Второгодка. Книга 3. Ученье свет

— Сто штук, бро, — усмехнулся главарь.

Остальные стояли молча перекатывая шарики из левой грудины в правую и наоборот. А ещё они старались выглядеть серьёзно и непоколебимо, как партработники.

— Каких сто? — возмутился тот, что стоял сбоку. — За сто и прыщ не вскочит. В этот канал столько бабла было влито. Триста. И это минималка!

Кажется он был не очень доволен лидерством Коня и пытался продемонстрировать, что его слово в банде тоже что-то да значит.

— Что за качельки, ребятки? — услышал я вдруг голос Соломки. — Ребятки.

Обернулся и посмотрел на него. Длинный, сутулый, немного неопрятный, немолодой… Он, похоже, возвращался из магазина и, увидев нас, заторопился, приволакивая ногу. В руке был пакет с названием супермаркета.

— Что за рамсы, рамсы? Что за предъявы?

— Деда, тебе чё надо? — воскликнул тот, кто стоял сбоку.

Соломка наклонился ко мне и прошептал как бы на ухо, но чтобы все слышали.

— Сейчас, Серёжка, я гостя своего кликну, гостя. Пусть порешать поможет.

— Нет, дядя Лёня, гостя точно не надо, — покачал я головой, подозревая, что нечистым в кругу моего общения был как раз Князь. — Не беспокойся, ребята хорошие, понимающие.

— Смотрите, бакланы, — ощерился Соломка. — Бакланы. Чтоб всё по понятиям. Предъявляешь — обоснуй. Обоснуй. Не можешь — беги в петушатник. А за Серёжку-то, за Серёжку… полгорода скажет, он пацан правильный. Конкретный. Чё тянете на него, а, шелупонь дворовая?

— Так он синий! — прорезался голос в задних рядах.

— Нам в нашей Белой Руси ни синие, ни чёрные не нужны, — поддержали его.

— Вы кто такие? — с удивлением прищурился Соломка, столкнувшись с явным порицанием своего криминального опыта.

— Они скинхеды, дядя Лёня, — пояснил я и чуть не заржал, потому что патлы у этих скинхедов были, как у былинных богатырей или у реслеров в телеке.

Впрочем, смех смехом, а вот мышка под ложечкой беспокоилась, кружилась, не могла места найти.

— Смотри-ка, Серёга, — покачал головой Соломка, — и у нас скинхеды появились. Скинхеды. За чистоту помышлений и половых связей, стало быть. Связей. Да только пуля она ж дура, она не выбирает по цвету. Цвету. Чёрненький или беленький — всё одно. А чё они странные такие?

Дядя Лёня показал пальцем на Марата, который немного отличался от остальных братьев этого ордена.

— Ты чё, старый! — возмущённо воскликнул крепыш сбоку.

— Да у него батя мясокомбинат держит, — усмехнулся я.

— Клоуны они, — махнул рукой Соломка. — Клоуны. Если б идейные были не ходили бы, как ряженые. Ага. Я тут слушаю одного в ютубчике. В ютубчике. Толковый парень, верно говорит. Так он за свои мысли чирик отмотал от звонка до звонка. Чирик. А вы больше на мотогонщиков похожи. Хулиганы. Бакланы да битки. Идею позорите. Идею.

— Короче! — воскликнул боковой. — Гасим обоих, пацаны.

— Иди, дядь Лёнь, — кивнул я. — Я тут сам договариваться буду. Ты плохой переговорщик. Как это слово… блин…

— Нетолерантный, — подсказал Соломка.

— Точно. Ты не такой.

Я глянул на окно. Не хотелось бы, чтобы мама заметила, что на меня тут покушаются Халки Хоганы. Опять же, кто-нибудь мог вызвать полицию. Мне это тоже не нужно было. Надо было закругляться.

— Короче, — проявил настойчивость коренастый и попытался схватить меня за руку. — Потащили его за кусты.

— Спокуха! — рявкнул Лёня и тут же получил по зубам от этого козлины.

И в солнышко…

Мускулистые мстители набросились гурьбой, схватили и поволокли нас с Лёней в чащу. Через мгновенье мы оказались у беседки, скрытые от посторонних глаз кустарником и деревьями. Соломку бросили на землю, он застонал, закряхтел, кое-как уселся на сырой земле и начал отплёвываться.

— Значит так, — расправив крылья и выставив вперёд грудь, прорычал коренастый. — С тебя три сотни косарей! Отдашь до конца недели. Не колышет, где возьмёшь!

— Ты не горячись, Тарзан, не тебе решать, — нахмурился я и повернулся к главарю. — Акела, беспредел — это скользкий путь, а молодые волки вон уже зубами щёлкают, ждут, когда ты промахнёшься.

— Э! — воскликнул коренастый. — Рот прикрой, не тебе…

— Так братья, — веско сказал главарь. — Я решил. Будет честный бой, один на один. Если победит Краснов, деньги не платит. Значит невиновный. А — нет, значит нет. Заплатит по полному счёту. Злат, иди сюда.

Он показал пальцем на далеко не самого крепкого чувака, справиться с которым теоретически шансы у меня были. Но я глянул на сидящего на полу и отплёвывающегося кровью Соломку. И меня накрыло. Потемнело чисто поле, нет уж дней тех светлых боле … Клинануло, в общем.

— Нет, — покачал я головой и ткнул пальцем в Тарзана. — Вот с этим. Я буду вот с этим биться.

Тарзан радостно заржал. Главарь попытался меня отговорить, но люди его закричали и он не стал настаивать.

Я внимательно рассмотрел соперника. Он был невысокий, но крепкий, накачанный, с такой шеей, что и кувалдой не пробьёшь. Я снял куртку и повесил на сучок, оставшись в футболке. А Тарзан оголил торс и самодовольно поигрывал мышцами.

— Ты типа боксёр или кто там? — ухмыльнулся он, презрительно глядя на меня.

— Борец он, — сказал Маратик. — Две недели как.

— Две недели как борец, — заржал мой противник. — Ну давай, я тоже борец. Несостоявшийся.

Он источал уверенность. Я бы на его месте тоже источал, наверное. Масса у него была явно и намного больше моей. Уже одно это многократно повышало его шансы на победу. А он, видать, ещё и занимался боевыми.

Тарзан начал прыгать и мотать головой, разминая свою бычью шею. Попрыгав, он вальяжно подошёл ко мне ближе и два раза ударил здоровыми, как пушечные ядра, кулачками себя в грудь. Моя задача-минимум была не получить этими ядрышками по чайнику.

Такой удар мог бы сразу отправить на овощебазу на постоянное местожительства среди других корнеплодов. Осознавая преимущество, он проявлял беспечность. А ещё он очень хорошо понимал и то, что запросто задавит меня массой. Подманит, бросится вперёд, обхватит ручищами и начнёт давить, ломать. А потом бросит на землю и будет добивать.

— Ну давай, — кивнул он, опустив руки, как бы приглашая нанести удар. — Давай, нападай. Даю тебе фору.

— Поехали! — дал отмашку босс.

Я резко отвёл левое плечо назад, как бы для замаха, явно готовясь нанести удар. А он даже успел сделать такую умильную мордашку, какую обычно взрослые люди обращают к малышам. У-тю-тю-тю-тю… Но хохма была в том, что бить левой я не собирался. Я уже бил. И бил правой.