Я - душа Станислаф!

– Бреши дальше, – сказал он, глядя на часы и прислушиваясь: не кольнуло ли под лопаткой, – у тебя пять минут.

Одна за другой щелкнули и зажглись зажигалки, Михаил – все еще прислушиваясь к себе, – тоже полез в карман за сигаретами, а Матвей, собравшись с духом (от вчерашней встречи с волками) и распотрошенными от пережитого мыслями засипел:

– Значится …у меня дела были там… Со стороны тайги, недалече от берега. Зашел я, значит, следов стаи Лиса нету. Не видно … там, куда мне надо было…

– Ну, хватит ерунду пороть, – подал голос угрюмый и, обычно, не разговорчивый Налим, – капканы у нас там поставлены, на соболя. Прибалт хорошие деньги за мех дает.

– А это еще, кто такой? – поинтересовался Михаил. – Ладно, потом скажешь.

– …Я же и калякаю, что пошел проверять капканы, – выкрутился Матвей, – следов Лиса и его серых архаровцев не зырил…

– А увидел бы, так только след от одного, потому что по нему, одному, Лис водит стаю! – не удержался, чтобы не перебить Матвея, Игореша Костромин, добавив ту же: - Уточняю – это важно!

Крепенький паренек лет двадцати с мамиными, явно, глазами, напоровшись своим уточнением на неодобрительные взгляды старших, натянул на голову, поглубже, лохматую шапку и поднял руки к верху – все, все, все!.. Да не тут-то было: Матвей оскорбился, и матерно и, в свою очередь, оскорбительно облаял Игорешу.

Михаил же хотел узнать, что случилось на таежном берегу озера, и одернул обоих: Игореше сказал, чтоб не встревал, куда та собака, что на его голове лохматится, свой … нос не совала, а Матвею, как старший, заметил – скоро яйца поседеют, да нужно жопой думать, чтобы одному сунуться к Лису. И поторопил: продолжай…

…На холме, где молния дуб или осину спалила – вы ведаете, где это, зырю кого-то на коленях. Весь в черном. Монах – думаю, – молится. И чепец на балде его тоже черный. …Старовер какой – не иначе. А че?! Мож, кони кто двинул из таких, мож, согрешил с кем-то из ихних – видел я их. От бабы – одно: харя в платке.

…Снег-то с холмика стаял и сполз. Вот я и стал подниматься по нему, чтоб не обходить и зырнуть, кто таков? Зырю – стоит на коленях, вроде бы, метров пять до него, и слышу – муркает что-то. Голос – не голос, что-то такое… Непонятка, короче, звуковая! И не бубнит, слышу, и бубен слышу. Я – ближе, мыслю: сейчас рукой до него дотянусь, а он и обсерется.

Тянусь к попику – ядрена мать: не попик и не спиной ко мне…, а мордой: волк на задних лапах!.. А чернющий!.. Глаза только – блым, открыл, е-пере-сэ-тэ, я аж, в штаны сыканул – глаза шамана: каменные. Еще раз глазами – блым, и лишь тумкаю, что уже сам перед волком на коленях…, ну, все: дыхалка и та отключилась. А он зырит на меня и давит этими своими коричневыми кирпичами. Не больно, не… – только что-то из меня выдавливает. Я в Якутии ручкался с шаманом, по одному дельцу – помню его взгляд, да не об этом сейчас толкую…

Матвей с потусторонней, не иначе, жутью в лице и в дыхании затряс головой и замолчал. Мужиков веселила история Зырика, его сиплая и развязанная манера, с которой он им ее подавал – таким топчущимися и, толкающимися будто, словами, обрезанными в интонациях, он им и нравился, но встреча с таежным волком – это серьезно. Хотя всем мужикам и жгло язык спросить: если Зырик сыканул в штаны, то, когда волк-шаман давил на него каменными глазами, может, что-то из него и в штаны выдавил?.. Никто не спросил – ирония отмолчалась в мужиках, а Зырик продолжил. Но не сразу:

– Пасть волк не открыл, только в третий раз глазами – блым, и я сполз, бревном, с холма. Зенки отрыл, а надо мной – уже белая волчья морда. Но волчица – глаза бабские и зеленые. И того, бля…, шамана, краем глаза вижу. Пока кувыркался, ватник мой расфуфырился, все до носа задралось на мне, а она лапищей своей уперлась в меня, в то место, где меня какая-то зараза укусила, и воспалилось сильно – я вам показывал.

Орал – не орал, этого я не помню, резкую боль лишь почувствовал, когда волчица вспорола это место когтями. Уже дома зырю, будто ножом, сука, полосонула, но грудь перестала болеть. А тогда, сразу же от меня отбежала и к тому – на холм. Драпанул я от них – давно так не скакал, а бубен еще и сейчас слышу. Зыркнуть бы, кто или что в него бьет?

– Пришлые волки забрели. Скоро уйдут отсюда. Лис не позволит им остаться. – Михаил собрался было уже отойти от мужиков, но рябое лицо перевозбужденного Матвея снова дышало ему в лицо луком, и он у него спросил:

– Что еще?

– Погодь, бугор, …хочу стрельнуть эту белую сучку, бабе своей на воротник. Уж больно бела шерсть! К женскому дню – к восьмому марта.

– Вот-вот!.. А я и кликуху волчице уже придумал, – гикнул Игореша.

В этот раз любопытство даже остановило мужиков, двинувших было к конторе.

– …Марта к восьмому марта!

Артельщики потянулись за бригадиром и Матвеем. Абсолютно все, включая и самого Игорешу, не верили, что пришлой волчице кличка, вообще, понадобиться – одинокие волки или волчья пара, обычно, обходили стороной территорию матерого Лиса. Если Лис, загрыз собственных отца и мать, что он тогда сделает с этими двумя: Шаманом и Мартой?!.. У них не было даже шансов остаться в стае на правах загонщиков жертвы или охотников на нее – будут атакованы и убиты. Или вовремя унесут свои лапы, или Лис даже, сначала, замучает их, а за ним такое водилось…

Но новость о выздоровлении Зырика от когтей белой волчицы, а ведь ходил по домам и уже прощался – хана ему, не только облетела поселок. Новость эта заинтриговала – кедрачи зачастили в гости к Матвею и его толстушке Ульяне. И чем больше страдалец, избавившийся от неизвестной хвори, рассказывал о встрече с Шаманом и Мартой, тем, естественно, больше было пересказов гостей об этом в собственном изложении случившегося. Как до встречи с парой волков, так и, гораздо даже любопытнее, после нее.

Кто хоть немного разбирался в шаманизме, связывали их появление, да еще и на холме, где молния сожгла здоровенное дерево, но не подожгла тайгу в стоявшую тогда жару, с ритуальщиной. Кто понятия даже не имел о ритуалах такого рода, соглашался – так и есть, и торопился найти свободные для шаманизма уши. А когда вокруг тебя самое, что ни на есть, волшебство природы, такие уши и искать не надо. Тем более, таежный поселок зажиточный, благоустроенный, это – да, только далеко от него до других интересов в повседневности. Тайга – это их государство, церковь и власть, а еще – живое информационное обозрение, и о людях – не с самого начала. Не случайно, поэтому, о волчьей паре говорили все и везде с неделю, может, две. А за это время все черные кобели и белые суки в поселке при домах, не имевшие кличек, кроме как «Собака», или «Рыжий», или еще какой, получили, наконец, собачьи имена. Шаман или Марта! Взрослые произносили их не абы как – с осторожным почтением, а ребятишки подзывали ими с верой, что только их собака и есть самые, что ни на есть, настоящие Шаман или Марта.

В Международный женский день весной лишь чуточку веяло из тайги, если это и вовсе не казалось кедрачам, кто ее очень ждал. Ночью поселок замело большим снегом, потому с утра царапанье уборочными лопатами и жесткими метлами было слышно даже при наглухо закрытых окнах. Но к полудню о празднике вспомнили – выходные дни в Кедрах мало чем отличались от дней будничных, на календарях – да: выделены красным цветом. Мужчины, тем не менее, большинство выбритые и не похожие на самих себя в шубах из искусственного меха и зимних пальто или утепленных куртках, затопали, по одному и группами, в сторону рынка. Таких было много, но немало и семей решили просто прогуляться. И в череде таких – Матвей со своей Ульяной. Уля была необычно приветливой, здоровалась со всеми чуть ли не с поклоном. Скорее, потому, что так лучше был виден ее белоснежный меховой воротник на пальто.