We began it all

хХхХх

Дилан не объявляется ещё три недели подряд, и дома царит приятный, немного подрагивающий от общих усилий Бэйтсов, покой. В школе же, Эмма продолжает прожигать в Нормане дыры зловещими, обиженными взглядами, демонстративно подпихивает его своим плечиком, сталкиваясь в дверях классов или коридорах, громко заявляет каждому, кто готов слушать, что ничего общего больше с Норманом иметь не желает.

Эмоционально отстраняясь, юноше удаётся игнорировать её вызывающее поведение, но временами, он всё равно ощущает жуткое раздражение её навязчивой реакцией на их «расставание». Девочка, совершенно очевидно, не способна отпустить его достойно, и Норман понемногу копит в себе злость, но не позволяет ей выплеснуться наружу. Он не может позволить себе проколоться в присутствии целого стада. Школа – не лучшее место для решительных действий. Проблемы следует устранять в иных условиях, с хорошей долей продуманности. У Нормана в жизни и так предостаточно неприятностей от поступков, сделанных в состоянии бездумного аффекта, да же? Последствия тянутся за ним шлейфом, тяжёлым и сырым от плохо отмытой крови. И, если судить здраво, то уж Эмма-то точно не стоит того, чтобы рисковать попасться в очередной раз. Посему, Норман упрямо терпит.

Потом, правда, в пятницу прямо перед занятиями, Дикоди налетает на него фурией в холле. Она снова крайне сердита на него – это её привычное состояние в последнее время, так что Норман совсем не удивлён. Он терпеливо молчит, глядя на неё, как на умалишенную, со всей возможной мягкостью, которую способен изобразить.

– Это уже ни в какие ворота не лезет, Бэйтс! – негодует Эмма, размахивая перед лицом Норманна сиреневым листком чуть помятой бумаги. – Ладно, ты писал все те гадости, чтобы довести меня до осознания, какой же ты осёл и мерзавец, чтобы отвадить меня. Но теперь-то! Мы УЖЕ разошлись в разные стороны, какого чёрта ты продолжаешь изводить меня своими дурацкими безумными фантазиями? Ты совсем псих, да? Это такой вид морального давления?!

Норман ни слова не понимает, о чём идёт речь, так что, вместо расспросов или отрицания, которые только спровоцировали бы взвинченную девочку на новые обвинения, Норман просто ловит её за запястье и отнимает листок, чтобы посмотреть причину её столь острого недовольства.

На яркой бумаге есть несколько разнящихся текстовых блоков, распечатанных на принтере не самого лучшего качества (судя по подтёкам тёмной краски с нескольких краёв листа). Само содержание послания выглядит довольно-таки устрашающе, даже если только пробежаться взглядом по основным моментам. Даже для Нормана, который, в общем-то, довольно часто проигрывает в своей голове вещи, от которых у многих по спине пробежал бы холодок.

Но одно ясно совершенно точно, и нуждается в прояснении.

– Я не писал тебе этого, – говорит Норман ровно. – Как и предыдущих угроз, о которых ты говорила. Это был не я. Может, я и не хочу быть твоим другом, но и навредить тебе… каким-либо из перечисленных способов… я не хотел бы тоже.

На мгновение Эмма сомневается, но затем в её глазах отражается уверенность – она верит Норману, частично и потому, возможно, что жутко хочет ему верить. Она несколько раз вдыхает и выдыхает свой с таким трудом усваиваемый воздух, чтобы успокоиться и, возвращая себе анонимку, проговаривает:

– Значит, это всё-таки не твоих рук дело. – Норман мотает головой. – Ясно. Это хорошо. Я рада, что это не ты. Такие ужасы… Я рада, что это не ты.

– Но кто? – задумчиво интересуется он, и Эмма неловко пожимает плечами.

– Когда я уходила вчера, мой шкафчик был пуст. Придя сегодня, я обнаружила внутри это письмо. Оно уже не первое. Были также оставленные прямо в моей сумке. Но никто не может точно сказать мне, видели ли они кого-то конкретного, подозрительно снующего поблизости, или нет. Несколько одноклассниц сказали, что, может такое быть, что они видели мельком какого-то мальчишку, но они не уверены. Ну, мальчишка, странные угрозы, вот я и подумала…

– Что это могу быть только я? – хмыкает Норман, и девочка пристыжено замолкает, бледно розовея. – Спасибо большое, Эмма, за замечательное мнение обо мне.

– Да ладно тебе, – быстро отмахивает она. – Сейчас важнее, кто заинтересован в том, чтобы запугивать меня, разве нет? Вдруг я в опасности? Мы должны узнать, кто пишет мне!

И в её голосе и взгляде столько робкой надежды на то, что он согласится, и они включатся в новое расследование в стиле Нэнси Дрю, которое может в итоге обернуться чем-то куда более серьёзным. Что они снова будут продираться через тайны – вместе. Что это сблизит их повторно, сделает друзьями опять. Но Норман не готов на это пойти. Он глядит на Эмму, и качает головой отрицательно, а затем говорит спокойно:

– Ты теперь сама по себе. В любом случае, не думаю, чтобы тебе действительно что-то грозило. Скорее всего, это просто чья-то неудачная шутка.

Стоит ему договорить, как Эмма, с наворачивающимися на глаза слезами, пихает его в грудь в жалкой пародии на ярость, а затем уходит, не произнеся больше ни слова.

– Неприятности в раю, ха? – с лёгкой хрипотцой в пониженном голосе, насмешливым шёпотом интересуется Брэдли, которая обнаруживается, прислонившейся плечом на шкафчики неподалёку от случившейся сцены. – Голубки поссорились?

Норман смотрит на Брэдли, представляя себе, как делает восемь размеренных шагов к ней, как запускает пальцы в шелковистые волосы на её затылке, как с силой впечатывает её лицо в железные дверцы, и её шокированный вскрик, и кровь, струящуюся из её разбитого носа…

Норман мило улыбается, пожимает плечами:

– Да всё в порядке, – и тоже уходит в класс, буквально за секунды до звонка.

хХхХх

Как показывает время, всё НЕ в порядке.

Тело Эммы находят в лесу через два дня после инцидента в школьном коридоре.

Норман должен бы ощущать какую-то вину, он ведь отказал ей в помощи, так? но единственное реальное чувство сейчас – это отсутствие сожалений. Просто… одной проблемой становится меньше.

И его руки чисты.

========== Norman: Divine becomes absolutely empty (2/4) ==========

хХхХх

– Жаль твою подругу, – тепло произносит мама, присаживаясь на край его постели вечером того дня, когда новость о кончине Эммы достигает их ушей. Норман слышал, что тело было практически нетронутым, девушку просто оглушили ударом по голове, и затем это привело к смерти; Норман читал послание и знает, что неизвестный мог бы сделать с ней, так что, можно сказать, Дикоди ещё повезло. Она совсем не мучилась, и Норману совсем не жаль.

Но, тем не менее, он кивает матери согласно, и даже позволяет влаге собраться в уголках его глаз.

– О, милый! – восклицает Норма сочувственно и, буквально подхватывая сына за плечи, поднимает его с подушки и прижимает к себе. – Бедненький мой мальчик! Потерять очередного друга… как ты держишься, родной?

– У меня всё наладится, мама, – обещает Норман с театральной храбростью в дрожащем голосе. – Не переживай за меня, пожалуйста.

Она сжимает его крепче, и он позволяет себе расплакаться, спрятав лицо у неё на груди. Норма баюкает его и успокаивает, пока Норман не утихает. Мама остаётся с ним на ночь, на случай кошмаров. Всё идеально.

хХхХх

А потом Дилан, как побитая дворняжка, виновато поджимая хвост, возвращается домой.

хХхХх

Поначалу он сосредоточенно пытается втиснуться в их налаженную рутину, прямо и без уловок силясь достучаться до чего-то в маме, вызвать её на какой-то разговор, добиться некоей реакции. Но всё, чего он добивается, это абсолютного равнодушия в ответ.

Мама не тяготится его присутствием, не спорит с ним, не затевает скандалов, как можно было бы ожидать раньше. Теперь, она просто и естественно игнорирует старшего сына, как если бы тот был пустым местом. Чем больше дней подобного отношения проходит, тем более безнадежным, унылым и бледным становится Дилан, словно действительно сливается с пустотой. Норману забавно происходящее, хотя с виду он даже бровью не ведёт.