего совместного писания. Мы работали, как безумные, с девяти до двух часов без перерыва, потом шли ели пиццу, возвращались домой, но больше уже не писали, а разговаривали о том, что нам предстоит писать завтра, а на следующее утро все повторялось.

Конечно, в фильме «Три брата» мир Тонино проявился сильнее. Я сказал Тонино: «Я хочу снять фильм о трагедии Италии, разделенной пополам, на север и юг; обо всех крестьянах, покидающих юг и отправляющихся на север; фильм, в котором рассказывалось бы о Неаполе, более глубоко рассказывалось бы о севере и юге, чтобы всей Италии стали понятны сегодняшние проблемы, терроризм». Фильм вышел в 80-м году, и в одном из эпизодов мы затронули проблему терроризма.

Я много рассказывал ему о хуторах, так как снимал «Христос остановился в Эболи», для которого мы вместе писали сценарий, и был влюблен в Луканию и Апулию.

Итак, я сказал ему, что хочу отталкиваться от южного хутора, а Тонино мне поведал о рассказе Платонова, который мог бы нам подойти, и предложил мне «Третьего сына», маленький рассказ, который должен был ввести нас в то, что нам хотелось показать в фильме.

Разумеется, Тонино знал деревенский мир глубже меня. Я познакомился с деревней и крестьянской средой только лишь, когда снимал «Вызов», свой первый фильм о контроле над рынками, о сборе помидоров, о каморре.

А в «Трех братьях» возникает история, соединяющая повествование о крестьянском мире с насущными проблемами, ибо я сделал этот фильм, в частности, для того, чтобы ясно сказать: я не из тех интеллигентов, которые говорят, что они против Государства и против Красных Бригад. Я был вместе с Государством против Красных Бригад, прекрасно осознавая, что потом нам будет нужно изменить это Государство. Я хотел недвусмысленно разъяснить свою позицию против Красных Бригад.

В этом фильме я хотел бы также обратиться к образу Гуидо Росса, потому что я считаю, что его не так легко было бы убить, если бы в нужный момент его товарищи действовали. Напротив, его разоблачение нагло замалчивается.

С Тонино мы делали всё, самые разные фильмы, от «Дела Маттеи» до «Христос остановился в Эболи». Я взял его с собой в Испанию, чтобы он помог мне с «Кармен» Бизе, ведь присутствие Тонино — это всегда стимул и праздник. Магия кино — быть вместе, чтобы разговаривать и спорить, стремясь создать нечто такое, что все смогут увидеть на экране.

Потом Тонино решил снова жить в Романье, в прекрасном местечке Пеннабилли, таком же, как Сантарканжело.

Когда читаешь какую-нибудь поэму Тонино, чувствуешь, что это поэт из самой глубины жизни, вещей, со вкусом рассказывающий о них в своих стихах.

Мне очень близки поэмы Тонино. Например, восхищающая меня «Хижина» содержит великолепные образы.

В основе моих фильмов лежат мои идеи; даже в самых политизированных фильмах, хотя, вместо этого, я предпочитаю говорить о «кинематографе реальности», включающем в себя как социальную сторону, так и политический взгляд, который фильм выражает. Я всегда ставил в центр человека, человека с его страстями, его страданиями, его недостатками и его добродетелями. Иначе невозможно передать эмоции, а публика окажется совершенно безучастной. Я всегда считал, что публика должна быть участником происходящего, активным, а не пассивным.

Работа вместе с Тонино — это всегда взаимный стимул и, прежде всего, праздник.

Сергей Бархин

ТОНИНО — ПОЭТ

Тонино — футболист, не только поэт. На стене висит фотография. Двадцать молодых футболистов. Я сразу узнал Тонино. Он — совсем молодой. Красавец с усами.

Тонино играл в футбол до войны. Лишь потом он был в плену и копал траншеи близ Кельна. Тогда американцы уже наступали во Франции.

Тонино — музыкант. И сейчас Тонино часто поет песни венгерских евреек из соседнего лагеря для пленных.

Даже когда Тонино просто говорит, он поет. Таков итальянский язык. Но когда он поет…

В Германии, уже после плена, Тонино был главный джазист в освобожденном лагере. Тогда любили все американское, но особенно джаз. А все венгерки любили Тонино. И все они были его возлюбленными. Кроме одной. Самой красивой. Остальные девушки всегда ревниво спрашивали его: «Что? она тебе не нравится?». Она ему очень нравилась, но, не собираясь их огорчать, он отвечал «Нет, просто она не в моем вкусе».