Я - не заморыш!

— Скоро сойдет, не волнуйся! — успокоила мама.

— А я не волнуюсь. Мне пофиг, — сказал я нарочито басом. Хотя, конечно, с синяком, даже отцветающим, было не по кайфу. — Мам, завтра мне симку купим? А то я как лох последний. Сто лет телефон не работает.

— Купим. Вон Галина написала, что Маришка тебе СМСки шлет.

— При чем тут Маришка? Я с пацанами не могу переписываться. Как там Дениска? Может, Амбал на него наезжает.

— А чем ты можешь помочь? Тут, думаю, надо будет с местными Амба­лами разбираться.

Как раз в этот момент вежливо, но настойчиво постучали. Мы с мамой притихли. Еще стук.

— Откройте! Это я — Василий.

Мы молчим. Василий попытался засунуть в замочную скважину ключ. Но мама предусмотрительно оставила в дверях свой ключ изнутри.

— Откройте, я же знаю, вы здесь! — Василий стал стучать в дверь настойчивее.

— Что вам надо? Мы уже легли спать.

— Это делу не помешает.

— Идите с богом, Василий.

Мать подошла к двери, механически обследовала пальцами вмятину от бутылки, которую я запустил прошедшей ночью, отпугивая незваного гостя. Сейчас я понимал, что возможности повторить свой ночной «подвиг» нет. Бутылки под рукой не было, к тому же, оказывается, мы поселились в комнате Василия. Да и у меня что-то запал исчез, вот опять заморышем себя почув­ствовал, воля моя сдулась, смелость скукожилась. Вдруг подумалось: был бы у меня брат, пусть на год младше, мы бы с Васькой влегкую справились.

Мама глянула на меня, наверное, я имел очень жалкий вид, потому что она заплакала:

— Господи, ну что за напасть такая? Когда же это все закончится?

— Да не реви, дура! — мирно сказал Василий. — Я за простынями чисты­ми пришел. Там, в шкафу лежат.

— Точно?

— Да точно, точно.

— Василий, давайте я вам их в окно выброшу. В пакете.

— Ну что за бред!

— Ладно, сейчас, — согласилась мама.

Я взялся за спинку стула так, чтобы при необходимости применить его как орудие самообороны. Воля моя встрепенулась, сердце вроде как стальным стало. Или это нервы стальные? Мама глянула на меня с надеждой и повер­нула ключ. В проеме двери возник. полицейский! За ним был Василий. Мы с мамой отшатнулись!

Полицейский как-то представился. Я не расслышал, меня колотил ман­драж, но стальное сердце противилось этим вибрациям.

— Ваши документы! — пока мама искала свой паспорт, Василий поко­пался в шкафу и действительно извлек оттуда белье.

— Я же говорил, мне простынь чистая нужна. Видишь, я из-за вас по чужим углам скитаюсь. А там принимают со своим харчем и со своим бельем.

— Так, а твои документы? — обратился ко мне полицейский. Я вынул спасительный, как мне казалось, паспорт. Участковый изучил его, потом мой фейс. — Что с лицом?

— Пчела укусила.

— А я думал, дрова рубил.

Мама дала свой паспорт:

— Вот, пожалуйста. А с сыном так случилось, товарищ лейтенант, — потерянным голосом сказала мама.

— Ну, я пошел, — сказал Василий и удалился с бельем.

— Понимаете, сейчас отовсюду мигранты едут, — объяснял полицей­ский. — Мы обязаны отслеживать процесс, паспортный режим. Вы вот из неоднозначного региона.

— Да из однозначного региона мы, товарищ лейтенант. Я сегодня уже третий раз слышу — неоднозначный регион. У нас там все нормально.

— А цель приезда?

— Отец его в больнице лежит. Не встает пока, в аварию попал. Приехали проведать и поухаживать.

— Отец его? — полицейский показал взглядом на меня. — А вы — мать? Как это?

— Просто. Его отец — мой бывший муж.

— А, понятно. И вы, бывшая жена, приехали за ним ухаживать?

— Ну да. Мы разошлись давно, но все равно он близкий человек. Отец моего сына.

— Бывает же, — удивился лейтенант. — Бывшая жена и вот так. — Потом, спохватившись, добавил строго: — Вам надо временно зарегистриро­ваться. Есть у кого?

— Да, есть, — поспешил я. — Начальник мебельного цеха наш земляк. Он нас у себя пропишет.

Мама вопросительно на меня смотрела.

— А как зовут его? — спросил лейтенант.

— Владимир Сергеевич.

— Проконтролируем. Вы понимаете, что вас в чужую комнату заселили?

— Да, конечно, мы завтра же съедем отсюда, — заверила мама, еще не знавшая, куда нам утром податься.

— Проконтролируем, а то ведь нарушение паспортного режима! — Поли­цейский ушел.

— Все, спать! — скомандовала мама. — Завтра трудный день.

Я не знаю, на нервной ли почве, или по устоявшейся привычке, но я страшно захотел жрать.

— Мам, там у нас перекусить ничего не осталось?

— Кирилка, на ночь глядя.

— Растущему организму надо.

— Вот, немного орехов осталось, которые отцу передавали.

— Это дядь-Мишкины, — как-то неуверенно сказал я.

— И что с того?

— Теперь он председатель колхоза, — произнес я со скрытой завистью.

— Ну, точнее, кооператива. Ты это к чему?

— Он же замуж тебя звал.

— Время нашел о моем замужестве говорить, — нахмурилась мать.

Я расколол орех, жевал и думал: «Вот мама выйдет замуж за председате­ля, а отец может так и остаться инвалидом. Несправедливо. С другой сторо­ны, у бати же есть женка, эта лахудра Жанка».

— Мам, мы же не уедем, пока отец не поднимется?

— Я тебе уже сказала, пока на ноги не встанет. А там — по обстоятель­ствам. Видишь, тебя вот обвиняют, что наследство делить приехал. Может, еще родственники у папки твоего объявятся. Раньше их было много.

Я затравил голод, вспомнил о проросших орехах у нас на подоконнике. Маринка их высадила в палисаднике. Представил ореховую «аллею Кирилла» и понял: туфта все это. Чтоб она выросла, лет десять надо.

С такими мыслями и заснул. Я знал, что мне в очередной раз приснятся отец с мамой и со мною — трехгодовалым. Буду взбираться по лестнице, у которой нет перил, а на балконе (или постаменте) будет стоять Звездная Звез­да Ленка, а может, Маришка или, допустим, Маленькая Эротика. Но. мне этот сон не приснился.

Ксения — это не Маленькая Эротика, я обознался

Наконец-то выспались нормально. В дверь никто не ломился, полиция не приходила. Сны мне тревожные или дурацкие не снились. Но утро было дождливым и полуголодным. Я смотрел в слезящееся окно и злился на себя, что снова хочу есть. Хлеб с майонезом плюс чай как-то не сильно заглушили голод. Маме, конечно, я ничего не сказал, она и так комплексует, что деньги неожиданно быстро заканчиваются и что мне нечего дать поесть. У нас оста­вались еще фасоль и орехи от дядьки Мишки-зоотехника.