За час до полуночи (пер. Максима Дронова)
Шрифт:
– Понятно. – Я начал перезаряжать револьвер. – Только почему ты не привел с собой наш «корпус быстрого реагирования»?
– Пайета и Леграна? – Берк покачал головой. – Стейси, я хотел поговорить с тобой наедине – без свидетелей, так сказать.
– Итак, дружба скрепленная временем – ты это имеешь в виду? Секретные отношения Америки с Англией?
Он не взорвался, промолчав. Однако было заметно, что ему не понравились мои слова.
– Хорошо, я вытащил тебя чуть позже, чем намеревался. А ты не думал над тем, сколько хлопот потребовала операция? Сколько она стоила?
Берк
Я засунул «смит-вессон» в кобуру и присел на корточки рядом с ним. Затем молча протянул ему сигарету. Он отказался, коротко взмахнув рукой, будто стряхивая с себя грязь.
– Что с тобой, Шон? Ты изменился, как я успел заметить.
Он снял темные очки, провел рукой по лицу и вяло улыбнулся.
– Стейси, когда я был в твоем возрасте, будущее представлялось мне цепью сплошных обещаний. Сейчас мне сорок восемь, и все уже вроде бы немного позади.
Фраза прозвучала совсем тихо, но походила на крик души – казалось, он много размышлял над этим. Резюме ирландца, который не только читал Оскара Уайльда, но и успел кое-что повидать на своем веку.
– Я понял, – произнес я. – Сегодня прекрасное утро для подведения итогов.
Берк продолжал говорить, как бы не слыша меня:
– Жизнь имеет привычку рано или поздно ловить нас в свои сети, как мне представляется. Ты просыпаешься однажды утром и неожиданно обнаруживаешь – впервые обнаруживаешь, – что все кончено. Стоя на грани, ты понимаешь, что, вероятно, уже слишком поздно на что-то надеяться.
– Такой вопрос всегда слишком поздно решать, – проговорил я, – даже сразу после своего появления на свет.
Я был слегка зол на Берка, потому что не выносил подобных разговоров, однако отступать было поздно, несмотря на легкое, недавно возникшее у меня подозрение, что я уже попался в сети, которые плетет вокруг меня сладкоречивый ирландский обманщик, талант которого на посрамил бы даже сцену Шекспировского театра.
Берк посмотрел на меня, и в его голосе прозвучала настойчивость:
– А чем ТЫ живешь, Стейси? Во что веришь? Веришь по-настоящему, от всей души?
Мне не было необходимости отвечать себе на этот вопрос – после того, как я погостил в Яме.
– В Каире со мной в камере сидел один старик.
– За что сидел?
– Какое-то политическое дело. Я не вдавался. Потом его увели. Он был буддистом – дзен-буддистом. Знал наизусть каждое слово, когда-либо произнесенное Бодхитхармой. Это помогло нам продержаться три месяца.
– Не хочешь ли ты сказать, что он сделал из тебя буддиста? – Берк нахмурился. Мне показалось, он сразу подумал о том, не собираюсь ли я заявить, что больше не хочу ввязываться ни в какое насилие.
Я отрицательно помотал головой:
– Нет. Это можно выразить следующим образом: он помог мне определиться в моей жизненной философии. Я вечно сомневающийся. Не верю ни во что и ни в кого. Когда начинаешь
во что-то верить, ты немедленно приглашаешь другого не соглашаться с тобой. И с этой минуты ты в опасности.Мне показалось, что Берк не слушал меня, а, возможно, просто не хотел понимать.
– Все зависит от точки зрения, Стейси.
– Что приводит нас вновь к началу наших рассуждений. – Я выбросил окурок в воду. – Так насколько же плохо обстоят дела?
– Очень неважно, дружище.
Не только вилла принадлежала герру Хофферу. «Сессна» тоже была его, и он, оказывается, обеспечил всю наличность, которая ушла на операцию по вызволению меня из Фуада.
– Так тебе принадлежит что-нибудь, кроме твоей одежды? – спросил я.
– Это, к сожалению, все, что нам удалось вынести из Конго, – констатировал он. – Разве нужно напоминать тебе об этом?
– Но ведь и после Конго тоже была кое-какая работа, как я припоминаю.
Берк вздохнул и произнес с заметным облегчением:
– Теперь я уже могу рассказать тебе. Нам полагались проценты от того золота, с которым тебя прихватили в Рас-Эль-Канаисе.
– Насколько большие проценты?
– В это золото было вложено все, что у нас имелось. Той ночью мы могли получить в пять раз больше. Дело казалось стоящим.
– Спасибо за откровенность.
Я не был зол на него. Этот вопрос больше не занимал меня. Мне было просто интересно, что же произойдет дальше.
– Значит, теперь никаких войн, Шон? – сказал я. – А как насчет Биафры?[3] Разве им не нужен хороший командир?
– У них нет твердой валюты. Кроме того, мне надоело играть в эти игрушки – нам всем надоело.
– Значит, Сицилия – единственный шанс?
Очевидно, он ждал такого заданного в лоб вопроса.
– Последний шанс, Стейси – последний и единственный. Сто тысяч долларов плюс расходы...
Я протянул ему руку:
– Не будем торговаться. Расскажи, в чем состоит дело.
Боже, как далеко я продвинулся за шесть лет после Мозамбика! Малыш Стейси Виатт говорит Шону Берку, что делать, а тот слушается – это ли не удивительно!
– Дело достаточно простое, – сказал он. – Хоффер – вдовец. У него осталась приемная дочь Джоанна – Джоанна Траскотт.
– Американка?
– Нет, англичанка, причем из весьма высоких слоев, как я слышал. Ее отец был бароном – или что-то в этом роде. По крайней мере, она благородных кровей, хотя в наши дни это и не имеет особого значения. Много лет доставляла Хофферу одни неприятности. Меняла мужчин одного за другим. В-общем, спала с кем попало.
– Сколько ей лет?
– Двадцать.
БЛАГОРОДНАЯ ДЖОАННА ТРАСКОТТ КАЗАЛАСЬ МНОГООБЕЩАЮЩЕЙ ОСОБОЙ.
– Должно быть, красивая девушка.
– Не знаю – я ее не видел. У Хоффера на Сицилии деловые интересы. Что-то связанное с месторождениями нефти в местечке под названием Гела. Слышал, где это?
– Бывшая греческая колония. Там умер Эсхил. Говорят, ему пробило голову черепаховым панцирем, который уронил пролетавший мимо орел. – Берк тупо уставился на меня, и я ухмыльнулся. – Шон, я ведь получил дорогостоящее образование, разве ты забыл? Ладно, не обращай внимания. Так что там насчет нашей подружки мисс Траскотт?