Вспомнить, нельзя забыть

НА ЭШАФОТЕ

В тюремной высокой башне С тоской своей всегдашней Сидит и хмурится гневно Плененная королевна. Изогнуты брови круто, И очи грозят кому-то; Быть может, тому народу, Что отнял у ней свободу. Народ (по какому праву?) Вдруг отнял и трон и славу… Все стало страшней и проще. И смотрит она на площадь. А там все та же картина: Кого-то ждет гильотина. Полна безумия чаша. Принцесса, очередь Ваша! Под хохот, свист и проклятья Казнили отца и братьев! Но, брови нахмурив гневно, Не плакала королевна… Указала царственным жестом: «Палач, это ваше место» И была в незримой короне На эшафоте, словно на троне! 12 июля 1933 г.

НЕ БЫЛО В ЖИЗНИ

Знаю: приходят на дом, Обыскивают, бьют прикладом, Потом уводят в тюрьму. Знаю: людей пытают, Люди, как свечи, тают Перед уходом во тьму. Рассказ мой простой и грубый: Глаза вышибают и зубы. Под пыткой кости хрустят… А где-то жизнь без угрозы, А где-то … белеют розы В хрустальных вазах грустят! Есть холод чужого неба, Есть жизнь без угла и хлеба, И горечь бессильных слез… Но не было… что такое? Но не было в жизни покоя, И не было белых роз. Август 1933 г.

ЗИМОЙ

На крыльцо, засыпанное снегом, Выходил высокий человек; Выбегала в сад его собака, Тщательно обнюхивая снег. Из трубы дымок неторопливый Крышу кутал в темную вуаль. А собака лаяла тоскливо И тревожно вглядывалась вдаль. И стоял подолгу неподвижно На крыльце высокий человек… Он смотрел на черную собаку, На деревья голые, на снег. Думал он, что надо эту зиму На усталых вынести плечах. Думал о вещах неумолимых: О работе, хлебе и дровах. Прыгала собака с громким лаем, Вился дым над низенькой трубой. И собачья жизнь казалась раем Рядом с человеческой судьбой… 14 января 1933 г.

ДЫШАТЬ НЕЧЕМ

Хорошо бы встретиться с человеком На большом океанском пароходе; И поговорить с ним не о войнах, Не о политике, не о природе, Не о спорте, интересующем многих, Не о достижениях двадцатого века Говорила бы я, встретив в дороге Удивительного человека. Ему, встреченному, совсем случайно, Ему, с которым завтра расстанусь, Рассказала бы я свои темные тайны И поведала про великую свою усталость. И губы, тоской прошлой томимы, Расцветут потаенными словами О людях, что были когда-то любимы, А потом стали моими врагами; О самом высоком душевном взлете, О самой последней позорной ступени, О самой тяжелой грязной работе, — Когда пухнут руки и дрожат колени… И снова о людях, о тех, которым Отдавала тревожные удары сердца, И о том, как искала тускнеющим взором Близкого по духу, единоверца. О том, как злобой душа томилась, Оттого и бровь изогнулась круто… Далека от меня Господня милость В самые несчастные мои минуты. В моем городе чужие люди, Среди которых… дышать нечем! Знаю, что на этом свете не будет Такого парохода и такой встречи. 5 марта 1932 г.

ЭТО БЫЛО

Ночь темна. Река покрыта льдом, Тишина безлюдная кругом. На мосту, у стареньких перил, Кто-то папироску закурил. И взбрело же в голову ему, — Верно, сам не знает, почему, Прибежать, забыв ночной покой, В полночь на свидание рекой. Незнакомец, ты сошел с ума? Ведь теперь не лето, а зима! Подсмотрели сумрак и мороз На ресницах капли крупных слез… Это уж совсем не по-мужски На мосту заплакать от тоски. На морозе плакать и курить? «Господи, невыносимо жить… Господи, немыслимо терпеть! Лучше бы скорее умереть»… ……………………………………………… Человек стоял возле перил И шептал, и плакал … и курил. Бедствия душевного сигнал — Огонек во мраке догорал. Папироса кончена. Домой. Это было ночью и зимой. 13 декабря 1933 г.

ОСЕНЬ

Спит под серебряной луной Мой темный мир, мой мир земной, — Планета буйная моя, Родная черная земля… Луна сверкает серебром Над злом земным и над добром. Безмолвна осень и чиста. Ночь величава и поста. И голос женский за окном Поет о милом, о земном: О том, что в сердце вновь и вновь Цветет и осенью любовь. Рокочет сдержанно рояль Про чью-то юность и печаль. Деревья крыльями задев, К луне летит земной напев. А выше, дальше, за луной Темнеет мир совсем иной. Ружейный залп и звон копыт… Быть может, друг сейчас убит? Мечтатель нежный, как и я, Влюбленный в землю и …в меня… Но мертвый ли, живой ли ты, — Дарю тебе мои мечты. Не ласточка ли бьет крылом За занавешенным окном? Наверно, ты сейчас убит!.. Душа твоя ко мне летит И по стеклу шуршит крылом, Напоминая о былом. Шумит листвой осенний сад. Деревья чуткие не спят. И широко раскрытых глаз Я не могу сомкнуть сейчас. Ружейный залп и стук копыт! Должно быть, друг сейчас убит… Тоскуй, душа, в тоске расти! На человеческом пути Так много терний и преград, Что жизни человек не рад! Но, все-таки, за годом год Зачем-то, мучаясь, живет. Надеется, что за межой Если кто-то близкий, не чужой. Но каждый в мире одинок… Понять никто еще не мог Чужую боль. Моя тоска Чужому сердцу не близка. Погасли лунные лучи. Душа, усни и замолчи! 1932 г.

ГОРЕ

Горе случилось вчера у меня: Воры угнали гнедого коня. Зло меня взяло: а что ж это пес Лаем на ворогов мне не донес? К будке собачьей сердито иду, С ужасом вижу другую беду: Псу разрубили башку топором, Песьи мозги разлетелись кругом. Я отошел и присел на крыльцо, Плакал, рукой прикрывая лицо. Людям и жизни грозил кулаком! Так я не плакал еще ни о ком… Много я зла повидал от людей — Вот почему так люблю лошадей. Друг — человек через час будет враг — Вот почему уважаю собак! Горе случилось вчера у меня: Воры угнали гнедого коня… Верного пса погубил лиходей… Всякое зло на земле от людей! 24 марта 1933 г.

СОБАЧОНКА

Когда подойду, покорна знаку, К адовому костру, Судьям скажу: «Я любила собаку, Как друга и как сестру». И когда с высоты небесной сбросят В адский пламень меня, Подойдет собачонка и тихо спросит: «А где хозяйка моя?» И знаю, разыщет меня, тоскуя, И будет со мной гореть… Как же ее не любить, такую, Как же ее не жалеть? 1927 г.

ЛЮБОВЬ И ТРУД

Лукавым глазом наблюдаю Твой юный пыл. Чуть-чуть его подогреваю, Чтоб не остыл. И знаю я, смешные люди, Давно, давно, Что смолоду мечтать о чуде Всем суждено. Зигзаги звезд, упавших с неба Моих потерь! Того, кто дорог раньше не был, Люблю теперь. Мечтать и верить — это значит Быть молодым. А на закате сердце плачет, Что счастье — дым, Но запах дыма горьковатый Так дорог нам. Мы здесь во многом виноваты, А что же там? Всему на свете есть границы, Но не мечтам. Спрошу у пролетавшей птицы: А что же там? Что там, где нету воздыханий И спит печаль, Где в окнах белых райских зданий Синеет даль? Убийство на земле — обычай! Запомни, друг, Что страшно, страшно стать добычей Злодейских рук! Но после этого достоин Ты в рай войти. Идя на гибель, будь спокоен В глухом пути. Когда ты вспомнишь, умирая, Любовь и труд, Тебе в одном из окон рая Платком взмахнут. 21 мая 1933 г.

ПОД ШУБОЙ

Лежать, укрывшись, шубой, Дышать, смотреть, молчать. В душе от жизни грубой Угрюмая печать. Ты не о зле вселенском Со мной поговори: О маленьком, о женском, О спрятанном внутри. О том, что злы морозы, Что домик на краю, Что жгли и выжгли слезы Всю молодость мою. Поговори о главном: Что дороги дрова, О том, что мы бесправны, Живем едва-едва; Что денег много надо, Что выпал снова снег, Что погибает рядом Хороший человек; Что в жизни есть задачи, Которых не решить; Что чем душа богаче, Тем тяжелее жить… 5 января 1934 г.

ПЫТКА ЖИЗНЬЮ

О большом мечтать не буду; Не умею, разучилась. Я приемлю хлеб, как чудо, Крышу, как Господню милость. Гробит плечи злая тяжесть: Труд тяжелый и забота. А кому пойдешь, расскажешь? Где на свете этот кто-то? Каждый в жизни почему-то Ждет, что завтра лучше будет. И счастливую минуту Ждут до самой смерти люди. Нищетою устрашая, Пытка жизнью длиться, длиться… Плохо то, что жизнь большая. Хорошо, что смерть — граница. Непосильная задача! И решать ее устала. Нет, неправда, я не плачу, Это… пыль в глаза попала. Друг мой, надо закалиться, Чтоб слезы из глаз не выжать; В эти годы надо биться, Надо выжить! 1933 г.