Возвышение падших

Селин-хатун, приобняв рукой сидящую рядом с ней на подушке десятилетнюю дочь Фатьму Султан, степенно попивала сладкий шербет.

— Не могу поверить, что Эдже Султан — мертва, — задумчиво проговорила Гевхерхан, обратив свои темно-карие глаза к матери, что вздохнула.

— Ее судьбой стала смерть в огне, в котором она всю свою жизнь и горела.

— Лучше сгореть, чем угаснуть, так и не почувствовав жизнь, как Севен Султан, — заметила Хюррем, ухмыльнувшись.

Селин-хатун поджала губы, не согласная с мнением Хюррем Султан. Бросив взгляд темных глаз к кроткой Айше Султан, она заметила ее тоскливость и какую-то напряженность.

Ту и вправду гложило изнутри нестерпимое чувство вины. Инджи-хатун покончила с собой после их разговора в дворцовом саду. Айше не могла не сознавать, что подтолкнула женщину к такому отчаянному поступку своими жестокими словами. К тому же мужественный и статный образ Альказа Бея, воспоминание о черных глазах которого заставляло Султаншу трепетать, не отпускал ее. Она томилась в своих чувствах, в своих переживаниях и нестерпимой тоске.

— Где же ваша излюбленная Артемисия-хатун, Валиде? — воскликнула Хюррем, оглянувшись в гареме.

Гевхерхан, поймав на себе взгляд сестры, поджала губы. Близость их Валиде с этой наложницей беспокоила их обеих. Они слишком ревностно относились к любви матери и даже между собой, сестрами, соперничали за нее.

К словам о ней худощавая и темноволосая наложница, безуспешно скрывая улыбку, вошла в гарем и, подойдя к сидящим Султаншам, почтенно поклонилась.

Шах Султан, глядя на нее, сдержанно улыбнулась. От нее не утаился счастливый блеск серо-голубых глаз и она нахмурилась.

— Несмотря на царящий в гареме траур ты, Артемисия, сияешь, словно солнце от счастья, — заметила госпожа и ее три дочери заинтересованно взглянули на наложницу.

Хюррем смерила ту надменным взглядом, подмечая то же самое.

— Простите, Султанша, за мое неуместное счастье. Но отныне я — Эсен. Так решил наш Повелитель.

Молчание воцарилось среди женщин. Недоуменно смотря на наложницу, Шах Султан вскоре догадалась, с чем была связана смена греческого имени на мусульманское.

Гевхерхан обменялась напряженным взглядом с Хюррем.

Селин-хатун же, увидев затаившуюся тревогу в темных глазах Шах Султан, столь сильно боящейся возможной соперницы за власть, подавила улыбку.

— Повелитель даровал тебе мусульманское имя? — сухо осведомилась Шах и, получив в ответ краткий кивок головы, отчего-то надменно ухмыльнулась. В этот момент их схожесть с Хюррем Султан, ее дочерью, стала вопиющей.

— Верно, — отозвалась Эсен, выглядя невозмутимой, несмотря на реакцию своей покровительницы. — И посвятил в мусульманство, ведь будущей матери его ребенка и Султанше не пристало быть неверной.

Напряжение повисло в воздухе и никто не смог не заметить колкого электричества во взглядах Шах Султан и Эсен-хатун, направленных ими друг на друга твердо и пронзительно.

Дворец санджак-бея в Эрзуруме.

С трудом распахнув тяжелые веки, светловолосая девушка растерянно огляделась и обнаружила, что лежит на ложе, а обеспокоенный Осман держит ее за руку.

— Что случилось? — приподнявшись на локте, непонимающе спросила Севен, но воспоминания огромной волной нахлынули на нее и Султанша помрачнела. — Эдже…

Назлы-хатун, служанка госпожи, и дворцовая лекарша стояли немного в стороне и молчали.

— Ты потеряла сознание из-за сильного ошеломления и…

Осман не договорил и голос его стих на последних словах в какой-то нерешительности.

Нахмурив светлые брови, Севен крепче сжала пальцами его ладонь.

— Договаривай, Осман. Что со мной?

— Довольно с тебя потрясений за один день, — отрицательно покачал тот головой и в его серых глазах царило беспокойство. — Отдыхай, Севен.

Голубые глаза Султанши обратились к лекарше и непривычно блеснули легким негодованием.

— Что со мной, хатун? Говори.

Лекарша несмело покосилась на Османа и тот вынужденно кивнул, позволяя ей рассказать.

— Обморок был вызван не только ошеломлением, но и беременностью, госпожа.

Растерянно выдохнув, Севен непонимающе взглянула на Османа, который озарился теплой улыбкой и с любовью поцеловал бледные и холодные руки жены.

Топ Капы. Гарем.

Придерживая подол длинного и, как всегда, черного простого платья, Хюмашах Султан медленно подошла к распахнутым дверям гарема, откуда доносились приглушенные женские голоса. Ее длинные русые волосы были собраны в незатейливую прическу и, обратив серые глаза к маленькой дочери Хафсе Султан, которую она держала за руку, Хюмашах степенно вошла в гарем.

Седовласая Фахрие-калфа, заметив госпожу, напряженно покосилась в сторону восседающей во главе стола надменной Шах Султан.

Когда наложницы поднялись и поприветствовали Султаншу, Шах перевела свои темно-карие глаза к вошедшей и мгновенно напряглась.

Селин-хатун и Эсен-хатун поднялись со своих, кланяясь госпоже, подошедшей к столику.

— Хафса, Фатьма — прогуляйтесь по гарему, — проговорила Хюмашах, улыбнувшись девочкам.

Те, радостно переглянувшись, будучи подругами, покорно удалились.

— Добро пожаловать, Хюмашах, — ухмыльнулась Шах Султан, разглядывая сестру. Обе разительно отличались друг от друга: скорбная простота и царственная роскошь. — Давно не видела тебя.

Хюмашах, взглянув на ту, не ответила на слащавую улыбку и лишь хмуро оглядела собравшихся. Селин и Эсен опустились на свои подушки, напряжено оглядывая Султанш.

На мгновение темно-карие глаза Шах Султан метнулись за спину сестры и коснулись вошедшей в гарем Зейнар-калфы, которая, поймав ее взгляд, напряженно сжалась.

Несколько дней назад госпожа явилась к ней и обвинила в том, что Зейнар предала ее, вписывая по приказу Гюльхан Султан ложные суммы в гаремные книги. Ползая в ногах Шах Султан, Зейнар выпросила прощение, но при каждом взоре госпожи калфа неосознанно дрожала от страха. Ей было известно, на что готова Шах Султан, если ее разозлить.

— Потеря Эдже Султан для нашей династии болезненна, не так ли? — тем временем продолжила Шах, обратившись обратно к хмурой Хюмашах. — Жаль, что вследствие этого события пришлось временно отложить твою свадьбу, Хюмашах. Ведь Феридун-паша уже на пути в столицу…