Вторая половина книги

Жеглов исчез. Из романа – и, словно бы, из жизни героя, главного героя. Я ничуть не удивился бы, если бы в фильме, после сцены убийства Левченко, он исчез и физически – растворился бы в воздухе. Остались бы валяющаяся в снегу винтовка – и мертвый уголовник, бывший фронтовик-штрафник, друг Шарапова…

Ибо Герой должен быть один. Пока прошлое держит Шарапова, он не может стать Героем – в том смысле, какой вкладывается в это понятие героическим эпосом.

И потому убийство Левченко – это резкое, грубое и эффективное отсечение военной части прошлого. Оно необходимо, а значит, необходим и Жеглов, чтобы завершить гештальт – как Иуда необходим для Иисуса…

Когда вслед за убийством Левченко приходит известие о гибели Вари Синичкиной, прошлое (читай: личная жизнь нашего героя) уходит окончательно, словно бы груз, который он тащил на плечах и который тянул его куда-то (на самом деле – в пропасть, именуемую прошлым), – груз этот в пропасть и срывается:

«Я взял за руку Копырина:

– Отвези меня, отец, в Управление…

– Хорошо, – сказал он, не глядя на меня, и полез в автобус.

<…> – Я с тобой пойду, – сказал Копырин, вылезая со своего сиденья.

– Зачем? – удивился я. – Хотя, если хочешь, пошли…

<…> В вестибюле, как всегда, было многолюдно, сновали озабоченные сотрудники, и только у меня сегодня дел никаких не было. Я пошел к лестнице и увидел на столике у стены портрет Вари. Большая фотография, будто увеличенная с удостоверения.

Варя?

Почему? Почему здесь ее фотография?

Отнялись ноги, вкопанно остановились. И сердце оборвалось.

СЕГОДНЯ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ ПОГИБЛА МЛАДШИЙ СЕРЖАНТ МИЛИЦИИ ВАРВАРА АЛЕКСАНДРОВНА СИНИЧКИНА…

<…>

Варя! Варя! Этого не может быть! Это глупость! Вздор! Небыль! Варя!

<…>

СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ПРИ ЗАДЕРЖАНИИ ВООРУЖЕННЫХ ПРЕСТУПНИКОВ ПОГИБ НАШ ТОВАРИЩ – ЗАМЕЧАТЕЛЬНАЯ СОВЕТСКАЯ ДЕВУШКА ВАРЯ СИНИЧКИНА…

…Я слышал ее шепот: «Береги себя», и руки мои были полны ее цветами, которые она поднесла мне в ноябре, в самую страшную ночь моей жизни, уже мертвая. Она ведь умерла, когда ушла от меня во сне на рассвете, и сердце мое тогда рвалось от горя, и я молил ее оставить мне чуточку памяти…

Волосы ее были забраны под берет, и бешено светили ее веселые глаза…»^[227] [Курсив везде мой. – Д.К.]

Поразительно, но при всей трагичности этого эпизода участие в нем шофера Копырина опять (теперь уже в последний раз) отсылает нас к «Золотому теленку»:

«…Они не заметили, что машина уже несколько минут стоит на месте, а Козлевич смотрит на них, подкручивая двумя руками свои кондукторские усы. Приведя усы в порядок, Адам Казимирович, кряхтя, сошел на землю, отстегнул дверцу и громогласно сообщил:

– Прошу выходить. Приехали.

<…>

Остап ошеломленно посмотрел перед собой и увидел обыкновенный серенький домик с обыкновеннейшей серенькой вывеской: “Отдел записей актов гражданского состояния”...»^[228]

Правда, этот эпизод (с женитьбой Бендера) не вошел в окончательный текст романа. Видимо, и здесь авторы понимали – их герой не может обрести семейный покой.

Последние фразы «Эры милосердия» – как последняя попытка удержать растаявшее прошлое, прошлогодний снег, текущий сквозь пальцы:

«…Я снял телефонную трубку. Долго грел в ладонях ее черное эбонитовое тельце, и гудок в ней звучал просительно и гулко. Медленно повернул диск аппарата до отказа – сначала ноль, потом девятку, – коротко пискнуло в ухе, и звонкий девчачий голос ответил:

– Справочная служба…

Еще короткий миг я молчал – и снова передо мной возникло лицо Вари – и, прикрыв глаза, потому что боль в сердце стала невыносимой, быстро сказал:

– Девушка, разыщите мне телефон родильного дома имени Грауэрмана…»^[229]

Роман оканчивается зыбкой, крохотной надеждой, – но это надежда героя. Читатель, до этого уже узнавший о пожилом Шарапове из других книг, узнавший о семье генерала Владимира Ивановича Шарапова, – он-то понимает: ничего не будет. Мальчишку-подкидыша Шарапов не найдет.

Потом, много позже, он женится, в его жизни появятся дочь и зять:

«Он отворил дверь, и я чуть не расхохотался – так непривычен был его вид моему глазу, намозоленному повседневным генеральским мундиром. На нем была пижамная куртка, старые спортивные шаровары, шлепанцы, а поверх всего этого домашнего великолепия был он обвязан очень симпатичным домашним фартучком. И я подумал, что… человеческая природа моего генерала, безусловно, гораздо сильнее проявлялась вот сейчас, в фартуке, или четверть века назад, когда он в ватнике и кирзачах, бритый наголо, внедрился в банду грабителей и убийц “Черная кошка”...

Мы прошли на кухню, небольшую, всю в белом кафеле и цветном пластике польского гарнитура.

– За этим гарнитуром моя старуха ходила год отмечаться, а дочь получила месяц назад квартиру, прихожу к ним – стоит такой же столярный шедевр…»^[230]

Но ни в одной книге мы не увидим его семьи – подобно тому, как в сериале «Коломбо» лейтенант часто поминает свою жену, но зритель ее так и не увидит. Потому у читателя-зрителя возникает иллюзия (а возможно, и не иллюзия вовсе), что ни жены Коломбо, ни семьи Шарапова в природе не существует, они придуманы великими сыщиками, это их игра – игра в нормальную жизнь, в жизнь, которой у героя не может быть ни при каких обстоятельствах. И возможно, тот факт, что в романе «Гонки по вертикали» (1974) упоминается жена подполковника Шарапова Варвара, а через два года, в 1976-м, мы узнаем, что Варвара, возлюбленная и невеста старшего лейтенанта Шарапова, погибла вскоре после их знакомства, – указывает на то, что нет у Шарапова никакой семьи. Просто нафантазировал он себе теплый семейный дом с женой Варварой, воскрешенной, живой. И рассказчик Тихонов эту фантазию, эту скорбную игру поддерживает.

О, нет, не просите у меня доказательств. Так кажется мне. Если вы с этим не согласны, если вы понимаете это иначе – так тому и быть. Останемся каждый при своем мнении.

Но – Герой должен быть один. А Сыщик – Герой.

…Роман завершен. Завершен тремя этими утратами, тремя ударами: убийством фронтового друга, гибелью первой любви, исчезновением едва обретенного сына, словом – тремя символами обычной жизни. Тут кстати вспомнить эпизод из повести А. и Б. Стругацких «Стажеры»:

«– Жизнь дает человеку три радости, тезка. Друга, любовь и работу. Каждая из этих радостей отдельно уже стоит многого. Но как редко они собираются вместе!»^[231].

Первые две радости у Шарапова отняты. Осталась одна – Работа. Вернее – Миссия. Теперь Шарапов готов к тому, что он – Сыщик, то есть существо не от мира сего, вершитель судеб, безжалостно наказывающий преступников. Нет, не случайно ни в одной книге Вайнеров больше не появляется Жеглов, не случайно Говорухин не смог продолжить фильм (дело вовсе не в смерти Высоцкого): ведь волею всесильного Сергея Лапина, председателя Гостелерадио СССР, финал истории изменили, он стал другим – сентиментальным и неестественным (для жанра): Варя жива, ребенок найден, Шарапов счастлив. Фотография Вари Синичкиной с траурного стенда переместилась в продовольственный склад, чтобы подсказать Шарапову выход из смертельно опасной ситуации, спасти его. Но…