Заколдованная Элла

Мне тоже хотелось увидеться с Арейдой. И очень хотелось посмотреть, какое лицо было у Чара, когда она защищала меня, — жаль, картинок к дневнику не прилагалось.

* * *

Двенадцатого декабря, в день первого бала, утро выдалось ясное и не слишком холодное, однако к полудню набежали тучи, и ветер стал резким и колючим.

Мои платья висели у Мэнди в шкафу. Хрустальные туфельки, которые нашли мы с Чаром, я надежно спрятала на дне ковровой сумки. Под пышными юбками никто их не увидит, и Чар не узнает их и ничего не заподозрит.

Хетти начала готовиться к балу сразу после завтрака и не могла уняться.

— Элла, ты слабо затянула корсет! Тяни сильнее!

— Так хорошо? — Пальцы у меня стали все в белую полоску от шнурков ее корсета. Если она еще дышит, то уж точно не потому, что я не старалась.

— Поглядим… — Она присела в реверансе, глядя на себя в зеркале, и поднялась, улыбаясь и пыхтя. — Если вы меня забудете, принц, я буду изнывать от тоски! — проворковала она своему отражению. И бросила через плечо: — Ну, Элла, разве я не великолепна? Тебе, наверное, ужасно хочется выглядеть как я и тоже поехать на бал!

— Великолепна, чудесна и волшебна. Очень хочется. — Все, что угодно, лишь бы она скорее отпустила меня.

— Красоту моих волос лучше всего подчеркнут жемчужные шпильки. Принеси их, будь добра.

Прошло два часа, и мамочка Ольга трижды звала Хетти и грозилась уехать без нее, и только тогда Хетти сочла себя совершенством и отбыла.

А мне наконец-то можно было помыться и одеться. Обычно я мылась кухонным мылом, но сегодня не постеснялась запустить руки в обширные Хеттины запасы душистого мыла и ароматных притираний. Мэнди принесла мягкое полотенце и новую мочалку.

— Поработаю сегодня твоей фрейлиной. — И она налила в бадью горячую воду.

Когда тебе прислуживает фея-крестная, нипочем не обожжешься и вода никогда не остынет. Становишься чистенькая, прямо сверкаешь, а вода останется совсем прозрачной.

Я смыла целый год сажи и грязи, приказов мамочки Ольги, велений Хетти, требований Оливии. Когда я вышла из ванны и надела халат, который подала мне Мэнди, то ничем не напоминала служанку-замарашку, а превратилась в достойную соперницу любой знатной дамы на балу у Чара.

Платье у меня было нежно-зеленое, расшитое темно-зелеными листьями и выпуклыми желтыми почками. Мэнди потрудилась на славу. Талию по последней моде затянули в рюмочку, а шлейф тянулся на два фута. Я посмотрела в зеркало и увидела, как Мэнди делает реверанс у меня за спиной.

— Госпожа, ты прекрасна.

Похоже, она собиралась заплакать.

Я обняла ее. Она прижала меня к себе, и я вдохнула сладкий аромат свежевыпеченного хлеба.

Повернувшись обратно к зеркалу, я приподняла маску, закрывавшую почти весь лоб и щеки до середины; прорези для глаз были совсем небольшие. Оставалось только пол-лица, и собственные губы казались совершенно незнакомыми даже мне самой. Преображение завершилось. В маске я была уже не Элла.

Но наряд мой был еще не полон. На мне не было украшений. Шея осталась голой, а мода такого не допускала. Ну и ладно. Я не должна быть самым прелестным созданием на балу, мне довольно всего-навсего увидеть Чара.

Подбежав к парадной двери, я обнаружила, что на улице стеной льет дождь со снегом. О том, чтобы пройти четверть мили до дворца, не было и речи — я промокну до нитки. Приду на бал без украшений, зато мокрая и дрожащая.

— Мэнди! Как мне быть?

— Ох, лапочка. Придется остаться дома.

Я понимала — да, балов будет еще два, да, завтра, может быть, слякоти и не будет. А может быть, и будет — и вообще я настроилась на сегодня.

— А нет ли какого-нибудь мелкого колдовства, ну, вроде волшебного зонтика, чтобы я не промокла?

— Нет, солнышко. Мелкого колдовства нет.

Ну и глупо же выходит — мне не дает увидеть Чара какая-то дурацкая непогода! Положим, это не Мэнди наколдовала дождь, — но остановить-то его она наверняка сможет!

— Вот была бы у меня настоящая фея-крестная, а не такая, которая всего боится! — Тут у меня мелькнула безумная мысль, и я немедленно принялась действовать, не взвесив «за» и «против». Я произнесла слова, которым научила меня Люсинда: — Люсинда, на помощь! — Уж она-то не решит, что не дать мне промокнуть — это серьезное колдовство.

— Элла, не смей!.. — переполошилась Мэнди.

Если она и хотела отдать мне приказ, то опоздала. Между нами возникла Люсинда.

Выглядела она по-прежнему старушкой, но держалась прямее, чем в прошлый раз, и морщинок вроде бы стало поменьше.

— А-а! Мое милое дитя! Тебе нужна моя помощь! — Она улыбнулась, и я увидела в ней прежнюю Люсинду. — Чем смогу — помогу, если это не слишком серьезное колдовство.

Я все объяснила.

— На бал? В таком виде? Нет-нет, сейчас я все исправлю!

Она прикоснулась к моей шее, и ожерелья повисли на ней такой тяжестью, что мне пришлось вспомнить, чему меня учили в пансионе, чтобы сохранить осанку.

Мэнди фыркнула.

— Да, пожалуй, это уже не очень мелкое колдовство, — согласилась Люсинда. Тяжесть исчезла, а вместо массивных каменьев на шее у меня оказалась тоненькая цепочка с кулоном в виде белой лилии, сделанным из такого же хрусталя, что и мои туфельки. Я ощутила, как что-то стянуло волосы — это была диадема в виде гирлянды из таких же цветов.

— Красота!

Люсинда поправила диадему у меня на прическе.

— Еще тебе нужна карета. Это легко устроить.

— По-твоему, карета — это мелкое колдовство?! — возмутилась Мэнди. — С кучером, лакеями и лошадьми?! Люди и животные! Жизнь тебя ничему не учит!

— Учит-учит. Я не собираюсь создавать их из ничего. Вылеплю из того, что найдется. Милая Мэнди, я соблюдаю все твои требования.

Мэнди закряхтела — я-то понимала, что это отнюдь не знак согласия, но Люсинда продолжала как ни в чем не бывало:

— Сегодня после полудня я видела во Фрелле великанскую телегу с тыквами. Оранжевая карета — это свежо, смело и необычно!

До нас донесся рокот. Сквозь грозовую темень проступило что-то огромное — и стало расти. Из стены дождя выкатилась семифутовая тыква и остановилась на улице у нашего особняка.

Я не сводила глаз с Люсинды. Она не шептала никаких заклинаний, не делала пассов. Только взгляд ее на миг словно бы обратился внутрь. Потом она подмигнула мне:

— Смотри, дитя мое.