Второе пришествие

– Ты сегодня, как судья. Пойми, сын, не мог я бороться со своими. С чужими - да, до последнего вздоха, а со своими - не в состоянии. Что-то внутри мешает, - дотронулся отец Вениамин до груди.

– Это не аргумент, а самооправдание, - не принял Марк объяснения.
– Свои - это те, кто отстаивает истину, а не собраться по корпоративному цеху. Выходит, если кто-то подлец, то важней всего из своей ли он команды или нет? Это ущербная практика, она ведет рано или поздно к личной трагедии.

Отец с каким-то изумлением посмотрел на сына.

– Откуда ты все это постиг?
– осведомился он.

Теперь на какое-то время задумался и Марк.

– Не знаю, отец, как-то все само пришло. Я ловлю себя на то, что после знакомства с Ним у меня иногда возникают мысли, которые удивляют меня самого.

– Полагаешь, тебе внушает их Он?

– Возможно. А возможно, что вдруг расширился мой горизонт, и я стал заглядывать в те его зоны, куда раньше не мог попасть. Но разве суть в этом.

– А, по-твоему, в чем?

– Истинны ли эти слова или ложны.

– Как же определить? Спросить у Него?

Марк отрицательно покачал головой.

– Он не скажет. Он посоветует искать самому. Подлинная истина только та, которую человек находит в результате собственного поиска, а не когда ее ему преподносят, словно чай на подносе. Я уверен, он придерживается такого же мнения. Он понимает, что допустил ошибку, когда не стал препятствовать апостолу Павлу от Его имени создавать религию и церковь, где все заранее расписано и определено. И я подозреваю, что Он появился тут, дабы ее исправить. Но для этого ему нужны помощники и соратники. Думаю, с целью их поиска Он и появился здесь. Каждому из нас рано или поздно предстоит решать, на чьей он стороне.

Отец Вениамин посмотрел на сына долгим взглядом.

– Я должен все обдумать, сын.

18.

Епископ Антоний смотрел в окно на открывающийся ему пейзаж. Сколько раз за эти годы он видел эту картину: чахлая северная растительность, серое и холодное, набегающее на берег энергичными волнами море. Природа скупая и блеклая, но по-своему привлекательная, со своей внутренней красотой. Впрочем, он не сомневался в том, что все созданное Господом, одинаково прекрасно. И южный яркий ландшафт нисколько не уступает спокойному северному. А за эти годы он к нему сильно привязался. И будь его воля, не променял его ни на какой другой. Здесь особенно хорошо думается, ничто не отвлекает на посторонние предметы. Те, кто его сослали сюда, надеялись, что он тут опустится, что его мятежный дух скукожится, и он станет просить прощение, умолять вернуть его назад. Но этого не случилось, хотя все последнее время он действительно думал о возвращении. Но не как раскаявшийся грешник, хотя точно он не мог определить свой статус. Он ясно понимал, что находится среди нынешней камарильи он не сможет, они никогда не найдут согласия. Ничего не изменилось, он остался прежним, даже еще сильней укрепился в своих взглядах, по мнению многих еретических. Но что это означает, ведь эти мысли посылает ему Всевышний. И делает это с какой-то целью. Значит, они нужны миру, и только нужно понять, как их с пользой использовать. А это совсем не просто, особенно в ситуации вынужденного отшельничества, в которой он оказался. Это сильно угнетало его; когда не можешь найти себе применение, жизнь превращается в нескончаемую муку. Может, для того и отправили его в эти дальние края, чтобы он бы ощутил вся тяжесть наказания. Они там за многие столетия накопили большой опыт по воздействию на человека, людей, на целые народы. И постоянно его увеличивают.

Епископу Антонию вспомнился незадолго до его назначения сюда разговор с одним из самых умных и хитрых служителей патриархии с Валерианом Чаровым. С ним они ни раз и до того дискутировали. И он не без основания полагал, что одна из причин его удаления были эти беседы. В тот день они разговаривали о том, должна ли церковь выполнять роль пастуха, пасущего свое стадо, или вести с верующими равный диалог, не указывать им, словно строгий учитель, что делать, как жить, во что верить, а вместе с ними искать и находить Бога и божественное в мире и человеке. Валериан Чаров отстаивал первую точку зрения, причем, делал это горячо, даже запальчиво. Было очевидно, что эта тема для него и близкая и животрепещущая. Он буквально наскакивал на своего собеседника, что так не походило на обычное поведение протоирея - спокойное, уверенное в себе, даже с оттенком покровительства и скрытой заносчивости.

Под влиянием Чарова распалился и он сам. У них вышел весьма напряженный спор, в котором спорщики не скрывали взаимной неприязни. Для епископа Антония это была принципиальная дискуссия, он уже не первый год отставил позицию, что церкви необходимо глубоко взглянуть на себя, проанализировать свою историю и практику, ту роль, которая сыграла в жизни страны. Священник, считал он, не имеет право возвышаться над прихожанином, он не руководитель его в вопросах веры, а помощник, призванный помочь ему найти свой путь к Богу. А уж какой он будет, вопрос другой. Совсем не обязательно его рельсы пролягут через территорию православия. Это совсем не главное, а главное - конечный результат, приблизится ли человек к Господу или останется в том же состоянии.

Но как раз с этим утверждением Чаров был категорически не согласен. Он отстаивал прямо противоположное мнение, что главное - это сама мать-церковь. Без нее народ окажется жертвой различных чужих и злокозненных сект. И нужно всячески оберегать и приращивать ее влияние и позиции в обществе. А тот, кто выступает против такой политики, предатель и вероотступник. Епископ Антоний не остался в долгу и назвал его догматиком и церковным помещиком, который смотрит на паству, как на своих крепостных крестьян. Потом, он правда, жалел о вырвавшихся словах, но было поздно.

Обменявшись подобными любезностями, они разошлись. Это была их последняя на сегодня встреча, а буквально через несколько дней он получил назначение срочно отбыть в этот суровый и далекий край. И то, что последний разговор с Чаровым, внес лепту в это его перемещение в пространстве, он мало сомневался.

Но сейчас его занимали не прошлые споры, епископ Антоний был переполнен другими чувствами. Утром он получил длинное письмо от его старого знакомого, а скорее друга отца Вениамина. И то, что он сообщал, было столь невероятно, что не укладывалось в голове. Этому поверить просто невозможно, но почему-то епископ Антоний этому верил. Или точнее, он вовсе не исключал, что это может быть правдой. Он хорошо знал отца Вениамина, его романтичный, но одновременно трезвый ум, не склонный к неоправданным фантазиям. Тот бы не стал сообщать такую удивительную новость, если бы не был убежден в ее правдивости. Ведь чудеса и невероятные события случаются в нашем мире, хронология церкви насчитывает их большое количество. И пусть многие из них вызывают сомнение, но есть и немало таких, которые выглядят достоверными.

И еще был один аргумент в пользу правдивости изложенного в письме. Епископу Антонию давно казалось, что если второму пришествию суждено случиться, то сейчас самый подходящий момент. Если называть все своими именами, то очевидно, что и церковь, и вера зашли в тупик. Они давно не обновляют мир, как это было после первого появления Христа, а наоборот, стоят на страже его неизменности. Но это абсолютно неверный подход, мир должен регулярно испытывать обновление, иначе становится затхлым, теряет творческую энергию, отстаивает устаревшие устои, мешающие развитию. А он давно был убежден, что подлинная вера в Бога основана не на молитвах, обрядах и ритуалов, а на творчестве и создании. Если мы называем Бога творцом, то почему же столь закостенелы в своих неизменных формах и теориях. Это ошибка, огромный стратегический просчет. Но все его попытки донести эти мысли до иерархов, ни к чему не приводили. Вернее, приводили к отторжению его от них.

Но к епископу приходили и более радикальные мысли. По начала он их пугался, гнал от себя, как назойливую кошку. Но они не уходили или уходили ненадолго, а затем возвращались вновь. И постепенно он стал понимать, что ему не избавиться от них, а потому с какого-то момента смирился с ними. Он и сам не заметил, как они перестали его так сильно пугать, хотя и не превратились окончательно в своих; уж больно еретическими выглядели.

Епископ Антоний размышлял о том, что же такое - вера? Человек уверен, что верит в Бога? Но что означает это на реальности? Да, практически ничего, он нисколько не меняется, остается таким же. Тогда, в чем смысл всего этого? Можно обойтись и без нее, абсолютно ничего не изменится.

Епископ Антоний специально изучал этот вопрос и везде приходил к одному и тому же выводу: общества и страны более религиозные в моральном плане ничем не лучше, чем более атеистические. Причем, если религия проявляется в них в виде фундаментализма, то возникают нравственные катаклизмы, происходит стремительное падение нравов, которому нет предела.

Что ж получается, что вера не способствует нравственному воспитанию человека? С этим епископ никак не мог согласиться; именно это убеждение и подвигло его однажды вполне светского и благополучного юношу порвать со своей средой и уйти в священники. Но если согласиться с таким тезисом, то получается, что он совершил роковую ошибку. С этим он никак не мог ни согласиться, ни примириться.