Восточная Пруссия глазами советских переселенцев

Васильевна Гомонова.

Аккуратность немецких жителей запомнилась калининградке Ирине

Васильевне Поборцевой:

— Как они следили за чистотой, как ценили аккуратность и красоту. У каждого

дома стояли урны для мусора. Особенно поражалась моя дочка, что немки

каждое утро выходили убирать улицу, все они были в чепчиках, белых

передниках. Все отмечали, как особенно немки заботятся о своем внешнем виде:

постоянно вечером накручивали волосы на бумажные рожки, стирали белые

фартуки. Очень аккуратный народ. Хоть все кругом было разрушено, прошла

война, а чистота поддерживалась.

Воспоминания продолжаются. Как бы из небытия возникают имена соседей,

случайных знакомых и даже друзей-немцев.

— У нас на 820-м заводе был немец Лефебер, столяр. Исключительно

хороший человек. Он меня просто околдовал. Часто ко

мне приходил. Мы с ним разговаривали, обычно на бытовые темы. Он не

напрашивался, но я его всегда угощал, — рассказывает Исаак Мен- делеевич Ф и

ш б е й н.

Тамара Яковлевна Загородняя подружилась со своей ровесницей Вандой

Фогт, с которой вместе работала на базе. Алексей Васильевич Трамбовицкий с

теплотой вспоминает о своих коллегах по работе в калининградском кожно-

венерологическом диспансере: докторе Атце, медсестре Дорис, санитарке Грунау

– —«как ее ни увидишь, она вечно за работой». В поселке Шпандинен большим

уважением, по свидетельству Сергея Владимировича Даниель-Бека,

пользовалась семья профессора Отто Зирке: «Он жил вдвоем с женой, был

филологом, говорил по-русски, правда, плохо. Мы были знакомы семьями. Ещ

использовали на заводе, где работала мама, переводчиком». Юрий Николаевич

Трегуб помнит простую немецкую женщину, которая почти год жила у них в доме:

«Фрау Рейнгардт — так мы ее всегда звали. Отец встретил ее случайно в сорок

седьмом году где-то под Славском. Она там чуть не умирала с голоду. Отец

привез ее с собой, й она у нас жила во второй комнате. Помогала по дому,

готовила обед, так как мать с отцом работали, а мы, мальчишки, что мы могли

приготовить? Она и суп сварит, и уберет в комнате, и хлеба принесет. Сама жила

и'нам помогала».

148

Было немало таких девушек и женщин, которые Шли в домах офицеров или

ответственных работников на положении то ци служанок, то ли членов семьи. Об

этом рассказывает Галина Родионовна Косе н к о - Г о л 6 в и н а:

– 4- У меня была служанка Лисбет, у соседки — Анна-Мари. Лисбет очень

хотела уехать. Анна-Мари — напротив, хотя у ее мужа была здесь кондитерская

фабрика. Анна была очень величественной и симпатичной. Мы звали ее

«Великая Германия». Хорошие манеры. Она рассказывала, что у нее был

абонемент в театр, что муж каждую неделю приносил ей подарки. Бывало я начну

играть на рояле, Анна приходит, танцует и поет. Называла меня «фрау-директор».

У нее был сын — эсэсовец, но тем не менее был против войны, погиб. А второй

сын остался жив, но был за войну. Власти не разрешали прислуге жить вместе с

хозяевами. Лисбет в семь утра приезжала, растапливала плиту. Она считала, что

надо унижаться перед нами. Однажды я поздно вернулась — приходилось

возвращаться пешком через весь город. Утром Лисбет заходит с подносом, на

подносе чай. Несет завтрак в кровать, Приседает, реверансы делает. . Работала

она очень хорошо, на все руки мастер. Мы кормили ее. Голубцы делали,

обвязывали нитками, так она так торопилась есть, что ейа голубцы с нитками.

Домработницу Елены Кузьминичны Зориной тоже звали Лисбет:

— У нее муж работал главным инженером в самолетостроении. У Лисбет

когда-то был свой дом из 8-10 комнат и восемь человек прислуги. Она жила

вместе с нами, мы ей предоставили небольшую 9-метровую комнату. В общей

сложности она прожила у меня полтора года. Кроме уборки квартиры, стирки

белья и приготовления еды, она занималась с детьми физикой, математикой —

была образованной женщиной. За то, что она у нас работала, мы ее кормили.

Причем обедали все вместе. Она для нас была как член семьи. Иногда, когда я

оставалась дома, сама готовила на кухне. Немцам приходилось тяжело, и они

старались помогать друг другу. Я замечала, что когда Лисбет чистила картошку,

очистки никогда не выбрасывала — тщательно их отмывала, высушивала, а

потом, видимо, отдавала голодающим. Я ее никогда ни в чем не ущемляла, не

подвергала жесткому контролю. Она могла свободно общаться со своей сестрой.

Ее родная сестра Анна-Мария была домработницей в доме напротив. Я была ею

довольна, хотя готовить она особо не умела. Когда пришло время расставаться

— мне жалко было ее терять. Я дала ей часть продуктов с собой — крупу, бекон,

сахар, хлеб. Мы уже распрощались. А на следующий день я шла утром около

райкома партии к трамвайной остановке — вижу, стоит Лисбет с еще одной

женщиной. Увидела меня, бросилась ко мне, стала целовать. После отъезда я от

нее никаких сведений больше не получала.

Благодарная людская память особенно выделяет врачей, когда-то их

вылечивших или даже спасших жизнь.

В декабре сорок шестого года я серьезно заболел, — рассказывает

калининградец Валерий Михайлович Виноградов. — С больной правой ногой

попал в больницу. В то время в больницах почти все врачи были немцы.

Начальником хирургического отделения была доктор Шумская, ее заместителем

^доктор Раух. Профессор Раух был замечательным врачом. У меня было

воспаление кости — остеомиелит. Он сделал мне оригинальную операцию,

просверлив в кости шесть отверстий: у наших врачей еще не было такого способа

лечения. Четыре месяца я пролежал в гипсе, потом какое-то время ходил с

палочкой. А в военное училище поступил без всяких препятствий.