Вспаханное поле

как ты меня обрадовала!.. Ведь мне без фермы хоть в

238

петлю... Всю жизнь работал как вол, а умею только па¬

хать да сеять.

Вдруг он остановился, словно в его душу закралось

сомнение.

— А ты не сказала это только для того, чтобы мне

угодить?

Элена улыбнулась и покачала головой.

— А я, знаешь, подумал... — смущенно проронил

Панчо, как бы оправдываясь в том, что заподозрил ее в

неискренности.

Он пододвинул свое кресло к Элене и, сев возле нее,

откровенно признался, чем его обидел сын.

— Маноло много читал, и именно поэтому мне стран¬

но, что он не понимает некоторых вещей... Он сказал, что

из-за меня ты не стала учительницей и похоронила себя

на ферме...

— У него это вырвалось сгоряча, и ты должен за¬

быть об этом, — сказала Элена, чтобы успокоить его.

— Да, я знаю... Я только хочу объяснить, что если

я заставил тебя бросить учебу, то это потому, что ты мне

была очень нужна... Я не такой, как другие, это верно...

Но я считаю, если человек хочет есть свой хлеб, он должен

работать...

Снаружи послышались шаги и вслед затем — стук в

дверь.

— Войдите! — крикнула Элена.

Вошел Пабло. Едва он сел, фермер, которым вновь

овладело раздражение, сказал:

— Ну, каково! Понимаешь, какую он сыграл со мной

шутку!

Пабло, не подозревая, что заденет его за живое, про¬

сто для того, чтобы что-нибудь ответить, сдержанно про¬

говорил:

— Чему быть, того не миновать. Не все так склады¬

вается, как нам бы хотелось.

— Еще бы! Но когда твой собственный сын... — на¬

чал было Панчо, размахивая руками, но при виде огор¬

ченного лица Элены оборвал фразу и, помолчав, ска¬

зал: — А, впрочем, ты прав. Пожалуй, поэтому я его и

отпустил.

— И очень хорошо сделали, дон Панчо! — одобрил

Пабло.

— Да... Но так вдруг, в один прекрасный день остать-

239

с я без сына и без дочери... — В словах фермера прозву¬

чала глухая боль.

— Хулия скоро вернется, — сказала Элена, пытаясь

отвлечь мужа от дум, распалявших его обиду против

Маноло.

— Да, — согласился Панчо.

Он поднялся, и Пабло последовал его примеру.

— Время позднее, а завтра рано вставать.

— Ты можешь встать и попозже, — сказала Элена.

— Почему? — удивился он. — Разве оттого, что Ма¬

ноло уехал, мы перестали быть фермерами, а ферма —

фермой?

Несмотря на душевный разлад, Панчо оставался преж¬

де всего крестьянином. Его приверженность к земле была

сильнее печали и не уступала его любви к Элене и детям.

Стоя посреди кухни, он, казалось, вслушивался в дыха¬

ние поля, как это делал когда-то его отец среди пустын¬

ной равнины. Он слышал отдаленный лай, монотонный

стрекот цикад, глухое мычание коров, скрип мельничного

жернова, и все эти звуки сливались для него в настойчи¬

вый призыв к работе.

— Кажется, у двухлемешного плуга отвал заржа¬

вел? — спросил он Пабло.

— Вчера Маноло его вычистил.

Упоминание о сыне на этот раз не вызвало раздраже¬

ния у Панчо.

— А, хорошо... У гнедого ссадина на лопатке, сбруей

натерло. Надо за ней последить, а то загноится.

Он вдруг заметил, что Элена и Пабло не сводят с него

глаз, и, слегка улыбнувшись, добавил:

— Ну, ладно, пора спать.

Он проводил Пабло до навеса и, оставшись один, дол¬

го смотрел на поле, освещенное полной луной. Потом

вернулся к Элене.

— Я нынче много говорил, а?

— Да, Панчо, — подтвердила Элена, — ты давно так

много не говорил.

Он прокашлялся, то ли потому, что у него першило

в горле, то ли для того, чтобы не дрожал голос:

— Да... У меня столько накипело на сердце!.. Меня

выводило из себя, что все ему не по нутру, все он делает

с кислым видом.

240

— Панно! — взмолилась Элена, опасаясь, что он

опять обрушится на сына.

Но он успокоил ее.

— Я это не к тому говорю, чтоб на него нападать. Но

зачем валять дурака — если тебе не нравится, как деле

делается: не вороти нос, а засучи рукава и сделай лучше.

— Пойдем спать, уже поздно, — сказала Элена, на¬

деясь, что сон окончательно успокоит мужа.

— Ладно, пойдем, — согласился он, беря со стола

лампу.

Вдали опять одна за другой залились собаки, взбудо¬

раженные полнолунием.

Сеферино радушно принял Мануэля. Он не задал ему

ни единого вопроса и не стал вдаваться в подробности

его ухода с фермы. Только потом, из рассказов самого

Мануэля и Клотильды, он узнал, что произошло. Он не

стал высказывать своего мнения по этому поводу, но

приложил все усилия, чтобы поднять дух расстроенного

племянника. К счастью, Маноло увлекла работа в меха¬

нической мастерской, куда он поступил учеником, и он

возвращался оттуда успокоенный и повеселевший. Кло¬

тильда и Пабло регулярно наведывались к Сеферино, а

если случалось, что они не приезжали дольше обычного,

он сам отправлялся на ферму на своем тощем, как скелет,

одре. Таким образом, Мануэль был по-прежнему в курсе

домашних новостей. Он жадно расспрашивал, что делает¬

ся на ферме, и, как бы оправдываясь перед дядей, однаж¬

ды признался:

— Я никогда не думал, что мне будет так тяжело уйти

из дому.

Сеферино, добродушно посмотрев на него, ответил: