Вырождение международного правового порядка? Реабилитация права и политических возможностей

Для меня жизненно важно отметить, что требование самоопределения стало жизненно важной частью внешней легитимизации и идеологического самоуполномочивания этих движений. Парадоксальным — и диалектическим — образом СССР, несмотря на глубокую прополку его подхода к международному праву, иллюстрируемую Вышинским 187 и Тункиным 188 , оказался должен оказать весьма значительную материальную поддержку борьбе за самоопределение, несмотря на то, что это не только обходилось чрезвычайно дорого, но и зачастую противоречило его собственным геополитическим интересам. Диалектическим — я имею в виду, в следующем отношении: содержание предлагаемой нормы часто вступало в острый конфликт с её юридической формой, и в дальнейшем содержание получало новое значение, соответственно преобразовывая и форму.

187

Vyshinsky (1979).

188

Tunkin (1974).

В каждом случае процесс был не идеальным — это не профессорская работа,— а полностью материальным. Это — то, что Патрисия Уильямс в «Расовой алхимии и правах» называет подрывом и присвоением буржуазных юридических норм — алхимическим процессом 189 . Так, преобразовалась сама Организация Объединенных Наций, в отношении не эффективности или окончательной независимости, а уникальной возможности собираться и высказываться, которую она предоставила менее могущественным государствам — и международному гражданскому обществу.

189

Williams (1991).

Глава 2 Деградация международного права?

Введение

Эта глава исследует недавнюю предысторию нынешнего кризиса международного права; а также набрасывает средства спасения из тупика.

Несколько лет назад, Тони Карти написал «Разложение международного права» 190 . В провидческом отрывке он утверждал:

«Официальная аргументация неизбежно ограничивается односторонними утверждениями правового принципа, который предполагается годным, чтобы к нему апеллировать, наряду со многими другими „не правовыми“ факторами, обращаясь или к внутренней аудитории или к конкретным союзным силам. Попытки „убедить“ противника исключительно редки. Правовая доктрина пытается продвинуть дискурс именно на эту стадию. Ей нечего терять, кроме своей репутации целостности» 191 .

190

Carty (1986).

191

Carty (1986) p. 115.

В 2002 г., после американско-британского ответа на события 11 сентября, Дейвид Чандлер объявил взамен о «деградации» международного права. Теперь, после вторжения в Ирак и его оккупации с 2003 г. по настоящее время, трудно спорить с его заключением, что «международное право больше не принимается как законное ограничение применения силы западными державами, притом, что принудительное вмешательство западных держав в дела других государств всё более легитимизируется в рамках „международного правосудия“… Разрыв между „правосудием“ и „законностью“ привёл к деградации международного права, а не к его развитию» 192 . С этим утверждением перекликается Ноэлль Кениве в своём обзоре европейской континентальной литературы, вопрошая, претерпело ли международное право действительную перемену с 11 сентября 193 . Её заключение сурово. Основным последствием ей видится «…значительный рост респектабельности применения военной силы в ответ на терроризм… …Степень, в которой доктрина „справедливой войны“ некоего вида получила своё основание в оправдании такого подхода, обеспечивает немного удобства. Как отметил Делькур 194 , это развитие кажется, прежде всего, признаком „вырождения международного права и омертвления системы коллективной безопасности“, главным образом вызванного появлением „гегемона“» 195 .

192

Chandler (2002) p. 158.

193

Quenivet (2005).

194

Delcourt (2002) p. 214–215.

195

Quenivet (2005) p. 577.

Эта глава является попыткой отразить то, что случилось с правом, и решить, можно ли вновь привести право и власть к отношению, в котором будет перспектива для правосудия. Я говорю «вновь», ибо здесь настаивается, что развитие международного права в течение «Холодной войны» происходило на основании совершенно демократичном, прогрессивном и гуманном. Это положение — то, что я описываю в этой книге как «революционный консерватизм».

Моя отправная точка в этой главе, вслед за ссылкой на капитал во введении,— вампирическая метафора, жуткая прелюдия к последующему. Хотя эта глава включает трагедию в трёх актах — Ирак (с 1991 г.), Сербия (с 1999 г.) и Афганистан (с 2001 г. и акт этот никоим образом не разрешён к настоящему моменту),— моя отправная точка — 1986 г.; свершившийся тогда акт мести, оказавшийся пугающим предупреждением, может поощрить заблуждение, что история — просто порочный круг. Также примечательно, что ни одно из описываемых трёх бедствий не достигло завершения. Каждое продолжает нести воздаяние, по меньшей мере отчасти через закон непреднамеренных последствий, закон, с особенно безжалостной нешуточностью приложимый к Соединённым Штатам. Тем более это относится к Ираку с марта 2003 г.

Ироническим аккомпанементом добавляется далее элемент контрапункта: слова самого солнечного оптимиста, типичного нормативного либерала, истинного сторонника верховенства норм и правил в международном праве, Томаса Франка 196 .

Этот очерк сосредоточен, прежде всего, на академических работах относительно трёх вышеназванных событий. Я помню прямую критику со стороны Хилари Чарлзуорт развития международного правоведения через исследование «кризисов» 197 , и признаю себя виновным. Однако сама Чарлзуорт указывает, что «один из путей — это вновь сфокусировать международное право на проблемах структурной юстиции, поддерживающей повседневную жизнь. Как могло бы выглядеть международное право повседневности?» 198 . Одна из целей данного анализа будет состоять в том, чтобы постараться показать, как можно отстоять международные права человека и международную юстицию, включающую в себя права человека, понятые не как дискурс, в котором «упадочное видение общественного мира» служит «поддержанию самоуверенности правящего класса» 199 , но как продукт и катализатор реальной борьбы. Это — независимый взгляд на права человека, за который я выступлю позже в этой книге.

196

Franck and Patel (1991), Franck (1999), Franck (2001).

197

Charlesworth (2002).

198

Charlesworth (2002) p. 391.

199

Chandler (2002) p. 235, цитируя K. Malik, The Meaning of Race: Race, History and Culture in Western Society (London, Macmillan, 1996), p. 105.

Не в последнюю очередь эта глава стремится подтвердить положение Майкла Байерза, размышлявшего в 2002 г. над предыдущим десятилетием насильственных мер против Ирака: «Хотя право обязательно является результатом и отражением политики, оно, однако, сохраняет специфику и сопротивляется краткосрочным переменам, что позволяет ему ограничивать внезапные перемены в соответствующей силе и внезапные перемены в политике, мотивированные последовательным сдвигом восприятия возможностей и частных интересов» 200 . Это особенно верно, если право является результатом и отражением не только силы, но и борьбы и сопротивления: то есть, не исключено, что само право сможет оказать сопротивление.

200

Byers (2002) p. 35.

Вампиры

Международное право не просто деградировало, оно было также нарушено — но нарушено, судя по всему, с его собственным энтузиастическим участием. Три образца применения вооружённой силы — против Ирака, Сербии и, наконец, Афганистана — выглядят тремя актами в трагедии глубинного обмана, жутких отношений вампира и невесты между правом и властью. Эти три стадии могут быть описаны следующим образом. Сначала — заключение брака, когда право и власть, освобождённые окончанием «Холодной войны», казались настроенными на долгожданный счастливый союз; во-вторых, совращение, когда власть стремилась посягнуть на средства создания права, международный обычай; и третья, отвержение, когда власть, овладев правом, отвернулась и ушла прочь.

Антонио Кассезе, в качестве первой реакции на американский ответ на 11 сентября, опознал другую вампирскую особенность, воспроизводство вампиров через отравленный укус. «Итак, ответ на ужасную трагедию 11 сентября может привести к приемлемой правовой перемене в международном сообществе только в случае принятия разумных мер, в максимально возможной степени на коллективном основании, которые не входят в противоречие с общепринятыми принципами этого сообщества. Иначе откроется дорога установлению той анархии в международном сообществе, к которой так страстно стремились террористы» 201 . То есть, говоря более прямо, терроризм породил терроризм; его жертва, его заклятый враг, только и желает, оказывается, повторить цикл смерти и разрушений.

201

Cassese (2001) p. 1001.

Немного базового международного права — революционный консерватизм

По одному вопросу этот очерк занимает решительно позитивистскую, базовую позицию — революционный консерватизм. Я имею в виду простые слова Устава ООН, взятые вместе с тяжко завоёванной государственной практикой и opinio juris относительно применения силы, «неотъемлемым» правом на самозащиту и особенно скользкой доктриной «упреждающей» самообороны 202 .

202

В первом издании своего «Международного права» (International Law, Oxford, Oxford University Press, 2001) Антонио Кассезе обозревает практику и opinio juris, и заключает: «В случае упреждающей самообороны более разумно рассматривать такие действия как запрещённые законом, притом что общеизвестно, что могут быть случаи, когда нарушение запрета может быть оправдано на моральном и политическом основании и сообщество, в конечном счёте, смирится с ним или вынесет снисходительный приговор» (p. 310–311). Во втором издании (2005) это на с. 362.

С 1945 г. недвусмысленным принципом международного права было, что Организация Объединённых Наций имеет, за одним строго ограниченным исключением, монополию на применение силы в международных отношениях. Это закреплено в статье 2.4 Устава ООН, которая запрещает «…угрозу силой или её применение как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо другим образом, несовместимым с Целями Объединённых Наций».

Все члены ООН строго связаны этой статьёй, ибо Устав ООН — обязательный договор. Действительно, ООН была основана ради предотвращения повторения ужасов Второй мировой войны.