Вспомнить, нельзя забыть

ДОМОВОЙ

Над столом при мягком полусвете Я склонилась низко головой… Новый год со мною вместе встретить Из-за печки вылез Домовой. Он пушистый. Он такой уютный. У него седая борода. Собеседник мой пятиминутный, Деревенский спутник в городах. Что-то он сегодня мне расскажет? О деревне вдруг заговорил: «Помню, лапки я запутал в пряже, Над работой пряху усыпил. Прокатившись по двору клубочком, Коням гривы в косы заплетал. А потом в трубе глубокой ночкой Озорные песни распевал». Он утер лохматой лапкой глазки, Покачав печально головой. Ах, какие старенькие сказки Рассказал мне русский Домовой! Домовой, а тоже, ведь, скучает О снегах сибирского села… Я дала ему на блюдце чаю И кусочек сахару дала. Уцепился лапками за блюдце; Скромно спрятал хвостик в полутьму. «Нынче люди что-то все дерутся, А зачем, никак я не пойму!» «О людских делах сейчас забудем И спокойно встретим Новый Год. А зачем дерутся злые люди, Даже леший сам не разберет!» Покосился Домовой на двери И, махнувши лапкой, прошептал: «И в меня то, нынче уж не верят, Вот они — крушенье и развал»… Покачал тоскливо головою (Глаз-то добрый, светло-голубой!) И сказал: «пойду в трубе повою Над своей и над твоей судьбой»… ……………………………………………………………… С Новым Годом, милый Домовой!

ГЕРАНЬ

Хочу обычного. Чтоб на окне герани. Чтоб бабушка сидела у окна. Чтоб кот мурлыкал сказки на диване, И чтоб в ушах звенела тишина. Чтоб утром к чаю пышные ватрушки. Чтоб не бояться наступающего дня. Чтоб хрюкали за воротами чушки, И бабушка ворчала на меня За то, что я такая непоседа, Все бегаю, а кружев не вяжу; За то, что сплю частенько до обеда, А по ночам над книжками сижу. Грозила бы пожаловаться маме, («Большая уж, степенной быть пора!») За то, что переглядывалась в храм? С псаломщиком у всенощной вчера. И уж пора бы перестать взбираться Всех выше на черемуху в саду. Ведь барышня! Ведь стукнуло пятнадцать. А дочка батюшки в деревне — на виду! Что, мол, поповне даже и не гоже, Какие то там «романы» читать! Что раньше девушек воспитывали строже, Но легче было замуж выдавать. А я под воркотню моей старушки, Свернувшись на диване, подремлю. Во сне увижу прапорщика-душку, Который шепчет мне «люблю». Ходить по ягоды с лукошком из бересты Туда, где лес синеет. Далеко! Все было так; по-деревенски просто, Все было так по-девичьи легко… Да было ли? Я, может быть, приснилось? На чьем окне цветет моя герань? Где прошлое, скажи ты мне на милость И глаз моих слезами не тумань. За чьи грехи я радость потеряла? За чьи грехи я счастье отдаю? И сколько пар чулок уже связала Для нищей внучки бабушка в раю? 1931 г.

НАЕДИНЕ С СОБАКОЙ

Зачем кладешь ты лапку на тетрадь. Дружок родной, смешная собачонка? Уйди с колен и не мешай писать, Вон там, в углу, твоя печенка. ……………………………………………………………………….……. Печальные стихи я напишу Про собственную горькую отвагу, Что я еще жива, еще дышу И порчу неповинную бумагу. Что узенькими лентами стихов Я в эти дни, как никогда, богата. И с каждым часом больше ярких слов Поющих, разноцветных и крылатых! О, Господи, за эту радость вот, За эту муку, светлую такую, Которая в душе моей поет, — Благодарю! И большего взыскую! Живу. Ищу огней в самой себе. Смотрю вокруг внимательно и строго. Ведь в этой долгой жизненной борьбе Огня и силы надо много. Воспитывалась я в монастыре, Цвела во тьме и холоде теплушек, Участница в чудовищной игре Под грохот революционных пушек. …………………………………………………………………………….. Ты лапку положила на тетрадь, Ты снова тут, мой друг четвероногий? Да, ты права, не надо вспоминать О пройденной безрадостной дороге Иди к дверям, ложись и карауль, Готова будь ежеминутно к драке. Оберегай меня от вражьих пуль, Ну, а себя… от бешеной собаки. И снова я вдыхаю аромат Моих стихов, моих воспоминаний… И вижу вновь: карательный отряд Куда-то мчится в утреннем тумане. Не запах роз, а дым пороховой, Не музыка, а… залпы, по бегущим! И чей-то труп с пробитой головой, И чей-то конь без всадника отпущен. Был ветер неминуемо свиреп… Вопрос ребром; ты с нами или с ними? И слово ненавистное «совдеп»… И родины зачеркнутое имя… И, подойдя к тюремному окну, Я прошептала: нет, моя родная, Тебя в душе моей не зачеркну И на паек тебя не променяю. Ночной допрос. Душа моя, молчишь? И ставка очная. И провокатор рядом… Потом… меня кокаинист-латыш Бил рукояткой… вспоминать не надо! Зачем ты подошла опять ко мне, Сердечко чуткое, дружок четвероногий? Не я одна, — в то время, в той стране Не только били, убивали многих. Зачем же обе лапки на тетрадь? Спасибо за твою любовь собачью. Ну не волнуйся, я не буду вспоминать. Нам спать пора. И я… совсем не плачу. 1931 г.

СПОКОЙНО ЖИТЬ

Я думаю сейчас: как хорошо бы, Вдруг выпутавшись из чужих судеб, Спокойно жить без горечи и злобы И зарабатывать свой хлеб. И в тишине и свете милых комнат, В своем углу, где близко нет врага, Забыть того, кто обо мне не помнит, Любить того, кому я дорога. Но знаю я, что этого не будет. Кругом кипят, волнуются, грозят! И каждый день ко мне приходят люди И говорят: «спокойно жить нельзя!» Предчувствую я сердцем неспокойным Гигантскую трагедию земли: Пожары, революции и войны И… собственные горести мои… И, жребий добровольно в жизни выбрав, Иду вперед по избранным путям. Многозначительный, задумчивый эпиграф Я к следующим выберу стихам… Грядущих дней услышав гром и грохот, Мы будем знать: опять идет гроза. Вот почему сейчас нам очень плохо, И никому спокойно жить нельзя! 25 июля 1931 г.

ДУША ЖИВА

Быть может, это и нехорошо, А, может быть, наоборот, отлично, — Что я, мечтавшая об общем и большом, Заплакала над маленьким и личным? Я думала, мне выжгла душу месть… И стали в суматохе дни короче. Но оказалось, что душа то есть! Я в ней особый потайной кусочек… Не знаю, может быть, я не права. В своей беде чужую вижу зорко. Я рада, что еще душа жива И есть еще над чем заплакать горько… 1929 г.

ЧЕРНЫЙ ВОРОН

Может быть, в тумане сером Что-то обозначится? Может быть, оттуда выйдет Мудрая разгадчица?.. Если в следующей жизни Стану черным вороном, О тебе я не забуду, От меня оторванном… Знаю, буду я кружиться Над твоей оградою; Но тебя не поцелую, Лаской не порадую. И сказать тебе не сможет Птица чернокрылая, Как тебя жалела в жизни, Как тебя любила я… На крыльце тебя увижу С книгой одинокого. «Надоел мне этот ворон, Все летает около!» Закричу я жалким криком, Отлетая в сторону: «Это я твоя родная, Стала черным вороном!» И за то, что в этой жизни Так тебя любила я, Пристрели потом, мой милый, Птицу чернокрылую. 1930 г.

МЕНЯ УБИЛИ

От усталости и вижу и слышу плохо, — А кругом — крики и суматоха: На живых повстала серая нежить… Кто-то кого-то душит и режет. Безумец кричит: «Дайте дорогу! Я сейчас телеграмму Богу!» А закутанный в плащ говорит бесстрастно: «Какое мне дело до тебя, несчастный? Если сохранишь огонь под пеплом, Значит, — душа твоя окрепла. А если нет… пресмыкайся, ползай! А если нет… погибай без пользы!» Тишину ночную воплем нарушу, Если острая пика вонзится в душу. И вот, — вонзилась… но в эту минуту Из упрямства, что ли, не кричу почему-то… Человек в плаще показался из-за угла, Подошел и спрашивает: «Как ты могла? Я пришел поклониться твоей силе, — Ведь, тебе душу сейчас пронзили! Ты героиня, ты не кричала!» Я могла ответить только одно: — Это не геройство… я просто… устала… И мне было… все равно… * * * И мчатся по-прежнему автомобили И витрины горят цветными огнями… А меня не стало… А меня убили! И я не увижусь с моими друзьями. Над твоею душой склонилась жалость, Ты остался жив… А меня убили… У тебя память обо мне осталась, Потому что мы друг друга любили. * * * И вот… шумы земли все тише. Я на крыльях поднимаюсь к тучам И знаю, что ты меня не услышишь, — Мой голос теперь беззвучен; Но, все же, кричу с безумной силой: «Прощай навеки, мой милый!» * * * Аэропланами облака скользят. А мне даже оглянуться нельзя… * * * — На земле — жестокость и суматоха… Господи, мне было там очень плохо! Но, все же, я хочу вернуться назад… — Мне бы только родину увидеть мою, Да еще успеть сказать одно слово Тому, кого я люблю! А потом… пусть пронзят снова… 1929 г.

НОЧЛЕГ В БЕРЛОГЕ

Вечер, как бездомный нищий, Бродит в полусне… По-бунтарски ветер свищет Где-то в стороне, Дождик, словно мокрый веник, Заметает след. Нет друзей, коль нету денег. Одинок поэт… В теплой комнате хочу я Душу отогреть! Если пустишь, я ночую У тебя, медведь? Ты не выгонишь поэта, Зверь душою прост! Я заштопаю за это Твой облезлый хвост. Отодвинь-ка, старый, лапу; Ну, причем тут «брысь!» Хорошо, я лягу на пол, Только не сердись! Что? Мешаю? Беспокою? Это не беда. Ты не знаешь, что такое Горе и нужда… Птица боль свою не прячет, Песней прозвенит. Это сердце мое плачет, Сердце говорит! Слушай горе человечье, Милый, умный Зверь: За ночлег платить мне нечем Ты мне в долг поверь. Надо мной нависли камни, Раздавить грозят! Людям говорить пока мне Обо всем нельзя… Не поймут, да и осудят Песенный мой храм. Люди, это только люди, Не чета зверям! Знаешь, что люблю я свято? Песню, ночь и тишь… Что, хозяин мой косматый, Ты уже храпишь? Спит иль нет он, я не знаю; Что ж, усну и я… Спи, бездомная, шальная Молодость моя!

УСТАЛОСТЬ

Ты бросила черную розу Ко мне на кровать. И как не заметила я, Что открыто окно? Ты смерть мне пророчишь? Но я не хочу умирать! А впрочем… не все ли равно? Не надо ни черных, ни белых, Ни розовых роз. Я серое скорбно приемлю И лучше пойму; Ты видишь, что нет у меня Ни улыбки, ни слез… Не знаю сама, почему… Усталость, одна ты теперь Неразлучна со мной. От горя устала, а счастья Не видела я. И этот вот домик, В котором живу я, не мой, И я то… сама не своя И кто это кличет меня В полуночную сонную тьму Настойчиво так, но не скажет, Не скажет зачем. Теперь у меня, Я не знаю сама, почему, В душе не осталось поэм. Усталость, ты бросила розу Ко мне на кровать; Сестра твоя — Смерть Уж, наверно, стоит у ворот? Сегодня с поклоном Ее мне придется встречать, А, может быть, мимо пройдет? Не знаю, судьба или ветер Поет за окном? Бессонница пристально Смотрит и смотрит в глаза. Я думаю, думаю, думаю Все об одном. Но выдумать счастье… нельзя! Июль 1931 г.

СКЕПТИЦИЗМ

Мой скептицизм — сердитый репетитор! Он душу проверял мне вновь и вновь, Когда, лишившись сна и аппетита, Искал я в книгах правду и любовь, Последний скоро выдержу экзамен. Учительница-жизнь, учи меня Серьезными, нелгущими глазами Смотреть на солнце завтрашнего дня. Мой скептицизм — дешевый репетитор… Но все же плата слишком дорога. Встречал его я честно и открыто, А провожал, как злейшаго врага. Ушел мой враг. И дерзко хлопнул дверью! Экзамен выдержан. Убито много сил… За то теперь я в будущее верю И сумрачное прошлое простил! 1930 г.

ПОСЛЕ ИСПОВЕДИ

В прекрасных черных глазах священника Великой скорби огни… Сегодня жизнь выпускает пленников, Но как несчастны они! И каждый сегодня крестится истовей И светлой минуты ждет. Святая, чудесная тайна — исповедь, От будней греховных взлет! О, Господи, вот мы здесь бескрылые, Побежденные в злой борьбе; И наши грехи земные, постылые На суд принесли Тебе. И властью, данной Тобой, таинственной Священник прощает нас. Прими и пойми, Судия Единственный, Тоску его кротких глаз. Ведь, нашу греховную тяжесть тленную, Несчитанную вовек, Берет на плечи свои согбенные Не ангел, а человек… Господь мой, прими от земного пленника На крыльях ангельских сил Молитву за этого вот священника, Который меня простил! 1931 г.