Время гона

***

Яростное пламя гона затмевало рассудок, болезненно обостряя все чувства. Никогда еще первобытная жажда обладания не разрывала волка с такой дикой силой, заявляя, что это его женщина, его пара. Жажда была ненасытной, словно лесной пожар, пожирающий все на своем пути.

Соня ощутимо похудела и устала. Айк был весь, как сжатая пружина, будил её по пять — шесть раз за ночь. Кроме того, он и днём использовал малейшую возможность. К счастью, такие случаи выдавались нечасто, потому что дети засыпали на часик — полтора один раз в день, после обеда. Но и этого времени ему хватало. Страсть пылала так ярко, что происходила быстрая разрядка, но затем тут же вспыхивала заново, побуждая овладевать женщиной снова и снова.

Аглая не надоедала им своим вниманием, появляясь по утрам, раз в два-три дня. Загружала продуктами холодильник, готовила еду и опять исчезала. В один из дней, передавая ей деньги для покупок, Соня виновато сказала: — Аглая Викторовна, спасибо вам! Мне неловко, что я совсем вам не помогаю ни с закупками продуктов, ни с готовкой. Вам приходится так много работать на кухне, но Айк… Я удивляюсь, куда в него только и влезает!

Женщина засмеялась и погладила Соню по плечу: — не огорчайся, деточка, я привычная! У меня ведь ещё недавно трое мужиков было в семье, пока сыновья не женились и своими домами не зажили. Они, хоть и не волки, а тоже поесть любят. Но вообще-то во время гона, когда наши волки по тайге бегают, они совсем не едят. Это уж те, кто дома, с жёнами остаётся, своих человеческих привычек не оставляют.

К обеду приехал Айк, с блестящими глазами, подрагивающими крыльями носа, ожиданием во взгляде. Едва взглянув на него, Аглая торопливо засобиралась и вскоре ушла, напоследок лукаво подмигнув Соне.

С некоторым смущением Соня признавалась себе, что ей приятна его животная обжигающая страсть, широкие ладони, уверенно сминающие её груди, скользящие по плечам, животу и бёдрам, и поцелуи, длящиеся до тех пор, пока не улетучивались последние крупицы здравого смысла и уже она сама устремлялась ему навстречу, забывая обо всём на свете, наслаждаясь его большим жарким телом и даря ему свои ласки.

В конце второй недели, когда схлынуло, постепенно затихая, пламя гона, Соня, к её великому удивлению, проснулась не от поцелуев и прикосновений Айка, а сама, почувствовав, что больше не хочет спать. Повернувшись на бок, она встретилась глазами с его тёплым карим взглядом. Соня улыбнулась: — доброе утро! — ласково погладила его по щеке.

Повернув голову, он прижался к ладони мягкими губами, тихо поцеловал: — доброе утро, радость моя!

— О-о, ты, кажется, становишься вменяемым? — он ничего не ответил, лишь ткнулся ей носом в шею, вдыхая запах её тёплого, со сна, тела. — Айк, за эти две недели я похудела на пять килограмм, представляешь?

Он глухо, откуда-то от её плеча, ответил: — надо было меня остановить, Соня. — Приподнялся на локте, заглядывая ей в лицо: — не нужно молчать и терпеть. Если не хочешь, если чувствуешь, что я слишком настойчив, тебе надо было всего лишь сказать мне об этом.

Соня обняла его за шею, прижалась к нему, чувствуя, как пульсирует его отвердевшая плоть, шепнула на ухо: — но ведь тебе и сейчас хочется?

Усмехнувшись, он отцепил её руки и чуть отодвинулся: — это не смертельно, уверяю тебя. Тем более, после двух недель, которые ты мне пода

рила.

— Ладно, — она тоже отодвинулась, чуть обидевшись его отказом. — Айк, давай, поговорим?

Он уже сам обнял её, чутко уловив её обиду: — ну, чего ты, родная? Я всего лишь хочу, чтоб каждая наша близость радовала тебя. Тебе же сейчас не хочется?

— Тьфу, Айк, давай поговорим о другом!

— Давай. О чём?

— Я буду искать работу, — сказала Соня твёрдо. — Мне уже осточертело дома сидеть!

— А дети?

— Может быть, няню поищем?

— Хорошо, поищем няню. Только боюсь, это будет нескоро.

— Почему, Айк?

— Соня, Междуреченск — маленький городок. Не думаю, что нам будет много предложений. Кроме того, подумай, кого бы ты хотела видеть няней? Как я понимаю, ты станешь возражать против волчицы?

— Только не волчица! Я ими сыта по горло!

— Вот видишь. Няню-человека найти будет сложно. Но можно попробовать. Дадим объявление в городскую газету, сделаем заявку в агентство… Но честно скажу — мне не нравится твоя идея. Я не хочу, чтобы ты работала.

***

В это утро они впервые поссорились. Собственно, их размолвку и ссорой-то нельзя было назвать, а просто каждый остался при своём мнении и не собирался уступать. Если против няни Айк не возражал, то помогать Соне с работой категорически отказывался.

Их жизнь опять вошла в привычное русло, если можно назвать привычным постоянную неприязнь и отторжение, с которыми Соня сталкивалась в Междуреченске.

После окончания гона к ней приехали Аллочка с Аполлошей, и подруги долго сидели в детской, наблюдая за играющими детьми и рассказывая о наболевшем. Правда, наболело только у Сони, и она даже всплакнула, рассказывая о нежелании Айка помочь ей с устройством на работу и о непрекращающихся сплетнях и косых взглядах, преследующих её, когда она выходит из дому. Аллочка лишь вздыхала, понимая, что ничем не может помочь и советовала быть посмелее, устраивать сплетницам скандалы независимо от того, в магазине, транспорте или на улице ей в спину бросили очередной грязный вымысел. Соня смотрела на неё круглыми глазами и качала головой: — нет, что ты, я не могу! Недавно я с детьми поехала днём в парк. Там, ты знаешь, наверно, оборудована шикарная детская площадка с каруселями, горками, качелями. Так вот, пока девчонки качались на качелях, чего я только не наслушалась от женщин, которые гуляли там со своими детьми! Они даже не особо таились, вполголоса обсуждая меня и близнецов! — у Сони опять подозрительно заблестели глаза: — знаешь, Алла, я всё чаще подумываю, бросить этот паршивый городишко и уехать в Красноярск. Я, конечно, надеюсь, что может быть всё изменится, успокаиваю себя, да и Айк… Наверно, мне было бы тяжело с ним расстаться, — её голос предательски дрогнул, — девчонки его любят, а он жить не может без них, всё торопит меня с регистрацией и удочерением, а я не хочу… — Соня подняла на Аллочку полные слёз глаза: — вот что мне делать, скажи? Я прямо как в клетку попала! Айк, дети, стая, эти разговоры, которым конца-края нет… — она шмыгнула носом: — извини, я с тобой расслабилась. Сейчас сбегаю, умоюсь, и ты мне расскажешь, как у вас с Олегом дела.

Задумчивая Аллочка прошлась по детской, остановилась у окна. Повернувшись к вошедшей Соне, спросила: — Слышь, Сонька, а ты его любишь или так, просто уже привыкла?

— Не знаю, — подруга пожала плечами, усаживаясь снова на диван. — Иногда кажется, что люблю, а иногда прямо ненавижу, особенно когда он упрётся и с места его, осла, не сдвинешь. Да ещё эта его постоянная уверенность в собственной правоте… Представляешь: его мнение — единственно верное, потому что это его мнение! Иногда так бы и треснула его чем-нибудь тяжёлым. — Соня тяжело вздохнула: — ай, да ладно, что-то мы опять на мои проблемы скатились. Рассказывай, как там у вас было?

— Ох, прямо не знаю, Сонь, даже боюсь говорить, до чего я счастливая! Как бы не сглазить, правда! Олежек, он такой… такой…! Я его так люблю, не представляешь! Слушай, когда вот гон-то был, он меня до того довёл, я прямо с ума сходила, так было здорово! Он меня совсем всю исцеловал, изласкал, я даже не представляла, что так может быть. А Айк тебя так целует?

— Ну да, — Соня смущённо опустила глаза, — так стыдно, когда он… там рассматривает и языком, глубоко…

— У-у-у, глупая ты, Сонька! А ты его целовала?

— Да-а, целую, конечно. Он так целуется, что у меня голова начинает кружиться, — она улыбнулась воспоминаниям.

— Да я же тебя не об этом спрашиваю! — Аллочка досадливо отмахнулась, — ну, там у него целовала?

— Нет! Ты что? Мне и смотреть-то на него, голого, как-то неловко!

— Ох ты и дикая, Сонька! Ну, могу тебя успокоить: Айк бы и не позволил. Я вот Олежку так сильно люблю, что уложила его и хотела всего его тоже поцеловать, языком поласкать, а он сказал, что у волков так не принято. Вот самок они вылизывают, и им это нравится, самцам, в смысле, а наоборот — не надо, им это непривычно и странно. Ну, ничего, со временем я его приучу, — засмеялась счастливая Аллочка.