Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

– Можешь уйти по доброй воле. Или тебя выведут. Без доброй воли.

Эй, знаю этот тон.
– Слушай, я не ищу проблем. Но знай, что проблем я не боюсь.

Сделанный из пылинок эльф вытягивает невещественную руку, вокруг собирается сила.
– Изыди, зверь! Провались в свою грязь!

– Гм, ну, если ты настаиваешь...
– Я пожимаю плечами.
– Нет.

Глаза расширяются, перистые брови ползут вниз, мерцание силы вокруг руки нарастает, уже болят глаза.
– Ты изгнан. Покинь место сие со всей быстротою и не думай возвращаться!

– Некоторые виды магии на мне работают. Другие.

Поднимается вторая рука. Свечение рождает молнии.
– Так оставайся на месте. Без движения, без дыхания, без мысли, муж из камня...

– Чушь.

– Да покинет навеки свет дневной очи твои...

– Прости.
– Я даже чувствую смущение. Совсем немного.
– Это не твоя вина.

Лицо эльфа полнится мыслью. Он неохотно опускает руки.
– Кто ты и что делаешь здесь?

– Ты первый.

– Я Квеллиар, старейший из Массаллов. Я сторожу сей подход к Живому Дворцу и правлю фейин своего Дома десять тысяч лет.

Он произносит это так, словно гордится. Ну, я тоже гордился бы. Но это имя... кажется, я уже слышал. Где?
– Можешь звать меня Домиником Шейдом.

– Я могу звать тебя как захочу, - говорит он с некоей горечью.
– Доминик Шейд - твое имя?

Я пожимаю плечами.
– Сегодня.

– И чем ты занят, Доминик Шейд Сегодня?

– Я уже сказал.

– Но не предъявил причины, по коей Митондионн должен выносить вонь твоего кислого пота и запах падали из пасти. Зреть твои грязные ноги и...

– Ага, угу. Хуманс грязен с ног до головы.
– О, понял. Знаю, кто это.

Знаю и то, что через сорок шесть или сорок семь лет Райте убьет его в приемной Уинсона Гаррета... Не готов рассказать, но даже малое знание несет опасность.
– Квеллиар Массалл, гм? Как поживает сестренка - как ее имя? Финелл?

Симуляция фея замирает. Абсолютно: кролик, услышавший шаги волка.

– А твой отец - Массалл Кверрисинн?
– Поскольку его выкрутасы мне совсем не понравились, обхожусь без намеков.
– Он переживет тебя.

– И как ты надеешься найти мою особу, уже не говоря о причинении вреда?

– Это не угроза.

– Нет? И что же это?

– Пророчество.

– От одичавшего?

– Тебя убьет человек, но я не этот человек.
– Внезапно мой разум пробуждается. Если это вообще должно сработать, пусть начнется с этого мудака.

Я тянусь за пазуху, вынимаю черный сатиновый галстук. Кровь давно засохла, бурая и облетающая крупинками.
– Видишь? Отнеси Вороньему Крылу. Ваша код... ваш народ владеет магией и прочим дерьмом, и ты сможешь сказать, чья тут кровь. А?

Он смотрит так, будто я поднес пригоршню собачьего говна.
– Я бессмертен, но не желаю терять времени на хумансовы останки.

Хумансовы, ах ты хрен.
– Скажи Вороньему Крылу, что это посылка от Торронелла.

Глаза вдруг становятся кошачьими щелками.
– Самый молодой из Митондионнов мертв уже сотни лет.

– Для трупа он замечательно сосет.

Сплетенный из ветра и пения птиц голос замечательно умеет изображать сдавленный хрип. Или пердеж?

– Я не единственный из людей знаю, где он обитает и чем зарабатывает. Но могу гарантировать всеобщее и полное молчание в обмен на десять минут внимания Т'фаррелла. Всего-то. Ему нужно узнать то, о чем я хочу рассказать.

Едва заметная перемена лица: наконец он решил отнестись ко мне серьезно.
– Ожидай. Если тебе разрешат пройти, я сообщу.

– И без дурацких чар.

– Ожидай, – говорит он и растворяется в фонтане солнечного света.

Живой Дворец очень впечатляет, ведь, знаете, построить огромное сложное здание из камня - одно дело. Требует долгого времени и так далее, верно - но сколько всего нужно, чтобы вырастить дворец?

Сотни деревьев - тысячи - сплетены во время роста. Какие-то секвойи. Старые превыше лет и огромные превыше понимания. Бережно сцеплены, вылеплены и отполированы, поддерживают себя на сотни футов, намного выше любых деревьев Земли... по крайней мере, на памяти людей. Он так откровенно смеется над попытками описания, что сравнить можно лишь с Иггдрасилем, и даже тут нет точности.

Делианн рассказал, что твердыня Митондионнов была задумана и начата его дедом, Панчаселлом - тем самым, что сотворил дилТ'ллан - десять тысяч лет назад. Пока вы не увидели чертову штукенцию, это лишь слова. А потом вы входите и кто-то ведет вас в Сердцевинный Чертог, присутственную палату Митондионнов, на волосок меньше спортивного зала для двух драконов, и вы понимаете, что оказались внутри живого существа возрастом едва ли меньше, чем человеческая цивилизация...

Язык немеет.

Стоит упомянуть, что это место загнало мою обычную наглость так далеко в задницу, что она вылезла через выпученные глаза. Не будет преувеличением сказать, что религиозный восторг не имеет надо мной власти, а "почтение" - слово, которое следует перечитать в толковом словаре... но когда я восхожу на Пламя, круглый алый диск перед королевской галереей, не могу не пасть на колени.

В той галерее пятеро перворожденных, двое мужчин, две женщины и одно не-спрашивайте-кто. Митондионна легко определить: самый высокий из них, к тому же платиновая грива свисает до пояса и в ней черная прядь шириной в палец, тянется от залысины на лбу на левое плечо, кончаясь как раз у филигранной чаши - рукояти рапиры.

"Твое имя".
– Он не претендует, будто говорит. Бескровные губы сжаты в суровой гримасе, слова падают шелестом листьев, весьма напоминая Шепот Кайрендал.

– Доминик Шейд.

"Это не твое имя, дикарь".
– Лицо Вороньей Пряди чуть кривится, когда вмешивается другой мужчина (голос тот же, но готов спорить, исходит он от другого).
– "Волю я скручу как жгут, темных истин не таи, губы сами изрекут..."

– Ага, продолжай в том же духе.
– Сразу с волшбой. При всем моем восторге и почтении, да чтоб вас.
– Я уже объяснил тому типу, Квеллиару, что я не одичавший. Я из Тихой Страны. А имя мое таково, какое я предпочту.

Внезапно шелеста становится так много, что звуки угрожают разорвать череп. Воронье Крыло выступает вперед и обрывает их резким взмахом руки. Говорит вслух: - Рассказывай о нашем сыне, об их брате.