Я - не заморыш!

Мне показалось, что Наталья Анатольевна с какой-то радостью делает это. Может, не потому, что я должен повидаться с тяжелобольным отцом, а чтоб избавиться от меня. Или не так? Не знаю.

— Я думаю, что в Перми найдется, например, вечерняя школа, и Кирилл закончит там четвертую четверть, — сказала она и сняла с себя ответствен­ность. Может, и вправду хочет, чтобы я с папой повидался.

— Да, конечно, — с готовностью согласилась мама. — Как приедем, так сразу в школу устроимся.

Мне показалось, что о моей учебе мама сейчас думала меньше всего. Я, честно говоря, тоже.

О тяжелом состоянии отца не говорили ничего. Я так понял, что мать и классная предполагали худшее. Но отца-то выписали из реанимации. И я верил, что он выкарабкается, батя хоть худой, но жилистый. Радость от того, что мы едем к отцу, распирала меня. Я вдруг показался себе таким крутышом, который решил сложный вопрос. Хотя все утряслось без меня.

Только классная ушла от нас, в дверь постучались. Это был дядька Мишка-зоотехник.

— Ирина, вот возьми. Это Косте передачка. При сотрясении мозга — мед и грецкие орехи лучшее лекарство.

— Да ну, зачем!.. — запротестовала мама.

— Возьми. Проведай да возвращайся. Думаю, пора обговорить наши личные дела. — Зоотехник переминался на пороге. — У меня дом, хозяйство. Нужна хозяйка, а ты без работы. Да и твоему оболтусу дело найдется. Он вроде хваткий. — Зоотехник торопливо выложил свои аргументы, не давая маме вставить слово.

— Нашел время. Ты вообще о чем, Михаил? — раздраженно сказала мама. Тут из-за ее спины возник я, мать совсем стушевалась: — Ну, ладно, ладно. Все, мы торопимся. А за орехи спасибо. Пригодятся мужу... — Мать подчеркнуто сказала «муж» и аккуратно закрыла перед дядькой Мишкой дверь.

— Он что, пристает к тебе? — со злостью спросил я.

— Не болтай глупости! — возмутилась мать.

— Козел старый! — Мне вдвойне стало обидно за батю. Он только из реанимации, а этот скотовод со своими орехами к мамке свататься при­шел. — Коз-зел.

— Давай, пакуй свои вещи. Книги возьми хоть для вида.

Собрались. Адрес больницы узнали по интернету. Мама звонила в Пермь, но телефон молчал, там же во времени с нами два часа разница.

— Доберемся! — сказала мама с решительностью, которой я от нее не ждал. — Язык до Киева доведет, как говорил твой дед Кирилл. А до Перми — тем более.

На поезде до Перми надо было добираться с пересадками — трое суток. Поезд с вокзала в райцентре отправлялся рано утром — маршрутки в это время не ходят, такси — дорого, пешком — часа полтора. А с двумя огромны­ми сумками вообще не вариант. Попробовал поднять обе сразу, но убедился, что я все-таки заморыш. Хотя, конечно, эти два дня так пахал, да и с Амбалом была махаловка. Потому все тело болело.

Мама обзвонила знакомых — неудачно: у кого-то машина сломалась, кто- то был выпивший, кто — без страховки. Было несколько звонков и матери, в том числе от Завмага. Я не знаю, что говорил ей этот самый Артем Артемо­вич, мамино лицо не выдавало никаких эмоций. Она сказала мне:

— С транспортом решили.

От Маришки пришла эсэмэска: «Кир, счастливого пути! Возвращайся, я жду». И все.

На вокзале опять — полиция: я не террорист, но на гастарбайтера похож

Ночью перед поездкой мне снилась всякая всячина — в стиле фэнтези: когтистая судьба-злодейка, чахлая моя воля в виде бомжа-бурлака, бездене­жье в форме болотистой лужи. Но папа почему-то не приснился. А я ждал. Ну ладно, скоро и так увижу.

Рано утром за нами заехал сам Завмаг! Я удивился, если честно. Хоть он к бате моему относился хорошо — одноклассник и все такое, но Артемович все-таки капиталист.

Сели в его «мерс» как белые люди. Я, чтобы как-то оправдать пользова­ние «мерседесом», спросил Завмага:

— Этот «мерс» отец ремонтировал?

Завмаг засмеялся:

— Этот-этот.

— Артем Артемович только недавно купил новую машину, — сказала мама с некоторым укором в мой адрес.

Я вжался в сидение и молчал, потому что вспомнил, как поселковые паца­ны бегали смотреть крутой «мерс» возле «Гипермаркета». Ну да. Конечно, папа другого «мерина» ремонтировал. Но ведь ремонтировал же! Все не смог­ли, а он сообразил — без диагностики!

На вокзале к нам сразу подошли полицейские.

— Сними очки, солнце еще не взошло, — сказал один со звездочками, другой рассмеялся.

— И не щурься так, говорят же тебе, солнце еще не взошло, — подначи­вал полицейский, намекая на мой заплывший глаз.

Сравнили мою разрисованную физиономию с паспортом. Он у меня был новенький, только что получил. В торжественной обстановке. Я, честно сказать, волновался сильно, когда мне его вручали. Тогда у меня было такое ощущение, что раз получил паспорт, так сразу и повзрослел. Но после полу­чения паспорта я резко не повзрослел, не перестал ощущать себя заморышем. Жаль.

И тут, на вокзале, я сильно волновался. Что я, позорник, полицейских боюсь? Я же ростом метр восемьдесят уже, выше сержантика и наравне с его начальником.

Так! Где моя воля, смелость? Как победить страх? И почему, блин, страх мужского рода?

Пока я разбирался со смелостью и волей, мама с некоторым волнением объяснила происхождение моего синяка. Сказала, что мы едем к отцу, кото­рый в реанимации, начала доставать справку с печатью из школы.

— Гражданка, не надо нам рассказывать всю биографию вашей семьи, — успокоил ее старший, со звездочками на погонах. — Вижу, что не терро­ристы.

— Но на гастарбайтеров похожи, — неуместно хохотнул другой полицей­ский.

Наряд удалился дальше проверять отъезжающих и провождающих.

— А при чем тут гастарбайтеры? — спросил я маму.

— Ну, так по разрезу одного твоего глаза определили, — мама мягко улыбнулась, наверное, чтоб не обидеть меня. — Хотя, может, и придется нам на Урале стать гастарбайтерами.

Я с мамой не согласился, потому что представлял, какие они из себя, эти гастарбайтеры. По телику показывали — метут Москву, строчат в каких-то подвалах шмотки, на стройках пашут Рафшанами.

Ладно, мне не до них. У меня — другое. Честно говоря, ехал на поезде впервые. Наш плацкартный вагон сначала был почти пустой. Я, конечно, забрался на верхнюю полку. Думал, сразу засну. Но стук колес мешал.

Мама тоже не спала — даже не прилегла. Все смотрела в окно. Что там виделось, описывать не стану. Простые мелькающие картинки. Но мама, кажется, плакала. Ну почему она все время плачет? Вот вчера, когда отши­ла дядьку Мишку зоотехника, была решительная. Я вспомнил наставления Завмага: решил — действуй! Мне понравилось. А сейчас чего плачет? Судьбу свою оплакивает или потому что папа — в тяжелом состоянии?