Вторая половина книги
Шрифт:
«…В уголке черного мутного глаза застыла печаль, едкая, как неупавшая слеза…»[214]
«…Уже вырвалась из очей Паниковского крупная слеза…»[212]
Интересно, что оба последних, слезливых персонажа – киевляне.
А водителю служебного автобуса Копырину придано неожиданное сходство с Адамом Козлевичем. Соответственно, и автомобили обоих персонажей описываются в сходной манере:
Вот «лорен-дитрих» Адама Козлевича, с завлекательной надписью «Эх, прокачу!»:
«– Оригинальная конструкция, – сказал, наконец, один из них, – заря автомобилизма. Видите, Балаганов, что можно сделать из простой швейной
– Отойди! – угрюмо сказал Козлевич.
<…>
– Адам! – закричал он, покрывая скрежет мотора. – Как зовут вашу тележку?
– «Лорен-Дитрих», – ответил Козлевич.
– Ну, что это за название? Машина, как военный корабль, должна иметь собственное имя. Ваш «Лорен-Дитрих» отличается замечательной скоростью и благородной красотой линий. Посему предлагаю присвоить машине название – Антилопа. Антилопа-Гну…
Зеленая Антилопа, скрипя всеми своими частями, помчалась по внешнему проезду Бульвара Молодых Дарований и вылетела на рыночную площадь…»[215] [Курсив везде мой. – Д.К.].
А вот – «опель блитц» Копырина из «Эры милосердия»:
«Во дворе около столовой стоял старый красно-голубой автобус с полуоблезшей надписью “милиция” на боку. Шесть-на-девять крикнул мне:
– Гляди, Шарапов, удивляйся: чудо века – самоходный автобус! Двигается без помощи человека…
<…>
Водитель автобуса Копырин… сказал мне доверительно:
– Эх, достать бы два баллона от “доджа”, на задок поставить – цены бы “фердинанду” не было.
– Какому “фердинанду”? – спросил я серьезно. Копырин засмеялся:
– Да вот они, балбесы наши, окрестили машину, теперь уж и все так кличут.
<…>
Копырин нажал ногой на педаль, стартер завыл… И мотор, наконец, чихнул… заревел громко и счастливо, заволок двор синим едучим угаром, и “фердинанд” тронулся, выполз на Большой Каретный и взял курс на Садовую...»[216]
Что еще любопытно – как правило, именно в сатирических произведениях обнаруживаются моменты, пародирующие «серьезную» литературу. Например, в том же «Золотом теленке» можно увидеть пародию на детектив. Контора «Рога и копыта», в сущности, пародия на частное детективное бюро, беседы Бендера с «подозреваемыми» отсылают к соответствующим сценам из классических детективов, а сам Остап Бендер то и дело пытается применить пресловутый «дедуктивный метод» Шерлока Холмса:
«Они вошли в гогочущий, наполненный посетителями зал, и Балаганов повел Бендера в угол, где за желтой перегородкой сидели Чеважевская, Корейко, Кукушкинд и Дрейфус. Балаганов уже поднял руку, чтобы указать ею миллионера, когда Остап сердито шепнул:
– Вы бы еще закричали во всю глотку: “Вот он, богатей! Держите его!” Спокойствие. Я угадаю сам. Который же из четырех.
Остап уселся на прохладный мраморный подоконник и, по-детски болтая ногами, принялся рассуждать:
– Девушка не в счет. Остаются трое: красномордый подхалим с белыми глазами, старичок-боровичок в железных очках и толстый барбос серьезнейшего вида. Старичка-боровичка я с негодованием отметаю. Кроме ваты, которой он заткнул свои мохнатые уши, никаких ценностей у него не имеется. Остаются двое: Барбос и белоглазый подхалим. Кто же из них Корейко? Надо подумать.
Остап вытянул шею и стал сравнивать кандидатов. Он так быстро вертел головой, словно следил за игрой в теннис, провожая
взглядом каждый мяч.– Знаете, бортмеханик, – сказал он наконец, – толстый барбос больше подходит к роли подпольного миллионера, нежели белоглазый подхалим. Вы обратите внимание на тревожный блеск в глазах барбоса. Ему не сидится на месте, ему не терпится, ему хочется поскорее побежать домой и запустить свои лапы в пакеты с червонцами. Конечно, это он – собиратель каратов и долларов. Разве вы не видите, что эта толстая харя является не чем иным, как демократической комбинацией из лиц Шейлока, Скупого рыцаря и Гарпагона? А тот другой, белоглазый, просто ничтожество, советский мышонок. У него, конечно, есть состояние – 12 рублей в сберкассе, и предел его ночных грез – покупка волосатого пальто с телячьим воротником. Это не Корейко. Это мышь, которая...
Но тут полная блеска речь великого комбинатора была прервана мужественным криком, который донесся из глубин финсчетного зала и, несомненно, принадлежал работнику, имеющему право кричать:
– Товарищ Корейко! Где же цифровые данные о задолженности нам Коммунотдела? Товарищ Полыхаев срочно требует.
Остап толкнул Балаганова ногой. Но барбос спокойно продолжал скрипеть пером. Его лицо, носившее характернейшие черты Шейлока, Гарпагона и Скупого рыцаря, не дрогнуло. Зато красномордый блондин с белыми глазами, это ничтожество, этот советский мышонок, обуянный мечтою о пальто с телячьим воротником, проявил необыкновенное оживление. Он хлопотливо застучал ящиками стола, схватил какую-то бумажонку и быстро побежал на зов»[217].
Вполне явная пародия на классический детектив и на дедукцию незабвенного Шерлока Холмса.
В случае же «Эры милосердия» мы имеем обратную пародию, пародирующую (простите за неизбежную тавтологию) пародию сатирическую. Разумеется, я имею в виду лишь некоторые элементы по преимуществу серьезного и весьма непростого романа.
Зачем же, для чего понадобилось Вайнерам вводить героев сатирического произведения в качестве второстепенных, фоновых персонажей в милицейский детектив – вопрос непростой. И ответ на него – тем более. Возможно, конечно, просто из литературного озорства ярких писателей, отплативших Ильфу и Петрову за насмешки над любимым жанром той же монетой. Возможно, чтобы вплести в ткань повествования ниточки, привязывающие «Эру милосердия» к определенному культурному контексту.
Но, кажется мне, была еще одна причина.
Между «Золотым теленком» и «Эрой милосердия», словно черная дыра, словно непреодолимая пропасть, пролегла война. Страшная, жестокая война. И эти несколько персонажей из довоенного произведения оказываются крохотными осколками безвозвратно ушедшего времени. Чудом уцелевшие единички из великого множества забавных и колоритных фигур, вышедших некогда из-под пера (из-под перьев) веселых друзей-писателей.
Киевские родственники Бомзе (или Паниковского) – где они?
В Бабьем Яру.
Пикейные жилеты, спорившие о мировой политике на улицах Черноморска (за которым явственно проглядывает Одесса), все эти Валиадис, Фунт – где они? Дрейфус, старик Кукушкинд из канувшего в Лету «Геркулеса» – где они?
Во рву Дольникского гетто под Одессой.
А молодые персонажи? Сколько из них могли пережить войну, сколько вернулись в родные дома калеками?
Сын Бомзе (вайнеровского Бомзе) погиб в ополчении, под Москвой, в 1941 году:
«Сына Бомзе – студента четвертого курса консерватории – убили под Москвой в октябре сорок первого. Он играл на виолончели, был сильно близорук и в день стипендии приносил матери цветы»[218].