Вредители

– Это всякий бабушкин антиквариат: старые кимоно, мечи и доспехи.

– А зачем твоей бабушке были нужны старые мечи и доспехи?

– Я думаю, она готовилась воевать.

– Против кого?

– Против современного мира.

***

Стол опустел, служанка убирала опустевшие тарелки.

– А твой новый одноклассник так и будет у нас жить?- поинтересовался отец.

Кимитакэ чуть подумал и вдруг понял, что так оно, пожалуй, и будет. Даже отец не смог помешать Юкио. А мать тем более не будет - она же видит, что братья не против.

– Он переедет в общежитие,- пообещал Кимитакэ,- Просто он любит смотреть, как живут другие люди. Он говорит, что эти наблюдения могут ему пригодиться в государственной карьере.

– Похоже, я уеду в Осаку раньше, чем он переедет в общежитие,- произнёс отец.

Было заметно, что он просто раздражён и не хочет обратно на службу. Глядя на его попытки изображать из себя правильного чиновника, которым гордился бы сам Конфуций, невольно вспомнишь, как древний китайский мудрец Сюй Угуй доказал простейшим экспериментом, что в целом царстве найдётся только один подлинный конфуцианец, - и даже такого количества очень много.

Однако этот единственный конфуцианец определённо не был старым Адзусой. А значит, спорить с ним было всё равно бесполезно. Потому что Юкио тут не причём, да и Кимитакэ тут не причём. Причина беды - сама жизнь, а её уже не переделать.

Но что-то ответить было надо. И Кимитакэ ляпнул:

– Юкио - человек, с которым трудно спорить.

– А ты с ним не спорь, а просто прикажи.

– Давай я расскажу похожий случай, чтобы было яснее. Юный, но перспективный поэт Артюр Рембо жил в Шарлевиле, мелком и бесполезном городке на границе с Бельгией, где до сих пор единственная достопримечательность - его музей. А чтобы прославиться как поэт, надо быть в Париже, потому что там всё - и поэты, и издатели, и читатели, и впечатления. И тогда он поехал в Париж и отыскал там квартиру другого великого французского поэта, Верлена. Вошёл, сел за обеденный стол, выпил, поел то немногое, что было и сказал, что восхищён до глубины души поэзией Верлена и хотел бы обсудить литературные новости. И если сегодня не успеем, он согласен заночевать. И заночевал, но они и на второй день не закончили, и на третий. А Верлен ничего не мог сделать - ведь Рембо, как наш Юкио, был из тех, с кем трудно спорить… Так и жил Рембо у Верленя одну неделю за другой, вникая в новости литературного Парижа.

– И что, до сих пор так живёт?

– Нет, это ещё в Прекрасную Эпоху дело было. Кончилось тем, что жене Верлена это надоело и она обоих выгнала. И ещё сожгла рукопись Рембо под названием “Духовная охота”.

– Всегда знал,- ответил отец,- что литература расцветает только в упадочных государствах.

И вышел прочь.

Но потом внезапно вернулся. В руках у него была коробка, обитая снаружи бархатом, когда-то алым, но теперь потемневшим от времени.

– Всё равно выходной день, делать тебе нечего,- произнёс отец,- Отвезёшь это. Заодно посмотришь по сторонам, поищешь художественное своё вдохновение.

– Я не против. А куда везти надо?

– Я думаю, тебя это всё же обрадует. Передашь это лично в руки господину Ятаро Накамото.

– Буду очень рад,- заверил отца Кимитакэ и тот, кажется, даже немного обрадовался.

Когда он вернулся в гостиную, ребята уже ушли. Он обнаружил их на пороге. Ёко взгромоздила на голову огромную широкополую шляпу, которая почти заслоняло лицо, а Юкио успех обмахнуть тряпочкой ботинки и даже, кажется, начистил до блеска пуговицы на школьной форме. А ещё улыбался так мило и опирался на неизменный зонтик так изящно, что эту парочку можно было фотографировать для конфетной коробки.

Новость о том, что выходной день пропадает, Юкио воспринял спокойно.

– Поезжай, не беспокойся, развейся. Не каждый же день воевать.

Семья банкира Ятаро Накамото жила ещё южнее, в недрах района Дайканъяма. Этот район считался Гинзой для бедных - район тесных лавчонок и длинных, обмазанных белой известью рисовых складов. Но банкир Накамото был удачлив и ухитрился построить в этом тесном районе целый фамильный особняк.

А ещё у него была дочь по имени Соноко, названная в честь той самой пианистки. И с ней можно было обсудить всё, что случилось. Они виделись последний раз пару недель назад - но в последние дни произошло столько событий, что казалось, прошло не меньше года.

По дороге взглянул на план трамвайных путей и удивился, как далеко ехать из его Яцуи (ещё при Мэйдзи город здесь и заканчивался) до Дайканъямы. И, что примечательно, Дайканъяма - совсем не окраина, за ними были другие, совсем неведомые районы, вроде тех, где они побывали недавно.

Надо же, как разрастается наша столицап…

Уже на остановке он вспомнил про своё решение и купил газету. С коробочкой в руках это оказалось куда неудобней.

Трамвай ехал через знакомый район, мимо добротных деревянных особняков в классическом стиле. Выглядели они старинно и даже вызывали воспоминания о классической древности, хотя их крыши и стены давно опутаны вполне современными проводами, а если зайти в общую комнату, то увидишь, что в нише-токономо вместо классических икебаны и свитка с каллиграфией (которой до сих пор занимаются некоторые неприкаянные школьники) стоит радиоприёмник.

Кимитакэ развернул газету, и в лицо ему дохнуло свинцовым запахом типографской краски. Но он не успел ничего прочитать - внезапный голос вспорол его мысли.

Причём доносился голос из той самой бархатной коробочки.

– Правда, забавно, что везти меня поручили сыну семейства.

Так и все мы нередко, укрывшись от осуждающих взоров в недрах наших фантазий, пестуем там великолепный наш ад. Но внезапно туда врываются, словно нож, очередные бытовые неурядицы. И нас уже ни на что не хватает…

– Слуга тут не подходит,- продолжала коробочка,- Слуга может уволиться. А сын - куда он из семьи денется. Никуда он не денется. Некуда деваться ему!

Способностей у коробочки было немало - из них, как минимум, искусство выводить из себя было отточено не хуже, чем клинок самурая.

И самое страшное: непонятно, что делать. Другие пассажиры уже оглядываются!

Как жаль, что рядом сейчас нет его нового приятеля. Юкио бы мигом с ней разобрался и заставил замолкнуть - причём у Кимитакэ не хватало воображения, чтобы представить, что именно он с ней для этого сделает.

Интересно, как коробочка узнала, кто её везёт? Даже если она умела как-то смотреть, Кимитакэ она видела в первый раз. Видимо, умела не только смотреть, но и угадывать. Страшно подумать, что ещё она умеет -

Теперь трамвай бежал мимо новой застройки, - за глухими заборами, сработанными из бамбуками, прятались вполне себе европейского вида «культурные дома» с крошечными садиками из трёх-четырёх декоративных деревьев, Заасфальтированная проезжая часть так и лоснилась под солнцем, по ней постоянно проезжали автомобили, но то тут, то там чернели следы размазанного конского навоза. Эти пахучий признаки того, что современность уже вторглась в окрестности Токио, но пока ещё не победила.

– Ну что ты молчишь?- спросила коробочка.- Язык отвалился? Слишком труслив, чтобы ответить? Вся жизнь проходит мимо тебя, а ты даже рот раскрыть не решаешься. Имя тебе - Ничтожество!

Начались холмы, и домики теперь облепляли склоны, пересечённые лестницами, а у подножья торчали новомодные бетонные многоэтажки. Даже не верилось, что город так отстроился и разросся - ведь со времён катастрофического землетрясения годов Канно прошло не больше двадцати лет и тогда, по рассказам родителей, всем казалось, что столица почти уничтожена.