Заколдованная Элла

Мы разошлись в стороны. Я покружилась с несколькими кавалерами, сменявшими друг друга, — с графами, герцогами, баронами и маркизами, — и вернулась к Чару. Финальный пируэт — и танец кончился.

— Очень люблю гавот, — сказала я, прикоснувшись к маске — проверить, не съехала ли она. — Кружишь, порхаешь, летаешь! — Ну и чушь я несу!

— То же самое бывает, когда съезжаешь по перилам, — такое же ощущение, — сказал Чар. — Хотите прокатиться? — настойчиво спросил он.

По перилам? Неужели он что-то заподозрил?! Я делано вздохнула:

— Ах, нет, ваше высочество. Я боюсь высоты.

— А-а… — Он снова заговорил вежливым безучастным тоном.

— А вам правда нравится?

— Что?

— Кататься по перилам?

— О да. Раньше я частенько это проделывал.

— К сожалению, мне это не доставляет удовольствия. Бояться высоты — большое неудобство.

Он кивнул — с сочувствием, но без интереса.

Ну вот, сейчас я его упущу.

— Особенно теперь, когда я заметно подросла, — проговорила я.

Чар уставился на меня. И засмеялся от радости и неожиданности. Ну и дура же я — сейчас я себя выдам!

Пробили часы.

— Половина двенадцатого! Я совсем забросил гостей. — Он снова превратился в учтивого хозяина дома. — В соседней комнате подано угощение, если оно вас интересует. — Он указал в сторону арки, ведущей в другой зал. И добавил: — Я к вам еще вернусь.

Он хочет увидеть меня еще раз! То есть Лелу, а не меня.

Я поспешила прочь. Дождь перестал. Оранжевая карета-тыква ярко сияла среди череды черных экипажей. Я запрыгнула в нее. Мы доехали до дома, кучер помог мне выйти, вскочил обратно на козлы и щелкнул кнутом. И лошади унеслись прочь.

* * *

Утром, за завтраком в кругу семьи, Хетти приказала мне сесть на скамеечку и поведала, что с ней было на балу.

— Он танцевал со мной, — похвасталась она, показав лиловые зубы: она ела пирожок с черникой. — И только хорошее воспитание не позволило ему провести со мной весь вечер.

— Когда ты мне заплатишь? — спросила Оливия.

— А разве я должна платить? Неужели тебе не понравилось танцевать с принцем?

— Ты обещала мне три монеты за каждый раз, когда из-за меня он не мог больше ни с кем танцевать. Ты мне должна… — Она надолго задумалась. — Восемь монет.

— Сколько раз он с тобой танцевал? — поинтересовалась я.

— Три раза. Я приглашала его четыре раза, но в последний раз он сказал, что ему нужно поговорить с другими гостями.

* * *

Я дала себе зарок на втором балу даже не приближаться к Чару. А то как бы чего не вышло.

Вечер выдался ясный, но Люсинда все равно прислала мне карету. Ожерелье и диадема были теперь из розовых розочек. А платье — серебристо-голубое с нежно-сиреневыми нижними юбками.

Сегодня очереди на приветствие не было. Я поискала кресло, откуда мне будет хорошо видно танцующих, а танцующим — плохо видно меня. Такое обнаружилось в нише, полускрытой великанским папоротником в каменной кадке.

Я придирчиво разглядывала всех, с кем Чар танцевал, хотя и понимала, что у меня нет ни малейшего права ревновать. Он трижды протанцевал с той белокурой девицей, которая накануне рассмешила его. Она была без маски и оказалась прехорошенькая. Я ей Чара не уступлю.

Часы пробили половину одиннадцатого. Я проверила маску и вышла из укрытия и смешалась с толпой, наблюдавшей за танцами.

Чар меня сразу заметил. И сказал одними губами через плечо своей дамы:

— Подождите меня.

Я застыла как вкопанная. Меня не сдвинуло бы даже землетрясение. Часы пробили без четверти одиннадцать. Потом ровно одиннадцать. Да пусть себе бьют хоть до конца света — с места я не сойду.

Закончилась последняя фигура, и он подошел ко мне.

— Потанцуете со мной? — спросил он. — Я вас искал.

Времени у меня почти не осталось. Я приняла протянутую руку, и мы начали танцевать — медленную сарабанду.

— Я все время была здесь. Смотрела на вас.

— И кого же вы видели?

— Гостеприимного хозяина, который на самом деле почти не получает удовольствия от бала.

Правда, ему все же удалось потанцевать с той белокурой красавицей.

— Неужели это так бросается в глаза?

— Мне — да.

Он сменил тему:

— А вы придете завтра? Отец просил меня исполнить айортийскую песню.

— Когда именно?

Только бы до полуночи!

— Попозже. — Он усмехнулся. — Если повезет, многие гости уже разъедутся. И не услышат, как позорится их будущий правитель.

— Если вас учили пению в Айорте, о позоре и речи быть не может. А что вы собираетесь исполнить?

— Песню о возвращении домой.

И он запел мне на ухо:

— Дубы и гранит, Придорожные лилии, Помните меня? А я вас помню. Облака, что ласкают Вересковые холмы, Помните меня? Сестра моя, сестра, Подросшее дитя, Помнишь меня; А я тебя помню.

Танец кончился, мы остановились.

— Это не все. Я бы хотел, чтобы вы послушали. Послушаете?

Я решила назавтра задержаться. Как-нибудь доберусь домой без Люсиндиных подарков, да хоть вплавь.

— Буду счастлива, но сейчас мне пора. Меня ждут к полуночи.

Полночь, наверное, уже скоро. Вот он удивится, когда мои драгоценности растворятся в воздухе!

— О, а я надеялся… Простите. Я не должен… — Он поклонился.

Я сделала реверанс:

— До завтра, ваше высочество.

— Постой. — Он поймал меня за руку. — Прошу тебя, зови меня Чар.

Глава двадцать восьмая

По дороге домой я ругала себя последними словами и все равно ликовала. Очутившись в своей каморке, я открыла книгу, поглядеть, нет ли там чего-нибудь о бале или о мыслях Чара. Ничего. Наутро я повторила попытку и обнаружила запись из его дневника, сделанную ночью.

Да как она посмела! Хетти, эта страхолюдина, набросилась на меня, стоило Леле выйти за порог.

— Иные бесстыдницы ни перед чем не остановятся, лишь бы заинтересовать мужчину, — заявила она. — Если бы мне приходилось носить маску, лишь бы привлечь к себе внимание, я бы умерла от досады!

По ее словам, под маской может быть что угодно — уродство, старческие морщины, лицо знаменитой преступницы.

— Если бы я была царственной особой, я бы приказала ей снять маску! — сообщила она.

Я едва не ответил, что будь она царственной особой, Вся Киррия мечтала бы нацепить маску на нее, но смолчал.

Мне, конечно, и самому непонятно, почему Лела прячет лицо, — может, в Басте так принято. Если она преступница, явиться ко двору — немыслимая дерзость с ее стороны. Вероятнее всего, она безобразна. Может быть, у нее шрам, или одно веко не поднимается, или нос в сизых пятнах.

Мне все равно. Я рад, что нашел себе друга на этих балах, где не рассчитывал найти ничего, кроме томительной скуки.

А вдруг

Элле

Леле нужна не просто дружба? Ох, почему я написал это имя?

Вдруг она явилась на эти балы, как все другие девицы, в надежде выйти за принца? (И им безразлично, каков я, раз я принц.)

Признаюсь, мне хочется увидеть ее лицо.