Записки нечаянного богача 4

— И?!. — снова пришлось мне поторопить его.

— Киньясунгвэ! — выдохнул Лорд.

— С огнём играешь, — предупредил я, чудом не сказав лишнего.

— Это река, что по границе участка течёт. Там пещеры есть и отмели. В пещерах — вода живая, минеральная, а на отмелях целебная грязь! — перешёл, наконец, на конкретику Ланевский. — Зинаида Николаевна за три дня от псориаза вылечилась. За три дня, Дим!

— За бабу Зину я рад, конечно. Но в ум не возьму, ты-то чего такой счастливый? — продолжал не спешить радоваться я.

— Так говорю же! Звонит Главбух и говорит: мы поможем материально, начинайте строить!

— Кого?

— Волков, ты заколебал, как Тёма говорит, — аж оторопел он. — Курорт в Африке. Три корпуса гостиницы, два под санаторий и всякие сопутствующие службы. Шаттлы от Додомы. Обещали пробить прямые рейсы. Это, я боюсь повториться, золотое дно, Дима!

— Так значительно понятнее стало, спасибо, — искренне поблагодарил я, и даже чуть голову с телефоном склонил, удивляя Трофимыча. — А до церкви далеко оттуда?

— Храм, который быстросборный, уже работает. Стационарный обещали через месяц открыть и освятить, в честь святого Моисея Мурина. Стоять будет аккурат под Качвано Пэндо со стороны реки, на нашей территории, до санатория — два шага буквально, — отчитался он, будто тоже там в карту пальцем тыкал.

— Хорошо. Просто замечательно, — проговорил я таким тоном, что между произнесённым и продуманным чувствовалась огромная пропасть. — Ты же там сможешь сам всё, что нужно подписать и согласовать, правда?

— Ну да. А ты там совсем безвылазно залип? — с какой-то, казалось, даже тоской уточнил Лорд.

— Это мягко сказано, Серёг, — посмотрел я снова на карту, склеенную с изнанки газетой «Труд», и вздохнул. — Скажи, а ты же можешь мне оттуда найти пару-тройку спецов по строительству городов в непролазных дебрях и зимних чащах?

— С особым цинизмом, группой лиц, по предварительному сговору, — вполголоса добавил Головин. Не то готовился сдаваться властям, репетируя явку с повинной, не то дополнял профиль кандидата, навскидку сформированный мной для Ланевского не полностью. Трофимыч аж хрюкнул.

— Я поищу, — озадаченно отозвался Серёга после паузы. — А по курорту-то что?

— Курорту — быть! — рубанул я рукой в духе старых советских фильмов. Да, в этом кабинете, с такими собеседниками, как Минин, по-другому как-то и не получалось. — С девчатами в порядке всё?

— В полном. А можно я к вам, мужики, а? Я там быстрее найду людей, да и вообще, в целом… — замялся несгибаемый Лорд.

Головин сочувственно вздохнул, как и я. Одну-то беременную вытерпеть — подвиг, а у него их аж три там! Вот и выбирай между ними, урановым рудником и лесной чащей. И он, видимо, выбрал, как и мы.

— Думаю, через недельку прилетим, Серёг. Если всё нормально будет. И либо всех домой заберём, либо тебя спасём с той богадельни. Про ванночки из череды и сцеживания уже говорили? — соболезнуя, спросил я.

— И не только, — едва не всхлипнул он. — Я про эпидуралку, схватки и, пропали они пропадом, разрывы уже больше любой акушерки знаю, кажется.

— Крепись, Лорд. Дай неделю. Целуй девчонок, — напутственно сообщил я тяжко вздохнувшей трубке и Ланевкий, попрощавшись, завершил звонок.

— Случилось чего? — с интересом спросил Трофимыч.

— Ага, — снова задумчиво протянул я, глядя на ту самую карту-ветерана. — Как в том анекдоте выходит, про индианку…

— Ну-ка, ну-ка, — оживился встрепенувшийся Пётр Алексеевич. И даже Головин поближе придвинулся.

— Да старый он, знаете наверняка. Когда мужик у рыбки золотой попросил, чтобы ему всегда везло. Сперва в лотерею выиграл. Потом наследство какое-то свалилось не пойми откуда. На работе повысили. Пошёл в лес за грибами — клад нашёл. Заходит как-то в публичный дом. Маман его спрашивает: «Чего, мол, изволите?». А тот ей: «Хочу индианку!». Обыскались, нашли ему натуральную самую, в сари, с точкой на лбу. Она и говорит: «Чего изволит белый сахиб?». А он: «Можно точку на лбу у тебя сотру? Всегда было интересно, чего у вас там, под ней?». Ну, деньги плочены немалые, чего уж там — «Три, говорит, белый сахиб!». Он палец послюнявил, потёр немного — и на пол завалился, ржёт, ни встать, ни слова сказать. Эта Маугли — в слёзы. Народу набежало. И все спрашивают: «Ну?! Чего случилось-то?». А мужик проржался, слёзы утёр и говорит: «Не поверите! „Москвич“ выиграл!».

Трофимыч хохотал гулко, громко, как в бочку. Древний Пётр Алексеевич хихикал меленько, по-стариковски, с оханьем. Головин снова колотил по столу ладонью. Повалились друг на друга приключенцы на противоположном краю стола. Одному мне было не очень смешно. Да вообще не смешно. Потому что над правдой смеяться ну никак не получалось.

Глава 22 Сцены в кабинете

Следующие пару недель были, вроде бы, суматошными. Суета, звонки и постоянные попытки впихнуть невпихуемое: в самолёт, в голову, в рюкзак, в количество часов в сутках. Но как-то удалось — и вот у бассейна на базе Умки сидели, попивая лимонад, мои мама и брат, баба Дага и Андрусь, два Головина, мы с Ланевским и Михаил Иванович Второв с женой. Аня с Маней скакали в детском бассейне под присмотром верного огромного чёрного Мутомбо, с которым дочка мощного старика нашла общий язык так же мгновенно, как и моя. А я ещё раз вспомнил тяжелые сцены из «Зелёной мили». У Мутомбо, которого девочки по им одним известными причинам стали звать «Мутис», была семья: жена, сын и две дочери. В результате какой-то из частых тогда в здешних краях межплеменных заварух их не стало. А гиганта с того света вытащил Илюха, получив в результате, наверное, самого преданного друга. А после знакомства с сестрой Мутомбо, когда голый толстый мраморный крылатый карапуз всадил в морпеха очередь из своего лука в упор, и члена семьи.

Второв прилетел через два дня после того, как тот самый автобус, на котором ехали сюда в первый раз мы, привёз из Додомы Лену и Машу. Визгу, с которым встретились маленькие подружки, Аня с Маней, местные макаки, наверное, завидовали до сих пор. Дамы чинно прогуливались по базе, когда было не очень жарко, не менее чинно возлежали у бассейна, когда становилось теплее, и собирались в самом большом бунгало, где для них устроили кинотеатр, когда жара наваливалась в полный рост. Там, на огромной, во всю стену, плазме крутились старые голливудские и советские фильмы, а ещё маргариновые сериалы, что показывали по вечерам на телеканале «Россия». То есть именно то, что обеспечивало совершеннейший покой и умиротворение для мозга, так рекомендуемые беременным.

Баба Зина, наезжавшая раз в два-три дня, как она сама по привычке говорила, «на материк», подружилась с бабой Дагой, и я пару раз слышал, как они негромко пели на два голоса протяжные народные песни, сидя на лавочке за периметром базы, когда огромное здешнее солнце раскрашивало всё вокруг в тёмно-оранжевый, уйдя в саванну на две трети, так, что только алая вершина его освещала акации и разбрасывала потрясающие блики по поверхности водохранилища.

Андрусь, который сопровождал бабушку Милы, как-то незаметно включился в работу по строительству санатория, поражая Лорда способностями найти всё, что угодно, и доставить быстрее, чем это представлялось возможным. Тима, который остался здесь бессменным руководителем охраны, сперва приглядывался к нему очень подозрительно, но через некоторое время, кажется, стал поспокойнее. Понял, что белорус мог иметь какие угодно отношения с законами родной страны и прочих государств, но за бабу Дагу и Милу в его присутствии можно было вообще не волноваться. А также и за их окружение. Выяснилось, кстати, что служил с Витольдом Вороном и Палычем из Княжьих Гор не он сам, а его дядька, брат отца. Меня, помню, насторожил этот момент в рассказе Черепанова, но потом всё стало на свои места.

Мы провели две недели в практически полных гедонизме и эпикурействе, не утруждая себя даже охотой и рыбалкой. Когда Илюха-Умка предложил на утренней зорьке прошвырнуться вдоль берега со спиннингами, Головин ёмко, доходчиво и по-военному короткими словами объяснил, что сам не пойдёт и никого не пустит, пусть даже придётся ногу прострелить. «Клянусь Богом, я даже и близко не желаю знать, какую скотину поймает в здешних водах Волков. Ну, или она его» — пояснил он.

А вот через две недели, подгадав как-то так крайне удачно, что все три жены были то ли в хорошем настроении, то ли в состоянии пониженной бдительности, удалось договориться, что на три недели мы улетаем домой. Лорд задавил девчат какими-то, подозреваю, выдуманными цифрами, насколько выгоднее будет ему находиться в московском офисе. Я развёл руками и снова сказал чистую правду: боюсь, что без меня там так хорошо, как со мной, стройка не начнётся. А ещё мне нужно было непременно встретиться с тамошним лесничим и его питомцем. Про то, что Митрофаныча задрали волки, и кто именно у него был домашним животным, говорить, разумеется, не стал. И так Головин заломил руки, обхватил голову и взвыл, как папа Малыша из мультфильма про Карлссона: «О, Боже мой! Спокойствие, только спокойствие», и неверными шагами направился к бару. Заинтриговав, конечно, и Илюху, и Андруся, что потянулись следом. Тогда ни он, ни я ещё не знали, что Степан Митрофанович был вполне себе жив и здоров, а история с волками, рукавом, валенком и рваной старой шапкой была нужна ему для того, чтобы отойти, наконец, от дел, а главное — от вечных отчётов и прочих бюрократических глупостей, и заняться уже тем, что он любил и умел делать лучше всего: беречь лес.