Вырождение международного правового порядка? Реабилитация права и политических возможностей

Итак, ясно, что Совет безопасности не одобрил и не уполномочил военные действия, но просто отметил, что они имеют место, обосновываясь самообороной. Осторожная формулировка Генерального секретаря особенно интересна.

Майкл Байерс замечает, что было, по меньшей мере, четыре возможных юридических оправдания применения силы против Афганистана: Глава VII Устава ООН (например, Ирак), вмешательство по приглашению (например, Гренада), гуманитарное вмешательство (например, Косова) и самооборона. «Примечательно, что США положились исключительно на последний довод» [283] . Однако Байерс занимает позицию, что Резолюция 1373 содержит формулировки — глубоко зарытые в положениях о замораживании счетов террористов,— которые, возможно, составляют едва ли не ограниченный мандат на применение силы. А именно:

283

Byers (2002a) p. 401.

«Совет Безопасности…

действуя на основании главы VII Устава Организации Объединенных Наций…

2. постановляет также, что все государства должны:…

b) принять необходимые меры в целях предотвращения совершения террористических актов, в том числе…».

Согласно Байерсу «…это обеспечивает лучшее свидетельство санкционирования Главой VII, чем использованный для обоснования запрещённых для полётов зон в Ираке аргумент „существенного нарушения“ или использованное для вмешательство в Косове в 1999 г. аргумент „подразумеваемой санкции“» [284] . Он обращает внимание, что в будущем Китай или Россия могут воззвать к Резолюции 1373 и блокировать любые попытки разъяснить или отменить её — что объясняет, почему она была принята единодушно. Заключение Байерса, будучи более умеренно по тону, чем его публикация в «Ландон ривью ов букс» (London Review of Books) в 1991 г., содержит столь же суровое предупреждение: «События 11 сентября запустили существенное ослабление правовых ограничений применения силы, а это в свою очередь приведёт к переменам во всей системе международного права. Только время покажет, являются ли эти перемены необходимым и пропорциональным ответом на изменение угроз опасного, увы, мира» [285] .

284

Byers (2002a) p. 402.

285

Byers (2002a) p. 414.

Ясно, что Совет безопасности, в сущности, отказался от всей власти и ответственности, если он действительно выпустил такое неограниченное разрешение применять силу. Но действительность ещё менее привлекательна. Совет безопасности, и, на самом деле, весь Устав и обычное право в отношении применения силы и самообороны, были выброшены за борт под предлогом войны против терроризма. Томас Франк вновь ясно сформулировал вероятное рассуждение администрации Буша. «Американ джоурнал ов интернешнл ло» (American Journal of International Law), как обычно, засвидетельствовал ожесточённый обмен противоположными мнениями [286] между Томасом Чарни и Томасом Франком. В то время как Чарни настойчиво утверждал, что Совет безопасности мог и должен был сохранять участие, заключение Франка подвигает его позицию на несколько шагов ближе к отказу — вопреки его предыдущим положениям — от роли Совета безопасности в целом: «Что касается права, однако, не существует вообще никакого требования, чтобы государство получило благословение Совета безопасности перед ответом на вооружённое нападение. Будь это не так, сколько государств сознательно согласилось бы подчинить свою безопасность оценке Советом честности свидетельства, на котором они основывают свою оборонную стратегию самосохранения?» [287] .

286

Charney (2001); Franck (2001).

287

Franck (2001) p. 843.

Наконец, Славой Жижек делает очевидное, но жизненно важное замечание: «Не говорит ли сама сегодняшняя риторика о глобальном чрезвычайном положении в борьбе против терроризма, узаконивания всё большую приостановку юридических и иных прав? Зловещий аспект недавнего заявления Джона Эшкрофта, что „террористы используют свободу Америки как оружие против нас“, несёт явный смысл, что мы должны ограничить свою свободу, чтобы защититься» [288] . Это предчувствие было выражено также с точки зрения универсализма прав человека Джеком Доннелли:

288

Zizek (2002).

«Во-первых, контртерроризм, хороший или плохой,— не гуманитарное вмешательство. В мире много различных видов зла, для которых мы разработали различные нормы международного права и политические методы. Во-вторых, сомневаюсь, что мир международной политики радикально преобразовался. Но, в-третьих, в той степени, в которой это произошло, последствия для прав человека (на национальном и международном уровне), вероятно, будут отрицательны. Говоря шире, как бы ужасны ни были эти события, трагедия продолжится, если они отвлекут (и без того недостаточные) международное внимание и ресурсы от более важных и широко распространенных моральных и гуманитарных проблем вроде голода, нищеты, геноцида, репрессивного засилья, систематической политической некомпетентности, регулярного унижения и нарушения прав человека, которые повседневно претерпевают большинство людей в большей части современного мира» [289] .

289

Donnelly (2002), note 1, p. 105.

Таким образом, отвержение международного права имеет своим следствием подрыв гарантий внутреннего права.

Права человека — главный злодей?

Для Чандлера, что более спорно, главный злодей — идеология прав человека, или, по меньшей мере, версия прав человека, представленная королевским адвокатом Джеффри Робертсоном [290] . Но под угрозой находится не — как Чандлер, кажется, предполагает — мрачное влияние идеологии и дискурса о правах человека, подрывающее достижения международного права. Я хотел бы принять его более убедительные аргументы, изложенные в «Нью лефт ревью» (New Left Review):

290

Robertson (2001).

«Соглашение 1945 г., сохранённое в принципах Устава ООН, отразило новую международную ситуацию, преобразованную появлением Советского Союза как мировой державы и распространением национально-освободительной борьбы в Азии и Африке… …Суверенное равенство получило техническое признание в паритетном представительстве в Генеральной ассамблее и пустословии о принципе невмешательства, установив правовые ограничения на право вести войну» [291] .

Под угрозой — решающий разрыв 1945 г. с Вестфальской системой, новый правовой порядок, скреплённый принципом суверенного равенства. Как он доказывает, «не сам суверенитет, но суверенное равенство — признание юридического паритета суверенных государств, независимо от их богатства или силы,— преследуется новыми интервенционистами. Всё же такое равенство было учредительным принципом всей структуры нынешнего международного права и всех попыток, как бы хрупки они ни могли быть, установить верховенство „права“ над „мощью“ в урегулировании межгосударственных дел» [292] .

291

Chandler (2000) p. 58.

292

Chandler (2000) p. 55.

Заключение

Международное право, конечно, полито грязью. Заключение брака, затем совращение и отвержение — жалкая и ничтожная участь. Конечно, специалисты должны были знать лучше: им не следовало приветствовать явный апофеоз контроля Совета безопасности в 1990 г. с таким энтузиазмом, зная с каким пренебрежением Великобритания и США отнеслись к Организации Объединённых Наций и её механизмам в 1986 г. Предполагаемое основание новой традиции в 1999 г. для оправдания бомбёжки Сербии неизбежно сопровождалось оттеснением Совета безопасности и самой ООН после 11 сентября. Любое применение риторики прав человека с 1991 г. теперь было решительно подорвано реальностью администрации ООН в Косове (и Боснии). Таким образом, неправильно утверждать, как это делает Чандлер, что права человека некоторым образом ответственны за то, что случилось с международным правом.

Вместо этого, налицо имеется незаконченный проект. Как утверждалось выше, ООН и её принципы и механизмы родились и наполнились содержанием в период деколонизации. Стремление к глобальной социальной справедливости запустило кампании за права на самоопределение и развитие, и её проблемы не сняты с повестки дня. Перед значительным большинством мирового населения стоит вопрос — как исправить ООН.

Эта глава рассматривала, начиная с 1986 г., историю систематического нападения на международное право и подрыв прав человека со стороны США и Великобритании. Остальная часть этой книги стремится как исполнить обещание представить содержательный взгляд на права человека, так и показать, как революционный консерватизм в международном праве может обеспечить структуру для обоснованного контрнаступления. Следующая глава анализирует незаконность вторжения и оккупации Ирака, и совершение военных преступлений.

Глава 3 Законность вторжения в Ирак и его оккупации

Введение

В предыдущей главе я рассмотрел состояние международного права в период непосредственно перед начавшейся 20 марта 2003 г. Иракской войной. Могло показаться, что международное право было полностью разгромлено действиями США и Великобритании.

Но в этой главе я постараюсь показать, что случившееся подкрепляет, а не ослабляет мои аргументы за революционный консерватизм в международном праве. Государственный суверенитет, запрет на применение вооружённой силы иначе как для самообороны или по особому разрешению Совета безопасности, право народов на самоопределение — каждый из этих фундаментальных принципов установившегося после Второй мировой войны правопорядка приобрёл новую актуальность и подлинную значимость.

В этом убеждении я не одинок. Многие новейшие исследования склоняются к тому же. Так, в своей статье с замечательным названием «Аргументы массового замешательства» [293] , Дино Критсиотис убедительно показывает, что, с точки зрения международного права, действия Великобритания и США не могут подкреплять доводы на основе какой бы то ни было мыслимой доктрины превентивной самообороны — во всяком случае, правовые доводы. Для этого он обращается к рассмотрению Международным судом ООН дела Никарагуа [294] . Как он показывает, Суд «…посчитал обязательным в своей оценке законности вмешательства исходить из юридического оправдания, выдвинутого Соединёнными Штатами, а не из политических аргументов, сформулированных как оправдания…» [295] . Поэтому он сосредотачивается на документах, поданных США и Великобританией 20 марта 2003 г., чтобы уведомить Совет безопасности уведомлениях о своих действиях, а также «обозначить правовое основание своих действий».

293

Kritsiotis (2004).

294

Nicaragua v United States of America ICJ Reports (1986) 14.

295

Kritsiotis (2004) p. 236.