Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

– Ибо другие боги уничтожили бы вселенную своими инфантильными причудами. Хрил всегда был защитником человечества - ведь он, как говорят сказания всех народов, украл огонь солнца и обучил человека его тайнам.

– И Джанто - Хрил - основал Монастыри?

– После увечья и потери брата он надеялся, что научит людей поклоняться друг другу, не богам.

– Его увечье... Кулак Забойщика...

– Так он получил прозвище Железная Рука, ибо из железа была выкована замена.

– Святая срань. И всё время мы даже не подозревали...

– Как он и хотел. Заклинание, сокрывшее природу Пиришанте, сокрыло также Хрила и его брата.

– А Джерет?

Глаза Вороньего Крыла словно уплывают вдаль.
– Прежде чем выбрал смертность, Джерет был известен лишь как Темный Муж. Если у него было имя, я его не знал; ни один смертный не назвал бы его по имени, страшась привлечь его взор.

– Что, он был богом смерти?

– Богом убийства. Богом резни. Всех видов истребления - и черного отчаяния, равно пленяющего убитого и злодея. Горчайшим врагом Хриловых света и надежды.

– Близнецы. Противоположности.
– Отец мгновенно опознал бы образы. Озирис и Сет. Нет, скорее уэльские Ниссиен и Эвниссиен.
– И почему же бог убийства отказался от бессмертия и перешел на сторону худшего врага?

– Он никому не рассказал.
– Воронье Крыло качает головой, едва заметно.
– Когда я заговорил об этом с Джанто, он ответил лишь, что тьма ведает любовь не хуже света, и что сила любви исходит от отчаяния, как и от надежды.

Глаза Ангвассы становятся темными, как небо.
– И любящий брат искалечил Его.

– Такова была цена Пиришанте. И брат сам посвятил остаток смертных дней служению тому, что счел лучшей надеждой для человечества. Отдал бессмертие ради людей, которые даже не могли знать о нем. Которые, надеялся он, когда-то проклянут его имя.

– Проклянут...

– Сделав его имя объектом презрения. Насмешек и негодования. А потом - всего лишь пустой, темной шуткой.

– Не могу вообразить... и вы сказали, что мое сердце напоминает... вы не понимаете. Он мог выбрать презрение, верно. Но я его заслужила. Вы... вы не имеете права... я столь отчаянно недостойна...

Голос подводит ее, она отворачивается, а там лошадиная ведьма - сидит на корточках в тени Ангвассы, будто фантазм, сотворенный ночью и звездами, и голос ее столь тих, что не перелетает костра, но в свете углей я читаю по губам:

Герой - лишь слово. Ты выше слова. Не бойся.

Будь самой собой.

Я моргаю, и снова, и хмурюсь.
– Что ты тут делаешь, ради пекла? Когда сюда попала? И как попала?!

Она обращает ко мне ведовской глаз, холодный, словно замерзшее молоко.
– Я прихожу туда, куда ведет работа.

Приходится принять это за ответ. Уже учен, чтобы спорить с лошадиной ведьмой.

– Привет тебе, - говорит Воронье Крыло мягко и сочувственно, как бы успокаивал нервную лошадь.
– Рад встрече.

– Спасибо. Тоже рада.

– Как тебя зовут на этот раз?

– Лошадиной ведьмой. Мне все равно.

– Кажется, не видел тебя со Связывания. Пять сотен лет.

Связывание?
– Погодите... пять сотен лет?

Она пожимает плечами: - Не люблю леса.

– Отлично помню, - говорит он, и они пускаются в дружелюбную беседу, а я совершенно теряю нить разговора, ведь собственный рассудок меня не слушается.

И не могу сдержаться.
– Ты... была там?!

– Я бывала в интересных местах, - отвечает лошадиная ведьма, - и видела...

– Необычайные вещи, да-да, знаю. Но... горячие судороги траха! Когда ты мне расскажешь?

– Не думаю, что понадобится.

– Иисус Христос, ты хуже Ангвассы! Какой из восьми способов анального секса внушил тебе идею, что не следует упоминать - ну хоть вскользь, случайно - что тебе случилось быть при создании драного Завета Пиришанте?

Она пожимает плечами.
– Ты тоже там был.

Я сижу. Долго. Просто сижу.

Что не помогает. Никак не могу убедить себя, что она выдумывает.

Что реально страшно: никто вокруг не выглядит устрашенным.

Ну, Ангвассу можно извинить: она сама только что прошла через нечто особенное. Воронье Крыло хмурится и говорит ведьме: - Не вижу.

– Потому что решил, будто он личность.

– Прости?

– Извини, ты что, не знал?
– Она выглядит так, будто ей реально жаль. Будто ей больно, что я так обеспокоен.
– Ты сам говорил, что бог создал тебя и девицу ради важной цели.

– Ну, э, но... я о том, что ты назвала меня не личностью. Не человеком. В первый раз так не было. Когда я встретил тебя.

Она пожимает плечами.
– Возможно, воспоминания о твоей сегодняшней печали заставят меня избегать этой темы, ведь я не особенно тактична. А может, когда я встречу тебя, ты уже будешь личностью. Вот пусть тот ты и спрашивает.

– О.
– Воронье Крыло смотрит на меня, и голос становится тихим от потрясения.
– Теперь вижу... и понимаю, почему его нельзя прочитать, как обычных людей. Он был Оружием...

– Я был... Постой, каким оружием?

– Понимаю теперь, - продолжает Т'фаррелл медленно.
– Многое обретает смысл. Черный Поток - соединяющий с Джеретом, не часть самой его сущности. Уверенность безумца. Нечеловеческое самообладание. Узколобая жестокость. Без страха, без сомнений. Без сожалений и без пощады.

– Ага, угу, вот только я ведаю сомнения. И мне чертовски страшно, почти всегда. Вот дерьмо, я боюсь прямо сейчас...

– Это оттого, что ты все еще мнишь себя человеком, - вмешивается лошадиная ведьма.
– Пройдет.

– Ох, ради всего дрянного.

– А презрение к себе не есть сомнение в себе.

– Ну да, презрение к себе. Какое оружие ненавидит себя?

– Нож, считающий себя лопатой, - вежливо говорит Воронье Крыло.

Ангвасса смотрит задумчиво.
– Меч, не понимающий, почему так плохо ведет борозду.

Вот теперь я не могу сделать даже дурацкий вдох.

– Есть то, чем вещь считает себя, - поясняет Воронье Крыло, - и то, чем вещь является. Тебя нельзя запугать. С тобой нельзя договориться. Тебя нельзя переубедить, обмануть или отвернуть в сторону. Каждый твой жест выражает элегантность чистого разрушения.