Я - душа Станислаф!

– То, что сейчас внутри нас растет и требует объяснения себя, станет расти и в вас, – обратился я, прежде всего, к Мерабу и Лике, – как только вы объедините свои личные пространства с другими душами. Мы не знаем, что оно с нами сделает, это чувственное нечто. Есть лишь предположения – их мы оговаривали вчетвером. Теперь нас шестеро. Вопросы те же: что оно с нами сделает, как это будет и когда? И еще: я – с вами, в личном пространстве Лики, но со мной ли вы в решении продолжить жизнь не в теле человека? Прежде отвечу, почему я не хочу этого!

Я не смог уберечь тело Станислафа от физической смерти, и не хочу повторения, случившегося, в ком-то другом. Если бы я даже знал, чего мне не хватило, чтобы острый лимфобластный лейкоз не разрушил его тело и не превратил юношескую кровь в яд, мой выбор – нулевой уровень Вечности, а не первый. Нам открылись знания о причинах смерти людей – они не берегут свои тела, а микробы и вирусы атакуют всегда и повсюду, – но их души заболевают раньше…

– И что нас сейчас переполняет – это не болезнь! Я правильно понимаю? – спросил Нордин.

Ему ответила Марта:

– Больше да, чем нет.

А я продолжил:

– …Кто из вас намерен строить свой собственный лабиринт? …Понятно! Тогда, кто какой для себя уровень выбрал?

Души, одна за другой, ответили, что выбрали для себя тоже нулевой уровень – Мераб отмолчался.

…Еще спрошу, по-школьному – мне это ближе: подымите руку, кто на нулевой уровень отправиться со мной, хотя, честно, не знаю, как на него пройти?

Пять рук сразу просигнализировали о такой готовности, Мераб поднял руку последним – ждал решения Лики.

Я не рассчитывал на единодушие, тем не менее, шесть душ, поднятием рук, объявили себя командой. Нужны ли нам еще души, – об этом я и спросил у всех.

– Еще одна Агне или Лика…, и я снова утону, – отозвался первым Нордин.

Малаец не иронизировал – выглядел уставшим и не таким высоким, каким был на самом деле. Грустным, тяжелым, вроде, и эта внутренняя тяжесть, как ни странно, гнула его к земле. Марта ничего не сказала, но ее взгляд не был безмолвным: не знаю! Мераб приучил нас к безмолвию, а Лика лишь пожала плечами. Ответила Агне, нервно, потому и очень громко:

– Не нужен нам никто! Закрой лабиринт!

Взгляд Марты спросил у меня: нужны или не нужны? Меня же заботило другое: почему ничего неизвестно о нулевом уровне, и главное – как на него выйти?

Я закрыл глаза и переместил всех на Детский пляж Геническа.

Семилетним Станислаф ступил на этот жесткий сероватый песок, прикипел мной, своей душой, к мягкому бирюзовому морю, пять лет прожил как геничанин и как одного из них его тело предали земле на берегу озера Сиваш, что в девяти километрах отсюда.

Отсюда я и начну путь – снова на Землю. Хотелось, чтобы земная удача не повернулась ко мне спиной хотя бы в этот раз. Только не о везении речь: родиться человеком – вот это настоящее везение! И мне повезло быть Станислафом Радомским, пусть и недолго с его телом мы были едины в проявлениях интеллекта. И все же, все же… А его ранимость, – ведь это какая глубинная чувственность! То же самое, что глубина ума. А он, помню, корил себя за то, что не мог взять в толк: что от чего нужно отделять, чтобы измерить глубину своего ума? Ведь для него все было и главным, и необходимым – таков его возраст! И в этом возрасте мне нужно пройти лабиринт и провести по нему доверившиеся мне души. Интуитивно ничего не предугадывалось, кроме того, что чувственная энергия – выход на нулевой уровень.

Осеннее Азовское море, на отмелях светло-серое, где глубже – синее, еще с восторгом купало людей, но вид пляжа свидетельствовал о закрытии летнего сезона. Поэтому, я и переместил души в сентябрь, чтобы ничего их не отвлекало в лабиринте.

Чувствования подтолкнут к мысли, а она проникновенна, что и даст нам возможность, вглядываясь каждый в себя и не в последнюю очередь для того, чтобы не сгореть, продвигаться лабиринтом к нулевому уровню. Мы ведь перемещались из одного воображения в другое, иное дело – шли, куда и зачем? Теперь и куда, и зачем не могут быть прежними.

Подошли Марта и Лика.

– Есть идея! – сообщила Марта, и махнула рукой Нордину и Мерабу, чтобы те подошли.

Мераб дал понять – без него, но добродушный нрав малайца давно угас и, прихватив мегрела за плечи, он подвел его к нам. А Лика обратилась к Мерабу все тем же ровным голосом:

– Я – душа Лика Габелия! Определись, наконец, кто ты: душа Мераб Габелия, или – кто?

Воин, с ног до головы в черных одеждах, тут же вскинул руку, только в это раз сорвал со своего лица повязку и ответил коротким сдавленным стоном. Его глаза, полные слез, лишь добавили всем нам тягостных чувствований, и понадобилось время, чтобы унять эту боль и горечь.

Труднее всех пришлось Агне – накатила истерия, и она стала надсадно кричать, что никого больше не хочет ни слышать, ни видеть, хочет домой, в белый-пребелый домик в Вильнюсе. «Я ухожу от вас!» – вопила она, надрывно рыдая, а я, дождавшись момента, когда Агне могла меня слышать, сказал ей, что теперь это невозможно: я закрыл вход в лабиринт, как она и просила.

Марта с Ликой предложили образовать энергетический круг, чтобы чувственное нечто в нас себя проявило. Что бы это ни было, полагали они, оно выйдет наружу и станет для нас осязаемым. По-другому и быть не может, так как оно гораздо больше объема наших чувствований и, тем более, постоянно в нас растет. Возможно, что оно и поведет нас лабиринтом воображений, или что-то откроется нам всем, чего мы еще не знаем, но момент это узнать – настал, возможно!

Идея энергетического круга вызвала в нас массу предположений и догадок. Память выдала картины, преимущественно, из фильмов, но сюжеты, разумеется, постановочные. Мы же – не актеры, и не знали, чем все закончится. Неизвестность не могла нас напугать, лишь откровение ее для нас, всех, было очевидным, потому и томило.

От Автора.

Подходила к концу история каждой души в Вечности. А сколько их всего еще будет? Бесконечно много! Только эта – первая и последняя, в которой шесть душ встретились и, открывшись одна другой, пережили вместе самые сложные и мучительно-неприятные земные чувствования. Личная трагедия стала частью общей, равно как страдания душ слились в ручеек человеческой боли, но какая это безмерная боль! Да и ручей – пламень, выжигающий в глубину. И без разницы, узок ручей или широк – боль все глубже проваливается вовнутрь души, и она становится безбрежностью страданий и тоски. А ручейков-то не счесть, и все, переполненные от переживаний, несут эту боль снова на Землю. Круговорот боли? Похоже, что так. …Похоже, что страдания действительно включают человеку мозги! Но, если это так на самом деле, тогда человеческая жизнь – это побег тела от души, чего не может быть. Лишь душа способна покидать тело, значит, и жить человек должен по-другому. Но как, …как именно человек должен научиться жить, чтобы не страдать? Чтобы в окна его дома перестала заглядывать смерть, а двери не открывало горе, оставляя их открытыми?.. Ах, Марта-Марта, зачем ты это сказала?..

А Марта стоял рядом, и не сводила с меня глаз. И еще яркие, нежные и мягкие краски осеннего дня были ей к лицу. Дождавшись моего взгляда, она взяла меня за руки – если бы не сейчас, я закрыл бы глаза, но!..

– Я не хочу с тобой расставаться, душа Станислаф! – призналась она, поднося мои пальцы к своим горячим губам и целуя их у всех на виду.

Ее глаза, казалось, любовались мной, а голос плакал в груди, сбиваясь на всхлипывания от досады. Я ощущал то же самое, что и она: благодарность за чувственную нежность и банальную жалость к себе – сказка обоюдной страсти прочитана второпях. Страсть, может, и шальная, да что оттого, если у чувств, как их не назови, не могло быть продолжения в развитии. У торгового киоска, что синел в десяти шагах от нас, я прощался с Катей, она так же, по-детски, всхлипывала от досады на шальном ветру, теперь – Марта, и я несчастен по-прежнему, не меньше, чем они. И то же море рядом, тот же горизонт вдали, только в этот раз мне было абсолютно все равно, кто с кем целуется: море на горизонте с небом, или море и небо с горизонтом?