Второе пришествие

– Это невероятно смело с Его стороны. Не помню, чтобы хоть одни пророк признался, что заблуждался.

– Согласен, Он необычный пророк. Наблюдая реальное христианство, я проникался все большим презрением по отношению к нему. Но когда я с Ним познакомился и стал Его узнавать, то в какой-то момент стал думать: если бы христианство было бы таким, как ОН, я бы непременно стал христианином.

– Я рада этому. Хочешь, признаюсь?
– Вера выжидательно посмотрела на Введенского.

– Конечно, хочу.

– Мне хочется вернуться в лоно церкви, снова посещать храм. Ставить свечки у икон. Но сейчас не могу это делать, я не верю там ничему и никому. Меня это сильно тяготит, мне этого не достает. Хочется снова верить, но в то, что ясно и чисто, словно родник, незамутнено никакими примесями. А люди готовы верить во что угодно. Для них главное вера, а все остальное имеет вторичное значение.

– Она грустно вздохнула.
– Я и сама была недавно такой.

– Но теперь ты же другая.

– Другая, но какая еще сама не знаю. Я вдруг решила: если я потеряла веру в Бога, его заменишь мне ты. Или точнее, моя любовь к тебе.

Введенский почувствовал сильное волнение, услышать такое признание он никак не ожидал.

– Тебе не кажется, это все-таки чересчур?
– спросил он.

– В данный момент - нет. А что будет потом, не знаю. И, если честно, пока знать не очень хочу. Мне так сейчас хорошо. Мне Мария как-то сказала: если любишь глубоко и по-настоящему человека, значит, любишь и Бога, потому что возвышаешь любимого до Него. Более того, по-другому Его любить и невозможно. Все остальное - это обман. А сейчас я хочу заниматься любовью.

– Возражений нет, - счастливо улыбнулся Введенский.

47.

Для разговора Чаров пригласил Матвея к себе домой, точнее, на дачу. Он впервые был в гостях у своего шефа и с интересом рассматривал дом и участок. И невольно испытывал зависть; когда у него появится что-то похожее. Нельзя сказать, что хозяйство протоирея поражало своей грандиозностью, скорее наоборот, коттедж был небольшой,

но очень изящный, как внутри и снаружи. Все тут было проникнуто неброским уютом и комфортом, было очевидно, что над этим пространством потрудился хороший дизайнер. Все было сотворено таким образом, что оттуда не хотелось уходить.

Матвей знал, что Чаров женат, у него двое детей, но присутствие семьи на даче почему-то не ощущалось. Зато присутствие хозяина было заметно повсеместно. За время работы с ним он немного изучил привычки и пристрастия протоирея, и теперь обнаруживал их многочисленные следы в этом доме.

Чаров же с удовольствием наблюдал за тем, какое впечатление оставляет у гостя его пристанище. В свое время его он построил для себя, ни жена, ни дети тут не бывали, для них он имел еще один загородный дом, более просторный, хотя, по его мнению, менее уютный. Здесь же он бывал не часто, обычно, когда хотелось побыть одному, поразмышлять на разные темы. Он обнаружил, что тут к нему часто приходят важные мысли и решения. Вот и сегодня был такой день, когда предстояло принять не просто важное решение, а судьбоносное. Правда, сделать это он собирался не один, а вместе с Матвеем Введенским. Среди своих сотрудников он выбрал его не потому, что ценил или доверял больше других, а в силу того, что с самого начала он ближе других был втянут в эту историю. Хотя, с точки зрения Чарова, Матвей по своему умственному уровню не дотягивал до нее. В нем было что-то примитивное. Разумеется, он не был глупцом; Чаров рядом с собой никогда бы не потерпел присутствие такого человека. И все же, общаясь со своим сотрудником, не мог отделаться от ощущения определенной схематичности его внутреннего мира. А это всегда накладывает отпечаток не только на мысли и слова, но даже на внешние проявления. Не случайно Чарову было неприятно ни то, как выглядел Матвей, ни его манеры. Но он не позволял себе выказывать даже мимолетное проявление этого неприятия. Есть высшие цели, ради которых можно пойти и не на такие жертвы. А как раз сейчас именно такая ситуация.

– Вам понравился мой дом?

Матвей с шумом вздохнул.

– Великолепно. Тут так уютно. И сад прекрасен. Здесь вполне могли бы проводить время в райском саду Адам и Ева.

Чаров улыбнулся, но не столько в ответ на восхищение Матвея, сколько тому, что именно такой и предвидел его реакцию. Это еще один козырь в их предстоящем разговоре.

Чаров какой уже раз за последнее время задумался на эту тему. А есть ли другой выход? И если есть, чем он чреват? Такого сложного и ответственного решения он еще не принимал. Но патриарх ясно дал понять, что возлагает на него эту честь. Как и предоставляет карт бланш на дальнейшие действия без всяких ограничений.

– Возможно и так, Матвей Вениаминович. Думаю, это место нашим прародителям понравилось бы. Располагайтесь поудобней, чувствуете себя тут абсолютно свободно. Хотите выпить?

– Не откажусь.

Не стоит слишком сильно накачивать его спиртным, отметил мысленно Чаров, ему надо сохранить ясную голову. Да и мне тоже.

Он налил ему и себе немного коньяка, протянул Матвею рюмку, а сам сел напротив в кресло.

– Давайте выпьем за мать нашу церковь, - провозгласил тост Чаров.
– Это самое дорогое, что у нас есть с вами. И мы должны ее оберегать, не щадя живота своего.

– Абсолютно с вами согласен, - поддержал начальника подчиненный. - Не мыслю без нее свою жизнь.

– А ведь она в опасности. И в большой.

Матвей вопросительно посмотрел на Чарова.

– Да, да, - подтвердил свою мысль Чаров, - ни больше, ни меньше. "Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастья размышляй: то и другое соделал Бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против Него."

– Екклесиаст, - тут же продемонстрировал свои знания Матвей.

– Вы прекрасно знаете Священное писание, - одобрительно проговорил Чаров.
– Очень точные и своевременные слова. Мы пользовались благом, теперь же воистину настали дни несчастья, которые требуют от нас, как минимум, размышления.

– Вы говорите об этом нечестивце епископе Антонии.

– Между прочим, близким другом вашего отца.

– Поверьте, я скорблю об этом всей душой.

– Я верю. Но что это меняет? Снижает ли это опасность для нашей церкви?

– Я понимаю...

– Патриарх крайне обеспокоен. Он полагает, что речь идет о нависшей смертельной угрозе. При этом он постоянно думает об историческом прецеденте. Вы понимаете, что речь идет о Лютере. Тогда церковь проявила неоправданный либерализм и большую нерасторопность. В итоге она раскололась, и раскол продолжается. Это ли не поучительный пример дл нас.

– Безусловно, - поспешно согласился Матвей. Он не спускал напряженного взгляда со своего собеседника.

– Говорят, что история учит лишь тому, что ничему не учит. Можем ли мы согласиться с таким утверждением?

– Это было бы ошибкой, - проговорил Матвей.

– Это было бы непоправимой ошибкой, - уточнил Чаров.
– Хотите еще немного коньяка?

– Не откажусь.
– Голос Матвея прозвучал неожиданно хрипло.

Чаров снова разлил коньяк по рюмкам.

– Церковь не может мириться с наличием у нее врагов, - произнес Чаров, осушая рюмку.
– Милосердие не означает беззащитность - это понимали многие ее деятели на всем протяжении истории. Даже Иисус, будучи эталоном всепрощения и любви сказал: "Не мир пришел Я принести, но меч". Сказал он так по великой скорби, понимая, что иного пути нет. Не будет в руках меча, истечет без пользы и любовь из сердца. Потому, что далеко не все готовы ее принять. В мире так много зла, что без защиты добро так и останется благим намерением. А сейчас мы столкнулись с очень большим злом.
– Чаров сделал небольшую паузу.
– А теперь я должен вам сообщить одну важную вещь, которую нельзя будет говорить никому.

– Обещаю сохранить это в секрете. Клянусь Отцом нашим небесным.
– Матвей неистово перекрестился.

– Патриарх поручил нашей службе решить этот вопрос.

– Как? - выдохнул Матвей.

Чаров не спешил с ответом.

– Он не ограничил нас выбором способов решения этого вопроса, - негромко, но весомо произнес протоирей.
– Мы должны взять ответственность выбора способа на себя. Вы понимаете, о чем я?

– Да, - выдохнул Матвей. Достав платок, он вытер пот со лба.

– Еще коньяка?
– в очередной раз предложил Чаров. Он подумал, что самое время его подчиненному ослабить напряжение.