Выбор Саввы, или Антропософия по-русски

Оголенный страдалец внезапно обмяк, вытянувшись на подстилке в полном бессилии, поле жал так с минуту и, подчиняясь новому приступу, закатив глаза, продолжил корчиться в ознобе, тыкая правой рукой куда-то в паховую область, не умея объяснить происхождения боли. Приступы то стихали, то накатывали с новой мощью. Савва осторожно прощупал все брюшные зоны, дошел до паховых областей и, под усилившийся скрежет шамановых зубов, кажется, понял, в чем дело. Налицо был классический, ничем не замутненный, описанный в учебниках по урологии случай почечной колики. Вставшие в мочеточниках камни периодически продолжали движение на выход, нестерпимо раздражая узкие протоки, отчего несчастный шаман готовился проститься с душой и вверить ее в пользование лишь ему одному ведомым силам.

Диагноз был установлен быстро и правильно – а это уже полдела. На помощь пришли спасительные ампулы платифилина, имеющиеся в стеклянном шкафчике здешней больнички, за которыми срочно был послан Базарбай. Платифилин расширил мочеточники, дав камням спокойно и навсегда покинуть истерзанные внутренности местного неформального лидера.

На второй после освобождения от камней день Ерасыл-Батыр, в дань уважения к спасшему его доктору, привел местных жителей, не исключая собственных жен, на прививки от кори и скарлатины.

Много лет спустя, вспоминая тот давнишний случай в Баршине, основательно поднаторевший в тайнах иммунной системы Савва Алексеевич пришел к полному пониманию странностей шамана, не желавшего пускать соплеменников на прививочную экзекуцию. Ерасыл-Батыр оказался прав в своих древних познаниях-наитиях. Делать прививки тамошним жителям было занятием по меньшей мере бесполезным, а то и вредным. Защитные функции организма в период эпидемии все равно не справились бы с задачей, ибо от прививки иммунитет резко ослабевает, и взрослый человек может переболеть корью до нескольких раз. Зато для детей корь отчасти даже полезна, эта болезнь, как и многие детские хвори, развивающая, после нее дети быстро набирают в росте и крепнут психически. Вот со скарлатиной будет посложнее, от нее и помереть недолго, но здесь уже вступают в силу тонкие медицинские изыски. Эх, если бы молодость знала!..

* * *

Первой его женой стала однокурсница по институту. Через три месяца после выпуска их курса состоялся вполне примитивный плотский брак. Тот самый брак, когда ни одна из двух молодых особей не озадачивается пресловутой духовной близостью. Браку предшествовала череда частых и бурных совокуплений. Оба являли собой в ту пору неказистых, плохонько одетых, почти нищих, но рьяно алчущих секса студентов. Сближение состоялось зимой четвертого курса. Активистка Тамара вызвалась помочь пришвартованному год назад к их группе второгоднику, которому вот-вот грозило лишение необходимой как воздух стипендии. Готовились у Саввы дома. Назавтра предстояла пересдача сразу трех экзаменов, с завидным упорством заваленных им в январскую сессию. 650 страниц акушерства, 450 страниц фармакологии и 200 страниц урологии в придачу – это вам не фунт изюму. Разместились на ковре его комнаты, где разложили учебники, пособия с наглядными схемами и увесистые конспекты.

Тамара, лежа на животе в окружении раскрытых книг и веером разложенных изображений мочеполовой системы в разрезе, горячо, со знанием дела, излагала учебный материал. Иногда сверяла устные знания с собственными записями, мимоходом в них заглядывая. Сидящий по-турецки рядом с ней Савва, казалось, впал в нирвану. В действительности это был законный животный страх в канун переэкзаменовки. Мозги его цепенели и вязли в потоке информации, в голове образовалась сумбурная каша. Примерно на третьем часу занятий Тамара заметила его мандраж, отложила конспекты в сторону. Глянула на него непривычно мягким, протяжным взором. «Иди ко мне, – по-матерински ласково сказала она, – я тебя успокою». Его голова оказалась прижатой к ее мгновенно раскалившейся груди, их пальцы быстро и ловко подобрались к интимным принадлежностям друг друга, тела напряглись и загудели в преддверии немыслимо приятного, еще не изученного основательно (у обоих имелся скудный начальный опыт). Перебазировавшись с пола на диван и крепко прильнувши друг к другу в яростных ритмичных движениях, они не заметили, как студенческое приятельство переплавилось в нечто большее. И тот и другой явились на редкость страстными, талантливыми самоучками, быстро освоившими технику сексуального ремесла.

На следующий день экзамены были сданы на твердые тройки. В нужный момент в аудитории всплыли все преподнесенные Томой уроки. Стипендия в размере 24 рублей вернулась в Саввин потертый карман.

С тех пор парочка в самых неожиданных для себя местах нередко повторяла удовольствие, оттачивая все новые грани плотских наслаждений. Учебные результаты отстающего студента резко пошли в гору, доказывая между делом непреложную ценность своевременного мужского становления.

* * *

Имелась одна незабываемая, связанная с Тамарой история, произошедшая все в том же Казахстане. На практику они всегда рвались вместе, но по прибытии бывали разбросаны по различным областям. Тамару в тот год направили в поселок Алексеевка Целиноградской области. И разделяла любовников, как пелось в песне 60-х, дорога длинная, земля целинная. А навестить Тамару страсть как хотелось. Кровь вскипала в Саввиных жилах всякий раз в преддверии ночей, когда образовывалось недолгое свободное от работы время. Он лежал, закинув руки за голову, на скрипучей, провисшей почти до пола койке и воображал, как многократно сливается с Томой в самых неправдоподобных, экзотических хитросплетениях, на фантазии о которых способна лишь бесстыдная медицинско-студенческая молодость. От почти ощутимых видений его тело обдавало волнами липкого влажного жара, а в нижних отделах живота происходила мощная огненная атака, ежесекундно готовая разрешиться великим взрывом всех времен и народов.

И тут случилась оказия. В субботнее утро предпоследней августовской недели под окнами больницы загрохотал мощный мотор самосвала. В больницу привез заказанные еще месяц назад медикаменты шумный, горластый парень Джанибек, и выяснилось, что дальше он едет в Целиноград, выполнять более серьезные, связанные с грузоперевозками задачи. У Саввы от феноменальной возможности сегодня же увидеть Тому в зобу дыхание сперло, тем более что впереди маячили два законных, положенных ему всего раз в месяц выходных. Дабы не упустить заветный шанс, он выглянул в открытое больничное окно и крикнул пристрастно проверяющему гигантские колеса самосвала Джанибеку:

– Джанибек, подбросишь меня до Алексеевки?

– Подбросить-то подброшу, только места в кабине нет, правое сиденье в ремонте, да и в кузове сесть не получится. Будешь, доктор, стоять всю дорогу – подвезу, – не отрываясь от левой задней шины, задушевно, но с каким-то неизъяснимым азиатским подвохом произнес брюнетистый Джанибек.

– Ничего, Джанибек, постою.

В стоячем положении доктору предстояло отмотать около трехсот километров. А ведь Базарбай предупреждал, что шофер больно лихой.

– Дождался бы ты, Лексеич, другого, этот тебя утрясет совсем, – вздыхал он с искренним переживанием на плоском добродушном лице, наблюдая торопливые сборы доктора в дорогу и покачивая головой на манер китайского болванчика.

– Э-э, нет, Базарбай, до Москвы еще полторы недели – столько мне не вытерпеть. Тебе хорошо рассуждать, когда у тебя вон жена каждый день под боком. На службе и то исправно посещает. – Закинув за спину полупустой брезентовый рюкзак, Савва торопливо направился к выходу.

– Что да, то да, моя Зумрат еще как меня любит. – Базарбай пошел вслед за доктором и, продолжая негромко сокрушаться, смотрел из-под козырька гигантской ладони, как в лучах нещадно восходящего солнца тот стоймя устраивается в покато-неудобном, сплошняком заставленном крупногабаритными бидонами кузове.

Разухабистый Джанибек тронулся в путь без промедлений и тут же развил небывалую для самосвала скорость. Крепко вцепившись в не удобные борта, Савва подпрыгивал и сотрясался на ухабах так, что менялись местами внутренности, слезы от внезапно налетевшего встречного ветра ползли не как положено, к подбородку, а лихо разъезжались за уши, однако великая жажда погружения в Тамарино лоно затмевала все дорожные недостатки. Примерно через два с половиной часа начинающий доктор походил на густо припорошенного снегом компактного Деда Мороза. Сквозь нанесенный окружающей средой грим светили лишь узкие прорези глаз да чуть проглядывали розоватые обветренности губ. Сознание его пребывало в заторможенном состоянии, в ушах прочно засел грохот бидо нов в мелодичной аранжировке звона казахских степей. Наконец самосвал резко взбрыкнул и встал как вкопанный, потонув в беспросветном облаке пыли. «Все, приехали, – высунулся из окна кабины Джанибек, – небось зазноба-то заждалась, вот она тебя и обмоет, и приласкает». И, занырнув обратно в кабину, он загоготал энергичным жеребцом.