За последним вздохом

Кольтира тогда точил меч во дворе и не собирался подслушивать, но что ж ему, собирать вещи и уходить подальше, что ли? Эти двое знали, что эльфы слышат лучше. Их проблемы, раз плохо заботятся о приватности.

— Ему было очень плохо там, в Плети. Он был безучастен ко всему, бледная тень себя прежнего. Даже нормальным доспехом не озаботился. Удивительно, что он не погиб в боях в первое же время. Над ним издевались другие рыцари смерти, — рассказывал Тассариан. — А я почти ничего не делал, чтобы ему помочь, защитить.

Кольтира скривился. Тассариан! Деревенский сплетник! Ну давай еще историю с кишками Гниляка вспомни и расскажи ей! Или как Маргрейв с дружками пытались Кольтиру отыметь, а потом — пустить на детали поганища. Вторая голова с ушами — это же было так смешно, правда? Наверно, в Акерусе старая гвардия до сих пор вспоминает!

— Потом он смог справиться с этим, стал сильнее, но его постоянно тянуло к соплеменникам, — продолжал Тассариан. — Магию с ними изучал, даже дружил. Мы много сражались с эльфами, ему приходилось их убивать… А потом мы освободились от воли Артаса, и он стал терзаться чувством вины. Называл себя предателем. Не смог вернуться на родину из-за того, что сделал. И эти тени, которых Артас отправлял к нему, они же не просто так нашли уязвимое место. Это все из-за меня, понимаешь?

— Это все из-за Артаса, — резонно поправила Лерисса.

— Не только. Все не так просто. Никто не заставлял меня лишать Кольтиру вечного покоя и делать из него рыцаря смерти. Кольтира может и простил мне свое убийство, но это не единственное из моих преступлений против него. Моя вина безмерна, Лерисса. Я отнял его жизнь и испортил посмертие…

— Еще и в постель его затащил… — «сочувственно» вздохнула она.

— Лерисса!

— А я что? Я не виновата, что не слепая. Ты на него так смотришь… — она хмыкнула. — А потом вы вдруг срочно срываетесь на охоту. А я ведь сначала не так поняла, когда ты сказал, что женщины тебя больше не интересуют.

— Ох и стерва же ты, — с чувством фыркнул Тассариан. — Тебя-то, похоже, ни мужчины, ни женщины не привлекают. Тридцать лет, а все бобылица.

— Ах ты… Ладно, потом припомню. Ты говорил с Кольтирой обо всем этом?

— Пытался. Но он не любит это обсуждать, переводит тему или отмалчивается, уходит.

— Да, я заметила. Тему он переводит мастерски, — раздался тихий стук, наверно, Лерисса поставила на стол кружку с чаем. — Но, знаешь, он, конечно, невыносимая язва и хам, но с тобой иначе и нельзя, обнаглеешь. И не похоже, чтобы он тебя ненавидел. Он же ушел с тобой из Орды.

— Я не знаю, почему он так поступил. А насчет ненависти ко мне… Я вижу, что он винит себя за то, что делал по моему приказу. Мне от этого ничуть не легче.

— Может, ты поговоришь с ним прямо? Скажешь, что… — грохот столовой утвари помешал Кольтире расслышать окончание фразы Лериссы.

— Я не вправе, — возразил Тассариан.

Они вышли в другую комнату, и голоса стали неразборчивы. Кольтира мрачно скривился. Неудивительно, что Лерисса выедала ему мозг требованиями утешить несчастного Тассариана. Как же так, бедного рыцаря смерти простили только его отец, сестра и король! Все ведь должны твердить, что он невиновен! Что бы он ни натворил — все равно невиновен. А то расстроится!

Легко ей было требовать — прости его по-настоящему, от всей души. Ей-то Тассариан ничего дурного не сделал, даже наоборот, вон как заботился. Посмотрел бы Кольтира, как она запела, если бы Тассариан ее убил, втянул в Плеть, а потом под разными предлогами держал при себе.

Да, Тассариан раскаивался. Было бы проще, если б он этого не делал — можно было бы его ненавидеть. А так, упырь знает что между ними происходило, и во что оно однажды выльется.

Словом… Вот пусть Лерисса сама перед своим ненаглядным Тассарианом и вытанцовывает.

Даже странно, что она до сих пор не додумалась до очевидного решения проблемы: выпереть Кольтиру подальше из Луноречья и нежизни Тассариана. Тогда ему и переживать не из-за кого будет, верно? О сотнях и тысячах других, убитых им, он же не вспоминает.

Как-то раз, когда Тассариан был дома, Кольтира ощутил приближение к Луноречью сильного рыцаря смерти. Они вышли во двор, чтобы посмотреть, кого там принесло — и Кольтира глухо зарычал, увидев ненавистную кал’дорайскую рожу.

— Я его не приглашал, честно, — оправдывался Тассариан. Скорее всего, не врал, потому что кал’дорей, увидев их, заорал на всю деревню:

— Тассариан! А я решил к тебе зайти, раз уж в твоих краях!

Естественно, Лериссе нужно было выбежать, поинтересоваться гостем, пригласить его в дом, предложить чаю. Кольтира прислонился к стене и сверлил кал’дорея взглядом, не участвуя в разговоре. Он понимал, что если сейчас нападет на героя Альянса в двух шагах от поста дружинников, то потом у него будут проблемы с законом. Но как же хотелось услышать, как с хрустом ломается его череп от хорошего пинка!

Тассариан неохотно поддерживал беседу и все время бросал встревоженные взгляды на Кольтиру. Кал’дорей, заметив это, ухмыльнулся и сосредоточился на том, чтобы очаровать Лериссу. Сначала комплименты, потом — похвальба своими подвигами. Когда дошел до зачистки Мертвых Копей, после которой он как раз и решил навестить Тассариана, Лерисса погрустнела. Новость о гибели Ванессы ее сильно расстроила. Взорвать недостроенный корабль, покончить с собой, лишь бы не попасть в руки власть имущих, — вот до чего довело девочку наплевательство и жестокость короля и его клики.

Лерисса не раз говорила, что не держит на Ванессу зла за нападение и желает ей одуматься, сбежать из Западного края, пока не поздно. Ну, вот теперь поздно.

— Бедная девочка, — вздохнула Лерисса. — Ей было всего шестнадцать, а она столько зла успела повидать…

— И сотворить. Она была преступницей.

— Она заслуживала снисхождения! — возмутилась Лерисса. — Благодаря помощи Ванессы многие люди не умерли с голоду и обрели надежду!

— Приказ был: живой или мертвой, — равнодушно пожал плечами кал’дорей.

Лерисса сощурилась. Но прежде, чем она высказала этому уроду все, что о нем думает, Тассариан поспешил вывести его во двор. Он уже не раз ссорился с сестрой из-за действий королевской армии в Западном краю: жестокости к подозреваемым, лишь символической помощи голодным, казнями тех, кто просто пытался выжить. В последнее время, наглядевшись на службе на все это собственными глазами, стал с ней соглашаться.

До этого Тассариан был склонен идеализировать армию Альянса: то ли из-за рассказов отца, то ли из-за собственной слишком короткой службы, где все сражения были с Плетью, захватчиками-Отрекшимися, элементалями и прочими агрессорами, явными злодеями.

Теперь же война с соплеменниками, голодными, обманутыми, брошенными, с теми, кто защищал Азерот от Плети, встала Тассариану поперек горла. Он нередко приходил домой после операций мрачным, молчаливым, не отвечал на вопросы сестры, зато охотно соглашался на спарринги. Но сражался иначе, чем обычно: так, словно его целью было не победить или потренироваться, а забыться.

Если Лерисса спрашивала его, не в курсе ли он судьбы того или иного местного знакомого, и числа пропавших, Тассариан теперь менялся в лице. Так, словно она спрашивала «Не ты ли убил старика Барлоу и его жену?» или что-то в таком духе.