Восход жёлтого полумесяца

Ему уже почти неинтересно, что Бётэрмыц скажет в своё оправдание, какие показания даст по делу об ограблении магазина самоцветов. Не говоря уже о том, имеет ли он какое-то отношение к делу об утопленнике из Хейиси или нет.

Всё — потом! Сейчас от инспектора требуется лишь первичный опрос, всё остальное — позже, в участке, и необязательно сегодня.

Бётэрмыц лежит на полу, примерно так и представлял себе этот момент инспектор: заросшее, перекошенное от злобы лицо, серый испуганный взгляд, загнанный в угол преступник, убийца.

Вокруг трое дозорных, направили на лежащего свои арбалеты. Держат на прицеле — мера оправданная, ведь неизвестно, что он может ещё учинить.

— Я не виноват! — кричит Бётэрмыц, а что другое он может сказать?

— Лежать! — один из дозорных бьёт его прикладом по лицу.

Бётэрмыц падает на спину, но вновь пытается подняться.

— Лежать!

— Это — не я! — верещит он, держась за ушибленную щёку. — Я — не тот, за кого вы меня принимаете!

— Сейчас разберёмся! — старший штурмовик хватает Бётэрмыца за ворот и дёргает его на себя.

Бётэрмыц — не из хилых. Не сказать чтобы дородный или толстый, скорее — худощавый. Но всё же, так запросто поднять вес взрослого мужчины — не пустячных сил требует, и инспектор с некоторым удивлением наблюдает, как старший дозорный враз поднимает Бётэрмыца и заставляет встать его на колени.

— Я — не Знёрр! — испуганно говорит задержанный. — И это — не его четверть, он тут лишь останавливался… А официальный съёмщик — я…

— Не переживай! — спокойно сказал инспектор и дал знак старшему, чтобы тот отпустил Бётэрмыца. — Понятно, что ты — не Знёрр. Знёрр, к твоему сведению, мёртв — уже четыре дня как.

— Вот как… — в глазах Бётэрмыца разгорается ужас.

— Бётэрмыц! — громогласно произносит старший дозорный. — Перестань дурачиться! — и его слова звучат как приговор.

— Я — не Бётэрмыц! — в отчаянии воскликнул задержанный. — Я — его брат! Просто, очень похож…

Дозорный с сомнением глядит на инспектора. Но тот удивлён не меньше. За разъяснениями штурмовик обращается к Ямтлэи, но и Ямтлэи ничего определённого сказать не может — по крайней мере, таково выражение его лица.

— Что за блеф… — вполголоса бурчит штурмовик. — Не крути! — он толкает задержанного в спину.

— Это — правда! — просительно произносит тот. — Клянусь духами ветра, это так! Дайте мне возможность оправдаться! Я — его брат, я недавно приехал из Зарафода…

Задержанный вдруг порывисто вскидывает правую руку и лезет в карман на груди…

Всего лишь мгновение, но реакция одного из дозорных оказывается быстрее…

Возможно, если бы задержанный наперёд прокомментировал свои действия или предупредил о том, что собирается сделать, да и вообще — не допустил бы создавшейся крайне опасной ситуации, то обошлось бы…

Но дозорный и его оружие — это практически одно целое. Нервная система дозорного, можно сказать, прорастает в его оружие, и ошибка штурмовика часто многого стоит.

Стрела даже не успела взвизгнуть — невидимой иглой прорезала разделявший её и сердце задержанного метр. Вероятно, не набрала даже положенной ей скорости.

Вспышка красного — и парализованное в последнем вздохе тело нелепо завалилось назад.

— Ах ты ж… — с виноватым отчаянием ругнулся допустивший роковую ошибку дозорный. — Машинально… — пытается оправдаться он, но никто его не слушает.

Старший штурмовик бросается к телу, но уже слишком поздно и непоправимо.

Он хватается за торчащую из груди задержанного стрелу, будто это как-то может помочь. Припадает ухом к телу, вслушивается в отсутствующие звуки, но всем и так наперёд ясно, что ничего не исправить.

— Он мёртв… — коротко констатирует штурмовик и с ненавистью глядит на подчинённого.

Другой дозорный нагибается к покойнику, лезет к нему в нагрудный карман. Брезгливо морщась, копошится там и довольно ловко извлекает несколько сложенных листов фольги.

— Это и в самом деле — не он, — говорит дозорный, разглядывая листы. — Это — не Бётэрмыц… Тут документы… — он протягивает фольгу инспектору.

Но инспектор не принимает забрызганные кровью листы. Он смотрит на них с нескрываемым отвращением, будто пытаясь отстраниться от всего, что тут произошло.

Инспектор переводит взгляд на Ямтлэи.

Ему никогда не забыть этого лица — напарник глядит с осуждением, словно обвиняет в случившемся именно его, инспектора.

57. Инспектор во мраке

А Зеддоэф треплется.

Он вообще всегда треплется. Городит чушь, болтает чепуху, строит из себя всезнайку, эксперта по всем мыслимым и немыслимым вопросам. Послушать его — так даже странно, что он вообще служит именно тут, а не где-нибудь в вышестоящих структурах.

— Нужно было… — Зеддоэф с умным видом рассуждает относительно того, насколько неграмотно была проведена операция на набережной Майилмы, и что бы предпринял он, окажись там в то самое время. Конечно же, Зеддоэф не допустил бы кровопролития, не потерял бы ценного свидетеля, и вообще — всё получилось бы достойно и качественно.

Одна загвоздка — его там не было. И не могло быть: если дело грозит реальными действиями, ответственностью и напряжением сил, то Зеддоэфа в этом деле быть не может. Всё что угодно — трепотня в коридоре, умозрительные оценки, вскрытие недочётов и неумелостей — но только не то, что нужно делать своими руками.

— Нужно было… — в этом он весь — что касается помощи, то это не к Зеддоэфу. Его не нужно звать, его нужно было бы позвать — тогда бы он помог. Но когда необходимо идти, у него всегда найдутся дела поважнее, а иногда можно и просто проигнорировать коллег.

Зато потом, постфактум…

— С этими штурмовиками всегда так… — знающе говорит Зеддоэф. — Вечно они, чуть что — сразу за оружие. Разгребай за ними потом… В своё время, знаешь сколько за ними прибирал да подчищал… — распаляется Зеддоэф. — Помнится, как-то раз…

Но инспектор его почти не слушает. Даже в ответ не кивает, чтобы поддержать разговор. Он находится в какой-то параллельной Зеддоэфу реальности. В мире, где есть такие понятия, как честность и совестливость.

Инспектору тошно. Причём — от всего. От Зеддоэфа, от коридора, где они сейчас находятся, от проходящих мимо равнодушных коллег и озабоченных визитёров, что придумали посетить участок под самое его закрытие.