Я – спящая дверь
Шрифт:
Но когда отец понял, что единственная возможная замена белому грудному молоку фру Торстейнсон – это его собственная красная кровь, он отбросил такие мысли раз и навсегда. Идея вскормить меня на человеческой крови, если ее осуществить на практике, выглядела не только ужасной, но и рискованной. Лео хотел создать спасителя, способного передать важное послание новому веку, а не ненасытного кровопийцу, подобного тем, что столкнули мир в бездну, пока бездна отводила взгляд от их лиц.
Я до сих пор помню его щекочущий мизинец у себя во рту, проверяющий, не слишком ли натянута или расслаблена подъязычная уздечка, не слишком ли нависшее или расщепленное нёбо, не слишком ли узкий или разросшийся корень языка. В другое время, подсунув руку мне под затылок, он поглаживал мою шею подушечками пальцев, или, положив ладонь на грудь, измерял силу дыхания – но всё, казалось, было в порядке, и
– Что ты и сделаешь. Еще есть время…
– Спасибо, Алета, ты замечательная. Давай-ка выпьем коньячка.
– Лишь однажды фру Торстейнсон лично спустилась с третьего этажа попросить молока для своей дочери. Как-то, воскресным утром в начале марта, в дверь нашего полуподвала решительно постучали. Я лежал в своей кроватке, которую Лео закатил в тесноватую гостиную, чтобы видеть меня с того места, где он сидел за обеденным столом. Он пил чай с имбирным печеньем и перелистывал нотный сборник, приобретенный им в букинистическом магазине на втором этаже дома по улице Лёйгавегур, и в то утро проигрывал в уме беззвучную сонату «In futurum», сочиненную уроженцем Праги Эрвином Шульгофом. Мы с отцом испуганно встрепенулись, я – от дремоты, Лео – от яростного молчания музыкальной композиции, но, прежде чем он успел встать и ответить на стук, визитер сам впустил себя внутрь. Из прихожей донесся звук шагов, и мгновение спустя в дверях гостиной появилась фру Торстейнсон.
Ее завитые на бигуди волосы покрывала темно-зеленая вуалевая косынка, одета она была в черный халат атласного шелка с повторяющимся узором из японских пагод и пышных облаков, вытканных по ткани еще более темной нитью, на ногах красовались домашние шлепанцы с орехово-коричневыми помпонами и лакированными деревянными каблуками. Пятнадцатимесячная Халлдора Октавия восседала на руках матери, как принцесса на троне, – в бархатном сарафане, с кружевным воротничком и с пустышкой во рту, которую она усердно посасывала с громким прищелкивающим звуком.
Мать с дочерью заполнили дверной проем, будто хотели заблокировать нам выход. Лео вопросительно уставился на женщину. Та на его взгляд не реагировала.
Тянулись секунды.
И до отца наконец дошло, в какой нелепой позе он застрял: на полпути между сидением и стоянием, словно человекообразная обезьяна, делающая в штаны. Он смущенно зарделся, выпрямился, отложил в сторону сборник и прокашлялся.
– Добрый день.
Войдя в гостиную, фру Торстейнсон пробежалась взглядом по скудной обстановке, изучая ее с надлежащей долей безразличия, что можно было истолковать либо как уважение к его частной жизни, либо как предвзятость по отношению к «хламу», который он «натащил в ее дом». Ноты на столе также не ускользнули от ее внимания, и она скороговоркой произнесла:
– Надеюсь, вы не поете в хоре, херра Лёве…
Я лежал с подтянутым под самый подбородок одеялом, ограничивающим обзор комнаты, но сразу почувствовал, как нервничал мой отец в присутствии фру Торстейнсон. Он заикался, оговаривался, путал падежи, произносил исландскую «s» на манер чешской «c», не мог вспомнить самые ходовые слова и строил предложения как попало, тем самым подтверждая все предубеждения женщины относительно дефективности иностранца в ее полуподвале.
– Впрочем, херра Лёве, ваши хоровые занятия меня не касаются…
Фру Торстейнсон заглянула ко мне в кроватку:
– Смотли, Дoла [24] , смотли, маленький мальсик!
Она наклонилась вперед, чтобы малышка тоже смогла меня увидеть.
– Маленький мальсик в насем доме? Нась маленький мальсик!
Халлдора Октавия внимательно разглядывала меня, пощелкивая пустышкой. Мать опустила дочь пониже, и я тоже с интересом уставился на нее: один глаз у девчушки был голубым, другой – карим.
Халлдора Октавия на мгновение перестала сосать, ее нижняя челюсть расслабилась, соска скользнула вперед между приоткрытыми губами и выпустила изо рта струйку слюны, которая, устремившись вниз по подбородку, собралась в огромную каплю, оторвалась, шлепнулась мне на лоб и тут же затекла в левый глаз.
24
Дoра –
уменьшительно-ласкательное от Халлдора.Я судорожно сжался и забарахтался, как лежащий на спине жук. Затрясся от испуга. Выдавил из себя дрожащий писк. Забрыкался, сбрасывая одеяло и отфутболивая сдернутые с ног вязаные пинетки.
Фру Торстейнсон потянулась ко мне, чтобы снова укрыть, но остановилась на полпути и отдернула руку. Обернувшись через плечо к Лео, неуверенно топтавшемуся у нее за спиной, обратилась к нему на том же языке, на котором говорила с Халлдорой Октавией:
– У мальсика стлянные больсие пальсики…
И, указав на мои крошечные большие пальцы ног, добавила:
– Или не странные?
Отец, шагнув к кроватке, пристроился рядом с фру Торстейнсон.
Да, действительно, большие пальцы на моих ступнях были не такими, какими должны были быть. Верхние фаланги были искривлены или, скорее, скошены с внешней стороны, будто их с силой примяли к другим пальцам. У Лео перехватило дыхание. Как он мог этого не заметить? Неужели его мальчик лежал так, что маленькие глиняные пальчики упирались в стенки шляпной коробки и деформировались? Или это произошло в то утро, когда он достал сына из коробки, чтобы пробудить к жизни?
Додумать эту мысль до конца у Лео не получилось. Халлдора Октавия, резко дернув головой, с прищелком всосала свою пустышку.
– Позже это характерное быстрое движение головой стало хорошо известно всем исландцам, когда во время финансового кризиса две тысячи восьмого – две тысячи девятого годов Халлдору Октавию назначили на должность временно управляющей Центробанком страны.
Танец
Сцена затемнена. Слышится, как к ее переднему краю выкатываются кроватки и кувезы. Рабочие, одетые с головы до ног во всё черное, невидимы, но как только глаза привыкают к темноте, можно различить движущиеся тени, которые толкают, тащат или переносят между собой непонятные темные объекты и расставляют их тут и там за кроватками и кувезами. После чего скрываются за кулисами.
Оживают люминесцентные лампы, освещая присутствующих на сцене:
Девочка: 12 января 1962 года – ? 13 января 1962 года, девочка: 13 января 1962 года – ? 13 января 1962 года, девочка: 21 января 1962 года – ? 21 января 1962 года, мальчик: 24 февраля 1962 года – ? 27 февраля 1962 года, мальчик: 1 марта 1962 года – ? 14 апреля 1962 года, девочка: 13 мая 1962 года – ? 14 мая 1962 года, девочка: 13 мая 1962 года – ? 17 мая 1962 года, девочка: 5 мая 1962 года – ? 21 мая 1962 года, мальчик: 7 мая 1962 года – ? 25 мая 1962 года, девочка: 19 мая 1962 года – ? 26 мая 1962 года, девочка: 27 мая 1962 года – ? 27 мая 1962 года, девочка: 28 мая 1962 года – ? 29 мая 1962 года, мальчик: 22 июня 1962 года – ? 23 июня 1962 года, мальчик: 27 июня 1962 года – ? 30 июня 1962 года, мальчик: 10 февраля 1962 года – ? 11 июля 1962 года, девочка: 30 апреля 1962 года – ? 11 июля 1962 года, мальчик: 10 февраля 1962 года – ? 16 июля 1962 года, мальчик: 16 июля 1962 года – ? 16 июля 1962 года, мальчик: 9 июля 1962 года – ? 18 июля 1962 года, девочка: 19 июля 1962 года – ? 19 июля 1962 года, мальчик: 31 июля 1962 года – ? 31 июля 1962 года, девочка: 1 августа 1962 года – ? 1 августа 1962 года, мальчик: 29 марта 1962 года – ? 3 августа 1962 года, мальчик: 9 июля 1962 года – ? 4 августа 1962 года, девочка: 13 февраля 1962 года – ? 7 августа 1962 года, мальчик: 1 июля 1962 года – ? 18 августа 1962 года, мальчик: 17 августа 1962 года – ? 20 августа 1962 года, девочка: 3 сентября 1962 года – ? 3 сентября 1962 года, мальчик: 1 октября 1962 года – ? 6 октября 1962 года, мальчик: 18 ноября 1962 года – ? 18 ноября 1962 года, мальчик: 27 ноября 1962 года – ? 27 ноября 1962 года, мальчик: 18 декабря 1962 года – ? 18 декабря 1962 года, девочка: 16 декабря 1962 года – ? 23 декабря 1962 года…
На заднем плане загораются лампочки в низко висящих над сценой люстрах. Они самых разных форм и размеров, одни из термостойкого черного или белого пластика, другие из мутного или темно-серого цветного стекла, их беловатый свет падает на то, что вынесли на сцену рабочие.
На приподнятой платформе расставлены шесть кроваток, четыре высоких стульчика для кормления и три детские коляски, между ними расстелен игровой коврик с изображениями лун и ночных бабочек.
Когда в кроватках и колясках начинается какое-то шевеление, рабочие начинают выносить на сцену малышей и усаживать их на стульчики для кормления. Еще четверых укладывают на игровом коврике. Дети с кровоподтеками на макушках и затылках, с посиневшими губами и налитыми кровью глазами, со следами ожогов на руках и теле – от кипятка, огня и электричества.