Время гона
Шрифт:
Когда она уезжала, Айк просил прощения. Соня видела, как мученически исказилось его лицо, какая боль плескалась в тёмных глазах. Тогда она прямо-таки ненавидела его за всё, что ей пришлось пережить, но теперь…. Она не знала.
На-днях Оля вдруг выдала: — папа де? — Соня аж растерялась, не зная, что сказать. Надюша ещё говорила совсем плохо, но понимала отлично, и теперь обе дочери требовательно смотрели на неё, ожидая ответа. К счастью, они были так малы, что не составляло труда отвлечь их внимание, что Соня и сделала, предложив почитать им любимую книжку.
Звонок
— Здравствуйте, — растерянно ответила Соня, — а вы кто?
— Моя фамилия Лукьянов и я… был другом Айка.
— Как…был? — она чувствовала, как ослабели ноги и поплыло в глазах. Услышав, как дрогнул голос у дочери, подошла встревоженная Анна Витальевна. Глянув в Сонино лицо, торопливо подставила ей стул. — Что…случилось…?
— Айк…, - мужчина тяжело сглотнул комок в горле, — он погиб. — Соня обмякла на стуле, телефон выпал из бессильно упавшей руки.
Семья Рубцовых не могла припомнить ещё одной такой страшной ночи, как эта. Когда Соню привели в чувство, и она увидела перед собой встревоженные лица родителей, она сразу вспомнила всё и тихо завыла, закачалась на стуле, а потом сползла на колени и с силой ударилась головой и сжатыми в кулаки руками об пол. — Я! Я! Это я убила его!! Мама, я бездушная распоследняя тварь! Он просил меня потерпеть, уговаривал не уезжать, а я… Я люблю его, мама! Я жить не хочу без него! — Перепуганная Анна Витальевна прижимала Соню к себе, уговаривая успокоиться, взять себя в руки ради их с отцом, ради детей. Михаил Иванович трясущимися руками накапал в кружку валерьянки, подал дочери. Стуча зубами о край, она выпила её, со стоном, до крови, вцепилась в руку, чтобы не закричать, не завыть снова от охватившего её отчаяния.
Кое-как родителям удалось её немного успокоить. Соню усадили в кресло, налили горячего чая. Её трясло, она не замечала катящихся слёз, сердце сдавило, как в тисках. Мать взяла её за руку, принялась растирать ледяные пальцы.
Михаил Иванович осторожно спросил: — если там…что-то случилось, почему же Аллочка тебе не позвонила? Она ведь знает, наверно?
Надежда вспыхнула в Сониных глазах: — да, папа! Может, этот Лукьянов что-то недопонял?? Если бы Айк…, если бы с ним что-то случилось, Алла мне бы позвонила! Может, он тяжело ранен?? Они ведь…звери проклятые, хищники, дерутся всё время! Я ей сейчас позвоню! Телефон! Пожалуйста, мама, где мой телефон?! — её мобильник так и валялся на полу, Михаил Иванович поднял его:
— Соня, времени двенадцать ночи, удобно ли сейчас звонить?
— Нет, я позвоню…, - захлёбываясь слезами и рвущимся из груди отчаянным звериным воем она не могла вспомнить, какие кнопки нужно нажимать, и тогда Анна Витальевна трясущимися руками нашла Аллочкин номер.
Подруга ответила быстро. Кажется, её не смутил поздний ночной звонок. — Скорее всего, — подумала мать, — она ждала его. — Здравствуй, Алла! Извини, пожалуйста, что мы тебя разбудили.
— Здрасьте, Анна Витальевна, — зачастила та, — ничего-ничего! Вы узнали, да?
— Да, — тяжело согласилась мать, — расскажи, пожалуйста, как погиб Айк? — рядом подраненной птицей вскрикнула Соня и опять обмякла, стала заваливаться в кресле. Михаил Иванович бросился к дочери:
— Соня! Сонюшка!
Да что же это такое?? Аня, может, “скорую”вызвать?— Подожди, Алла, — бросила в трубку Анна Витальевна, — Соне опять плохо! Я тебе попозже перезвоню.
— Погодите! Мы не знаем, погиб он или нет! — успела крикнуть Аллочка, прежде чем собеседница отключилась.
— Соня, послушай меня! Соня! — она слышала, как мать зовёт её, сознание возвращалось с трудом. — Соня, ещё ничего неизвестно, может быть, Айк жив!
Эти слова выдернули её из чёрного омута отчаяния: — жив?? А…почему тогда…этот, Лукьянов, кажется, сказал, что…что…
— Мы позвоним ему утром, а лучше сейчас с Аллочкой поговорить. Может, она лучше знает, что произошло? — Анна Витальевна внимательно смотрела на дочь. — Ты сама поговоришь, или я?
— Сама, — Соня прерывисто, глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки. Подруга ждала её звонка, виновато сказала:
— прости, Сонька, что я промолчала! Олег сказал, что Звягинцев запретил тебе сообщать. — Горькое недоумение всплыло где-то на краю сознания. Как же можно быть таким жестоким? Выходит, и этот тоже её ненавидит?
— Рассказывай, — закусив губу, велела Соня.
Глубокой ночью, сразу с четырёх сторон, поднялись над домом вожака ревущие столбы пламени. Выскочившие на улицу соседи с ужасом столпились на другой стороне, наблюдая, как корчатся в огне близко стоящие к дому яблони, как взрывом снесло с гаража крышу и отбросило её к самому забору. Три пожарных расчёта, — всё, что имелось в Междуреченске, торопливо разматывали шланги, но зрители скептически качали головами: было ясно, что дом не отстоять.
Когда подоспели на помощь ещё три пожарных машины из Демидово, громадный костёр догорал. Огонь и чёрный дым сменился паром, окутавшим место пожарища, но долго ещё напуганные люди не расходились, прислушиваясь к потрескиванию продолжающих тлеть углей.
Поднятый по тревоге спецназ оцепил сгоревший дом. Стоящие вместе с начальником МЧС Сергей и Олег, тихо переговаривались.
— Едва ли что-то могло сохраниться при таком племени. Скорее, даже костей не найдём.
— Может, он успел выскочить?
— Тогда где он?
— М-да-а, жалко мужика, толковый он у вас был. Что теперь?
Сергей пожал плечами: — надо из Красноярска спецназ вызывать. Наши не справятся, если стая вразнос пойдёт.
— Позвонишь?
— Придётся. Утром немного остынет, надо поискать. Может, хоть кости обнаружим.
— Ты это, слышь, погоди убиваться-то, Сонь. Там, на пожарище, целый день следователи работали, всё искали…Айка. Олег говорит, угли чуть ли не просеивали, чтобы значит, если он сгорел, так какие-нибудь бы кости остались.
У Сони опять потемнело в глазах, грудь сдавило как в тисках, не было воздуха и она хватала его ртом, как выброшенная на берег рыба. Айк! Айк! Что ты наделал, любимый! Как же велико было твоё отчаяние, если ты решился на это!
— Сонь, алё, Сонь, ты меня слышишь? — мать опять толкала ей в руки стакан с каким-то лекарством. Она пила его, голос Аллочки назойливо бубнил в ухо: — не нашли они костей-то, вообще ничего не нашли, не знают, что и думать!
Соня подняла на мать обезумевшие глаза: — он не сгорел! Они не нашли его!