Второе пришествие

– Ты этим поступком надеешься замолить грех, - произнес Матвей.

– Ничего я не хочу замолить. Я в своей жизни не делала ничего греховного. Никому не причинила зла, хотя могла неоднократно. А добра сделала столько, сколько тебе, Матвеюшка, и не снилась. Только двух девчонок из петли вытащила. В нашей профессии такое случается не редко. А про другие случаи я и не говорю. А ты кому помог?

– Я служу Богу.

– Достойный ответ, - усмехнулась Варвара.
– Никогда не понимала, что это означает. Особенно в твоем случае. Отец хоть своей пастве помогает, иногда отдает едва ли не последнее. А ты что отдаешь?

– Давайте не будем препираться, - вмешался в разговор Марк.
– Кои веки собрались всей семьей - и сразу ссоримся. Такой замечательный вечер. Зачем непременно выяснять отношения?

– Люблю я тебя, Марк, - проговорила Варвара, целуя брата.

– Ты всегда был на моей стороне, чтобы я не вытворяла. А я вытворяла такое, что сама до сих пор дивлюсь. Невинность в четырнадцать лет потеряла.

– Хочешь, Варя, тебе кое в чем признаюсь?

– Конечно, хочу.

– Я тебе рано стал завидовать и старался быть похожим на тебя.

– Да в чем же мог мне завидовать лучший ученик школы едва ли не худшей ученицы?

– Ты была очень свободна, а я был сильно зажат. Ты была для меня символом свободы.

– Как статуя в Нью-Йорке. Вот не знала, - засмеялась Варя.
– А хочешь, я теперь тебе признаюсь?

– Разумеется.

– Я тебе тоже завидовала.

– Да чему же?
– удивился Марк.

– Твоему прилежанию, твоим способностям, твоему умению видеть суть предмета. Была бы я такой, как ты, может, и выбрала другой путь. Но я всегда знала, что очень легкомысленная, что хочу жить весело, нескучно, чтобы не погрязнуть в бытовухе. А для этого нужны деньги, много денег.

– Они у тебя есть?
– поинтересовался Марк.

– Есть. По крайней мере, их достаточно, чтобы жить так, как хочу. И я этому несказанно радуюсь. А вот ты чему радуешься, Матвеюшка? Только честно, без всяких там вывертываний.

– Я радуюсь тому, что являюсь слугой Господа нашего.

– Опять ты за свое, - разочарованно произнесла Варвара.
– Разве можно радоваться тому, что ты слуга. Радоваться надо тому, что ты господин.

– Я служу Богу.

– А по мне никакой в том разницы нет, что служить Богу, что человеку. Даже если, как ты говоришь, что служишь Богу, все равно ты не принадлежишь себе, потому что ты призван кого-то обслуживать, кому-то подчиняться. А я никогда не хотела никому подчиняться. Только самой себе. Поэтому и Бога невзлюбила, так как все мне внушали, что Он мой господин. А я с детства знала, что у меня господина не будет.

– Это грех гордыни, - проговорил Матвей.

– Думай, как хочешь. Только не гордыня это, это стремление ощутить всю полноту жизни. А если ты кому-то служишь, даже Богу, ты всегда будешь на вторых ролях, на подхвате. Не будешь принадлежать самому себе. Неужели тебе нравится чувствовать свою зависимость от Него. Скажи, Марк, разве я не права?

– Права, Варенька. Мне давно кажется, что Бог - это не что-то конкретное, как учат нас священные книги, а нечто такое, что толкает нас ввысь и вглубь. Если этого не происходит, значит, либо Бог у человека не тот, либо сам он не способен Его постичь. А молитвы, ритуалы, книги - все это не более, чем иллюзия.
– Марк посмотрел в небо.
– Смотри, Матвей, сколько сегодня высыпало звезд. А ведь это ничтожная часть из их количества. И они находятся на таких от нас расстояниях, которые мы и близко представить не в состоянии. А церковь нам внушает, что Бог - он где-то тут рядом, что целиком поглощен нашим малюсеньким и убогим мирком, что нас контролирует пуще любого начальства. Неужели ты не видишь огромного несоответствия между беспредельным мирозданием и каким-то жутко ограниченным, маленьким и злобным божеством, в которого нас убеждают верить? Вместо того, чтобы расширять сознание нас заставляют его сузить до размеров маленькой, затерянной во Вселенной планете. Мне всегда это казалось странным, это вызывало во мне сначала неосознанный, а затем и осознанный протест.

– Знаешь, Маркуша, а ведь только что ты высказал мои мысли, - подала голос Варвара.
– Точнее, не мысли, а какие-то неясные ощущения. Я тоже рано почувствовало это несоответствие. Только не могла понять его смысл. А теперь все стало для меня ясным. Это так замечательно, когда все занимает свои места. Я часто мучаюсь от того, что не могу выразить свои представления о каком-то предмете. Каких-то способностей моим девичьим мозгам не хватает. Наверное, умения видеть суть и ее формулировать. А вот ты этим мастерством владеешь.

– Вы оба глубоко заблуждаетесь. И будете наказаны за это, - вдруг громко и зло произнес Матвей. Не попрощавшись, он быстро направился к дому.

44.

Хотя акцию епископа Антония никто особенно не пиарил, но, судя по всему, известие о ней распространилось весьма широко. Задолго до ее начала перед церковью стал скапливаться народ, все окрестные улицы и переулки были заставлены автомобилями. Марк насчитал не менее восьми телевизионных камер, число же пишущих журналистов было на порядок больше. Они были очень заметны; во-первых, вместе кучковались, во-вторых, вели себя особенно активно, задавили присутствующим вопросы, постоянно перемещались в пространстве, нетерпеливо искали глазами главного действующего лица, который пока не появлялся.

Но Введенского вся эта разношерстная толпа сейчас не слишком сильно интересовала, его внимание было преимущественно сосредоточено на небольшой группе. Она стояла тихо, почти никто внутри нее не общался друг с другом.

Введенский стал считать их по головам и убедился, что на этот раз пришли все. Значит, Иисусу все же удалось убедить всех своих соратников приехать сюда. А ведь часть из них крайне негативно отнеслась к намерению епископа Антония провозгласить реформацию.

Введенский приехал к Иисусу и апостолам, чтобы рассказал им о намерении епископа Антония. И столкнулся с самой настоящей обструкцией. Поднялся такой гвалт, какой Введенский не слышал здесь еще ни разу. Громче всех возмущался апостол Петр. "Это разрушение всех устоев, ликвидация всего нашего дела, такое нельзя допустить! Ты должен вмешаться". Это его обращение было адресовано уже к Иисусу. Но Тот упорно молчал все то время, что выступал епископ. К Введенскому пришла мысль, что в последнее время такое поведение все чаще становится для Него нормой. А оно проистекает не от хорошей жизни, а от растерянности; в среде апостолов все сильней заметен раскол. И Он, судя по всему, не готов к такому развитию событий и не знает до конца, как на него реагировать.

Введенский поймал себя на том, что если и не жалеет Иисуса, то уж точно сочувствует Ему. Хотя это выглядит абсолютно невероятно; смертный сочувствует Богу. Такое еще совсем недавно невозможно было вообразить. И, тем не менее, это так. Насколько же все-таки наши представления далеки от истинности, как же сильно мы заблуждаемся едва ли не обо всем на свете.

Страстное восклицание Петра выбила искру из апостолов, между ними завязался оживленный спор, в котором Иисус снова не принимал участие. Он слушал молча, только переводил свой взор с одного на другого. Внезапно Он поднял руку и все тут же замолкли.

– Мы в полном составе отправимся на акцию епископа Антония. Мы будем только наблюдать за происходящим, всякое вмешательство с нашей стороны исключается. Я хочу, чтобы вы все это себе уяснили. Происходят исторические важные события, и мы не можем пройти мимо них. Тем более, выступить против. С нашей стороны это было бы большой ошибкой. Пусть жизнь сама рассудит, что должно происходить дальше. Поверьте, в ней больше мудрости, чем у всех у нас вместе. Я знаю, что говорю.

Больше на эту тему никто, по крайней мере, вслух не произнес ни слова, но Введенский далеко не был уверен, что краткая речь Учителя примирила всех с предстоящими событиями. По лицам некоторых апостолов он видел, насколько они всем этим недовольны. Но выражать открыто свои чувства после столь решительного Его выступления никто не осмелился. Но как долго продлится это смирение, попытался прикинуть Введенский? И не нашел ответа. Выказывание покорности - это совсем не примирение.

Иисус пошел их провожать.

– Вы видели, какие бурные чувства вызвали предстоящие события, - проговорил Иисус.
– Если я бы их не остановил, дело могло бы дойти до драки.

– Не может быть, - не поверил Введенский.

– Еще как может, - грустно улыбнулся Иисус.
– Такое уже бывало.

– Можно узнать когда?

– Попробуйте догадаться?

– Неужели когда Лютер...

– Именно так. Его реформы вызвали в нашей среде большие и ожесточенные споры. Тот же Петр проявлял не меньшее неистовство. Причем, изъяснялся теми же самыми словами.