Выжить в Антарктиде

– Давно уже, в стародавние времена на горе стояла обитель бога света Крышеня.[2] Крышень людям всегда благоволил, учил целительству и охотно откликался, когда просили желания исполнить. Была у него для этих дел особая животворная чаша с Сурицей, светом наполненная и медом, на травах бродившем, приправленная. Много с тех седых времен воды утекло, да только эта чаша до сих пор в недрах горы сокрыта, и не зарастает к ней тропа. Идут и идут страждущие, даже сам русский царь Александр к ней поднимался, для чего его сподручные аж целую дорогу к Сурице вырубили, старались, чтобы царственная особа платья о коряги не порвала[3]. Если человек идет на Иремель с чистой душой, то духи-помощники Крышеня принимают его с радостью, а если помыслы его черны – строят всяческие козни на пути, не пускают. Но коли черный человек доберется все же до пещеры с Сурицей, чаша не может не откликнуться, только начинает светиться темным светом, будто отравленная. И тогда жди беды.

Дед Егор помолчал немного, а потом уточнил:

– Какого, говоришь, цвета были огни на Имереле?

– Синего или, скорей, даже фиолетового.

– Плохо это, очень плохо. Чаша все желания исполняет: и добрые, и худые. Только ежели добрые, так она белым сетом сияет, радуется, а если темным горит, значит, злые дела скоро твориться будут[4].

Про «злые дела» дед Егор как в воду глядел. Случилось так, что Альберт угодил в самую их наипоганейшую сердцевину.

Во время очередного похода за редкой травой – манжеткой иремельской, которую дед Егор называл «медвежьей лапкой» – Константинов столкнулся с группой вооруженных бандитов. Он сумел вызвать у них столь сильное неудовольствие, что они, предварительно его избив, для верности всадили в него целую обойму и бросили умирать вдали от людских троп.

Альберта спас Виталий Федорович Лисица, полковник запаса и сторож местных чудес, который шел по следам этой группы и был привлечен выстрелами.

То, что он остался в живых, Алик считал чудом, поскольку, будучи врачом (хоть и не состоявшимся), отдавал себе отчет, с какими повреждениями организма человек способен выжить, а с какими категорически нет.

Вещий Лис и не спорил, что совершил чудо: во-первых, сумел быстро дотащить по пересеченной местности бессознательное тело до Выселок к деду Егору, и во-вторых, трижды за время пути возвращал раненого с того света, запуская отказывающее сердце.

Впрочем, Алик подозревал, что в тот августовский день он умер по-настоящему, а к жизни Лис вернул совершенно другого человека…

*

Ашор держал в руках стеклянную баночку с мазью и пристально рассматривал этикетку. Надпись, конечно, за годы стерлась и читалась плохо, поскольку была сделана от руки обычными чернилами, но Визард молчал уже так долго, что Юра забеспокоился.

– Что-то не так? Я не ту мазь принес?

– Нет-нет, все верно, – Ашор очнулся и, вскрыв крышечку, зачерпнул пальцем, обтянутым перчаткой, вязкое, чуть желтоватое лекарство. – В составе присутствует экстракт манжетки иремельской, а она содержит кумарины, ускоряющие процессы заживления ран. Излучение «черного солнца» усилило ее действие. Если рана не загноится в первые сутки, то затянется очень быстро. А через неделю-другую и рубец исчезнет.

Втерев мазь в свежий шов, Ашор ободряюще улыбнулся Жаку и произнес по-французски:

– Не знаю, уместно ли говорить о везении в вашем случае, но вы легко отделались.

– Какое уж тут везение – словить шальную пулю, – ворчливо пробормотал Дюмон и с кряхтением слез со стола, опираясь на Юрину руку. – Спасибо вам!

– Не за что, – с громким хлопком Ашор стянул перчатки и бросил на стол. – Будьте впредь осторожнее. Не забывайте трижды в день очищать шов дистиллированной водой и накладывать эту мазь.

Вика убрала все лишнее, оставшееся после стремительной операции, и протерла столешницу, добиваясь, чтобы она вновь засияла первозданной чистотой. К сожалению, избавиться от тягучего запаха керосина пока не удавалось, несмотря на опилки и раскрытые форточки, а сейчас к нему прибавился еще и острый аромат спирта. Комната выстужалась, но никак не проветривалась.

– Надо, наверно, протопить на ночь, закрывать окна мне бы не хотелось, – сказала Вика, и Белоконев с готовностью занялся печкой.

Ашор поставил в центре стола нераспечатанную бутылку армянского коньяка.

– Нашел в ящике в медкабинете, – пояснил он в ответ на любопытные взгляды, – закупорен хорошо, думаю, не выдохся.

– Что ж, – Павел взял коньяк в руки, повертел, – давайте помянем Диму и Сережу. Вика, принеси что-нибудь на закуску, пожалуйста. Заедим горечь потерь чем-нибудь сладким.

– Шоколадом, например, – подсказал Громов, – у нас оставалось три пачки.

– И если можно, Викуль, мой ужин тоже захвати, – попросил Ашор. – Иначе натощак я излишне захмелею и, чего доброго, начну нести вздор. А это неуместно.

Вика, чьи глаза еще хранили след пролитых слез, несмело ему улыбнулась.

Налили всем, кроме Кирилла и Жака. Ребенку и раненому достались только кусочки шоколадки. Когда в дом вошли Грач с Егоровой, плеснули в чашки и им. Пили не чокаясь, в скорбном молчании, но потом Юра покачал головой и произнес:

– Нет, так нельзя, я все-таки скажу несколько слов, – он встал, – хотя о том, что случилось, трудно не то что говорить, но даже думать. Наверно, мы еще не осознали толком, что произошло. И что могло бы произойти. Сегодня мы лишились двух наших лучших товарищей. И едва не потеряли кого-то еще: Жака, Кира,– да любой из нас мог попасть под пулю.

– Это полностью моя вина, – глухо сказал Грач. – Мой прокол.

– Не вини только себя, – возразил Ашор, – мы все в той или иной степени упустили ситуацию, но мы всего лишь люди. Агрессивная среда влияет на нас, на скорость нашего мышления и принятия решений.

– Как бы то ни было, – констатировал Павел, – мы вынуждены действовать в сложившихся условиях. На мой взгляд, Вова, Ашор, Патрисия сработали так слажено, будто всю жизнь тренировались.

– Так будет и впредь, – пообещал Громов, – заменить нас некому, сбежать мы пока не можем, отстраниться от исполнения долга тоже. Трагические происшествия нас сплотили и показали лучшие качества. Главный урок я вижу в том, что нельзя больше скрывать правду друг от друга. Нельзя обманывать. Мы – одно целое.

– Очень правильная мысль: больше никаких тайн и никакой лжи, – тихо, но твердо произнесла Патрисия. – Я хочу продемонстрировать добрую волю. Здесь присутствуют все, кому я могу доверять. У меня важное заявление.

– Говори, Пат, – Громов сел на свой хлипкий стул.

– Сначала я прошу у вас прощения за то, что явилась причиной большинства трагедий.

– Если ты хочешь публично покаяться, то лучше не начинай, – сказала Аня. – Есть вещи, которые не прощают.

Патрисия вздохнула:

– Я себе тоже не прощаю. Это очень тяжелое бремя – чувство вины. Чувство, когда ты ошибся и ошибку не исправить. Я не могла даже предположить, что Ги отдаст фальшивку Сергею. Он очень недоверчив и должен был сделать все сам, а не подключать к процессу посторонних.

– Ги догадывался, что кулон может быть ненастоящим, – вмешался Ашор, – он сначала мне предложил его испробовать, а когда я отказался, то переключился на Сергея. Тебе не стоило так явно ему подыгрывать, тогда бы он тебя не заподозрил. Но что уж теперь говорить...