Я - не заморыш!

— У тебя здесь есть родня ближе некуда. Отец родной.

— Это да. Вот если бы мы вместе жили.

— Кирилл, прекрати! Сходи лучше в душ, с дороги не мылся.

— Пойду...

Я принял душ, затем, отмутузил всех негодяев

Я стоял под душем. Теплые струи смывали с меня шелуху прежней, допермской, доотцовской жизни. Я верил: с завтрашнего дня все будет нор­мально. Пермь примет нас. Под теплым душем я ощутил себя защищенным.

С отцом тоже все будет хорошо. Это я так прямо с рекламной интонацией и сказал. Надо завтра отнести бате гостинцы: мед, орехи, которые передал дядька Мишка-зоотехник.

Интересно, как там орехи, которые мы с мамой посадили в ящике на кухне? Может, и правда вырастет целая роща, ну или аллея. Аллея Кирилла — ха-ха!.. И по этой аллее я буду гулять со Звездной Звездой. Хотя, пожалуй, нет, не с ней. Ленка постоянно надо мной смеялась. Вспомнилось ее обидное: «.А он своими макаронинами машет, машет — баранов разгоняет!»

Хотя она, Ленка, права. Я протер запотевшее зеркало, висевшее на двери душевой. М-да. Конечно, она права: на меня уныло смотрел тощий, длин­ный заморыш (глистом я не стал себя называть). Действительно макаронины, а не руки, — даже признаков бицепсов нет, как я ни пыжился. И физиономия поцарапанная, и фингал не сошел. Не хотел бы я, чтоб меня Ленка сейчас видела. Да и Маришка, и Маленькая Эротика из нашего вагона. Что это я про девчонок думаю среди ночи, как озабоченный? Нафиг они мне. В голове снова вззникло:

Девочки и мальчики, дуры и обманщики..

Я еще раз осмотрел в зеркале как бы чужую физиономию. Попробовал себя успокоить: синяки мужчину украшают, то есть, шрамы. Да, жаль, я Амба­ла в тот раз скалкой слабо долбанул. Если бы его отрубил сразу, не было б у меня синяка.

Я одевался и думал: скалка — это все-таки не по-мужски. Да и бутыл­ка — тоже. С бутылкой я и в вагоне набросился на кудлатого певца, и се­годня — на этого мужичка. А если он и правда ментов вызовет? Хотя я этого не боялся, как мне казалось. Во-первых, наверное, стал смелее — смелость, показалось, прямо распирала мне грудную клетку. Во-вторых, пьяный мужик вряд ли пойдет жаловаться в полицию на пацана (хотя какой я пацан — метр восемьдесят ростом!). В-третьих, полицейские здесь, как хотелось думать, справедливые — на вокзале нас не тронули, все рассказали, показали. Даже паспорт не спросили. На мыслях об этом документе, которым я втайне гор­дился, послышался осторожный стук в дверь душа:

— Сынок, все нормально?

— Да, мам.

— Уже второй час ночи.

Я вышел из душа, одеваясь на ходу. Мама стояла в коридоре, ждала меня. Я огляделся — полицейских нет.

— Мам, что ты стоишь на холоде?

— Ты так долго был в душе, я начала беспокоиться.

— Что я, ребенок?

— Да взрослый, взрослый. Иди уж, — она легонько подтолкнула меня в комнату.

Мама попыталась незаметно вынуть из кармана халата. пустую бутылку.

— Это что?

— Для самообороны, — пояснила она. — Это у нас семейное оружие.

Мы оба рассмеялись.

— Как там твои ласты, йог?

— Почему йог? — не понял я.

— Ну, по стеклу ходишь.

— А... Нормально, — сказал я, не слишком обращая внимания на садня­щие ранки.

Мама, однако, обработала мелкие порезы йодом, заклеила пластырем.

— До свадьбы заживет, — оптимистично сказала она.

— Мам, завтра мы что делаем? — я как бы не услышал про свадьбу, но мне, озабоченному и гиперактивному, вспомнились девчонки — сразу все вместе: Маринка, Ленка и Маленькая Эротика.

— Отоспимся, потом надо к начальству больничному сходить.

— Сначала к папе.

— Сначала ты возьмешься за учебники, потом — к отцу.

— Мам, ты среди ночи про учебу говоришь — это извращение.

— Не выражаться при матери! — нарочито сердито сказала она. — Ты вообще запустил школу.

— Не надо о грустном. Давай спать.

Во сне, который был не в стиле фэнтези, а очень реальный, я дрался! Крутыш, накачанный, ловкий, гиперактивный. И конечно, справедливый... Дрался я за маму, потому что ее несправедливо уволили с работы. Кажется, с директором их производственно-технической конторы. Не мог же я драться с теткой, трескавшей лопушистые пирожки.

Потом я дрался за отца — с бандюками, которые покалечили папу, разби­ли его уазик и отжимают дачный домик с землей. С этими было очень трудно, но я справился.

Даже за деда Кирилла, которого я при жизни не знал, пришлось махаться. На этот раз — с заведующим МТФ Трофимовичем, который довел моего деда до разрыва сердца, а колхоз — до банкротства. Этот завфермой был настоя­щий боров! Огромный, толстый. Кулак, как моя голова! Но я классно уходил от молота завМТФ. А он мне раз за разом подставлял свою челюсть. Короче, я его завалил.

Главное, вся эта махаловка происходила прямо на автобусной остановке в Перми, напротив Верховного здания, где заседали депутаты и министры. Они, я знал, смотрели с высоты своих положений на этот захватывающий кинобо­евик. Среди них был министр спорта. Он, скорее всего, распорядился, чтобы со мной начал работать самый лучший в Перми тренер по рукопашному бою — скоро надо будет защищать честь целого края. А тут такой самородок возник из поселка Лесостепного.

В толпе, которая смотрела, как я круто расправляюсь с негодяями, был и Амбал! Он больше всех радовался моим победам и кричал: «Давай, Кир, мочи их! Покажи, какие мы — лесостепные!» Амбал, наверное, понимал, кто будет следующий, и всячески показывал мне, что он мой лучший друг, а не только земляк.

— Тише ты, не ори! — цыкнул на него наш участковый товарищ майор. — Что раздухарился? Это тебе не Лесостепной. Здесь надо соблюдать порядок.

Я краем глаза заметил, что нашему участковому помогают соблюдать порядок молоденькие полицейские с пермского вокзала. Они сдерживали толпу болеющих за меня. Я не видел, но точно знал, что здесь и Маришка, и мой верный друг рыжий Дениска, и Звездная Звезда Ленка. Теперь она убеди­лась, что у меня руки не макаронины, а настоящие рычаги.

— Константинович, хватит! — послышался голос мамы. Она меня по отче­ству называла в особых случаях. Мама тоже была здесь — с отцом. Тот опирался на костыли, но готов был броситься на мою защиту. Хотя это было лишним.

— Пап, все нормально. Я сам! — крикнул я ему и тут же пропустил удар. Точнее, не удар, а пощечину.

— Давай, вставай, Константинович! — легонько хлопала меня по щекам мама. — Целый день спишь.

— Мам, ну что ты пристала. Не дала такой сон досмотреть. — Я нехотя возвращался в реальность. О, каким я крутышом был, как я всех раскидал! Жаль, это было во сне.

— Умывайся, одевайся, — скомандовала мама. — Сейчас идем к отцу в больницу.

Вот пришли к отцу: я и. две его жены

На проходной в медсанчасти был уже другой охранник. Он не обратил на нас ни малейшего внимания. А мне хотелось, чтобы он спросил:

— К кому?

— К отцу! — с гордостью ответил бы я и показал свой паспорт. Но напар­ник вчерашнего супергероя не взглянул на мою поцарапанную физиономию с фингалом.

Отец нас встретил с улыбкой. Мы принесли лесостепновские гостинцы: грецкие орехи, мед. Еще мама сварила фасоль. Оказывается, все это вместе полезно при переломах.

Я, конечно, не стал пояснять, что орехи и мед от дядьки Мишки. «С чего это вдруг от него подарки?» — задался бы вопросом отец. А я-то знаю: потому что зоотехник к маме неравнодушен. Мне это конкретно не нравилось, и бате не понравилось бы. Может, он и не стал бы есть мед с орехами от дядьки Мишки. А ему сейчас нужны всякие витамины, микро­элементы, что там еще?..