Второе пришествие

Все это время, после внезапного появления дочери, отец Вениамин сидел в оцепенении. После слов друга, он сбросил его с себя и прямым взглядом посмотрел на Варвару.

– Я рад, что ты приехала, - сказал он уже не так отчужденно.

После обеда епископ Антоний деликатно покинул комнату, и они остались в ней всей семьей. Все чувствовали себя немного не в своей тарелке, пожалуй, только за исключением Варвары. Эта ситуация нисколько ее не смущала.

– Я рада, что вернулась сюда, - произнесла она.
– Даже не думала, что это когда-нибудь случится. А тут еще вроде должно произойти важное событие. Марк мне что-то рассказывал, но я не совсем усекла. К тому же у нас в ресторане громко играли. Я плохо слышала.

– Я тебе все объясню, - произнес Марк.
– Епископ Антоний считает, что наша церковь целиком прогнила. Он хочет начать ее реформацию. Для этого по примеру Мартина Лютера намерен прибить к церкви отца свои тезисы. Отец дал на это согласие.

– Давно пора, - решительно проговорила Варвара.
– Мне всегда была противны эти рожи в рясе. Извини, папа, к тебе это не относится, я тебя очень люблю. И еще Антония.

– А меня?
– подал голос Матвей.

– А тебя еще не знаю. Давно мы не виделись. Но в отличие от Марка, ты ни слова не сказал в мою защиту, когда меня выгоняли из дома.

– И сейчас не скажу, - буркнул Матвей.

– А я даже рада этому, - произнесла Варвара.
– Ты работаешь в патриархии. Ничего другого от тебя и не ждала.

– На что ты намекаешь?

– Какой поп, такой и приход. Терпеть не могу патриарха, когда его изредка слушаю, не могу отделаться от ощущения, что он не верит ни единому своему слову.

– Не тебе судить!
– резко произнес Матвей.

– А кому же, он же для всех говорит, в том числе и для меня. А уж мое дело, как относиться к его словам.

– Не надо спорить, - вмешался Отец Вениамин. - Пусть каждый останется при своем мнении. Никто не должен его навязывать другому.

– Мне больно слушать такие слова, да еще от близкого человека о патриархе, которого я безмерно чту. И которого я имею величайшую честь представлять в этом доме.

Марк и Варвара переглянулись. В детстве они дружили, а вот Матвей как-то выпадал из их коллектива, хотя и хотел быть полноценным его членом. Но они его так и не приняли. Они скорей не понимали, а ощущали, что он чужой, что он им не подходит. В конце концов, Матвей перестал делать попытки наладить с ними контакт, вместо этого завел друзей на стороне. Они не возражали, а были только рады. И теперь они еще раз убеждались, что поступили тогда правильно, им с ним не по пути.

– Если ты чтишь патриарха или еще кого-то - это исключительно твое дело. Но почему кто-то другой должен приспосабливаться к тебе. Я же не прошу тебя уважать то, что я уважаю. Я прекрасно представляю, как ты относишься к тому, чем я занимаюсь. Но меня это нисколько не колышет, это исключительно твое дело. И ты не беспокойся о том, о чем я думаю. Тебе должно быть на это глубоко плевать, - произнесла Варвара.

– Я не могу быть безразличным к заблуждениям моей родной сестры, - возразил Матвей.
– Мой долг...

– Катись ты со своим долгом, - не стала слушать его Варвара.
– Я приехала сюда не для того, чтобы выслушивать твои нудные поучения.

– Я тоже приехал сюда не для того, чтобы наставлять тебя на путь истинный. Вижу, это бесполезное занятие. Я приехал, чтобы поговорить с тобой, папа.

Отец Вениамин, который молчал и даже как-то безучастно слушал препирательства своих детей, поднял голову.

– И о чем ты хотел поговорить?

– О твоем решении поддержать епископа Антония в его безумии.

– В чем же, по-твоему, его безумие?

– А разве видному иерарху нашей церкви выступать против нее не является безумным поступком?

– У человека могут открыться глаза на то, чего раньше он не замечал. Плохо, если они всю жизнь остаются закрытыми.

– Лучше иметь глаза закрытыми, чем смотреть ими на мир так, как смотрит он, - не сдержал раздражение Матвей.

– Матвей, я не изменю своего решения. Я его принял. Я долго к нему шел, через сомнения, колебания, отступничество. Даже если и ошибаюсь, в таком случае я буду виноват, меня накажет Господь. Но что-то делать необходимо.
– Отец Вениамин о чем-то задумался.
– Я полагаю, что Иисус одобрит мой поступок. Я так делаю во имя Его.

– Что значит, одобрит, Он что пришлет тебе послание?

– Возможно. И даже если и не пришлет, это не главное.

– Что же главное?

– То чувство, что сейчас живет во мне, что я поступаю правильно, для меня и есть Его одобрение. И никто, пока я не стану чувствовать другое, не изменит моего решения. Я понимаю твою задачу, сын, ты действуешь по поручению руководства нашей церкви. Да, и сам придерживаешься такого же мнения. Я всегда тебя поддерживал, помогал тебе всеми силами. Но сейчас мы на разных сторонах.

– Я знаю, ты попал под влияние Марка!
– выкрикнул Матвей.

– Нет, твой брат тут ни причем, я даже не вспоминал о нем, когда принимал решение. Я сопротивлялся ему, не хотел уступать Антонию. Но меня переубедил совсем не он, а неумолимый ход событий. Антоний выражал мои потаенные мысли. И когда они обретали словесное выражение, я не мог более от них отмахиваться, как от надоевшей мухе. Матвей, ты должен понять меня, есть вещи, которые более значимы даже чем отношения отца с сыном. Я сознаю, что впереди нас всех ждут непростые временна, может, даже трагические. Но бывают минуты, когда приходится идти на таки е жертвы. Тебе меня не отговорить, прости, если сможешь.

43.

Вечер выдался очень теплым и тихим, небо было покрыто густой паутиной звезд, ветер изредка лениво шевелился в листьях, а затем снова надолго затихал. Дом окружал небольшой сад, который наполнял воздух своими ароматами.

– Как здесь хорошо, Марк!
– воскликнула Варвара.

– Да, очень хорошо. Как жаль, что редко тут бываю.

– И мне жаль, - согласилась Варвара.
– А тебе, Матвеюшка? Хотя тут ты бываешь чаше нас двоих вместе взятых. Или я не права?

– Права, - не слишком охотно подтвердил Матвей.
– Ну и что из этого?- В его голосе зазвучал вызов.
– А вот ты совсем забросила дом отца. Даже не интересуешься его самочувствием. А если что-нибудь с ним случиться?

– Ты бы сообщил мне. А не звонила и не приезжала сюда, потому что полагала, что отцу очень не нравится мой род занятий. Так зачем его лишний раз раздражать.

– То, чем ты занимаешься, бесовщина. Это огромный грех. Танцевать голой.

– Положим, Матвеюшка, голой я никогда не танцевала. С минимум одежды - что было, то было, не отрицаю. Но и не раскаиваюсь. Никогда особенно не понимала, в чем тут разница - выступать обнаженной или одетой. Я рано перестала стесняться своего голого тела. Мне не представляла труда показать себя, в чем мать родила. Что тут такого, в чем тут страшный грех? Можно подумать, что никто не видел из зрителей женщины без одежды. А они за это деньги платят. Неплохие деньги. Ты, наверное, не знаешь, я регулярно помогаю одному детдому. Впрочем, это не важно.