Завещание с простыми условиями

И она, удовлетворенно улыбнувшись, почапала с ними к двери.

А Дуганов заметил меня иной… Такой, которую Черешнев окидывал пренебрежительным взглядом, из стороны в сторону ворочая языком во рту.

Так то Дуганов… Ему и цена другая…

Где он сейчас?..

ДУГАНОВ, — холодным огнем полыхнуло его имя прямо по обнаженному сердцу.

Величевский попытался утянуть меня за спину, но я вытащила-таки руку и холодно взглянула на Черешнева. Тот моментально принялся расточать комплименты.

— Вы обворожительны! Впрочем, такие прекрасные статьи могла написать лишь столь же прекрасная девушка…

Бог мой, какие речи…

Могу ручаться, что он моих статей в глаза не видел.

Увидев, что издатель вырвал меня из лап депутата, все остальные, ободренные его примером, столпились вокруг меня, наперебой выражая восхищение моими статьями и красотой.

Поняв, что не в состоянии прорваться сквозь поклонников моего журналистского таланта, я даже слегка растерялась.

— Разрешите похитить у вас очаровательную Марту, — раздался где-то знакомый голос. Это Андрей Данилович, вольно или невольно, пришел мне на выручку, вытащив наружу из роящегося гнезда.

— Пойдем скорей, — шепнул он тихонько, — скоро начнется торжественная часть!

И мы, как заговорщики, совершившие побег, поспешили затеряться в огромном зале.

Когда мы, пройдя через весь зал, уселись в первом ряду, я почувствовала на себе чей-то обжигающий взгляд.

Ерунда какая-то…

Но ощущение, что кто-то разглядывает меня, и не так, как другие, а как-то иначе — будто касается меня… даже нет, не касается, а буквально роется у меня в голове — усилилось.

Не выдержав, я осторожно оглянулась и исподлобья поводила глазами по залу.

Вот мне улыбнулся коллега-корреспондент газеты «Вечерний город».

Нет, не его взгляд тревожит меня.

Вон помахал рукой издалека молодой композитор Еремушкин — года два назад я делала о нем большой материал…

Я исследовала свое ощущение — нет, не он.

Но где-то близко… близко…

— Марта! — цыкнул на меня Вереницын. — Что ты все время вертишься! Сиди спокойно!..

Пришлось повернуться и битых два часа благопристойно взирать на сцену.

После поздравительных речей и награждений все переместились вниз, в банкетный зал.

Тут уж отделаться от навязчивых поклонников не удалось, и за столом я оказалась зажата между Величевским и Черешневым. Они наперебой старались за мной ухаживать.

— Позвольте положить вам селедочки, — предложил один.

— Спасибо, я не люблю селедку.

— Тогда, может, салатику? — подхватил другой.

— Пожалуй, — вздохнула я.

— Вина! — воскликнул Величевский, он сидел слева. — Вот этого, «Шато Марго». Когда я был во Франции, привез оттуда несколько бутылочек. Очень достойное, уверяю вас, Марта, вино!

И он плеснул мне в бокал алую жидкость.

— А я привез чудесное вино из Италии, — парировал Черешнев, сидящий справа, — очень бы хотелось как-нибудь вас угостить… Ну что ж, за вас! За очаровательную сотрудницу замечательной газеты «Живое слово»!

Я обреченно чокнулась с обоими.

Раздвинув половинки сердца, в самую его сердцевину горячим потоком влилась мысль-желание.

Я хочу домой! ДОМОЙ, К ОТЦУ!

Немедленно.

Я почувствовала, что у меня начинает болеть голова.

— Марта, разрешите задать нескромный вопрос. Вы замужем? — вкрадчиво спросил Величевский. Черешнев и сидящий передо мной журналист-международник Келейников внимательно прислушались.

— Нет.

За столом возникло радостное оживление.

— А с кем вы живете? С мамой?

И снова господин издатель, как ни странно, не перебил господина депутата.

— Моя мама живет в Испании, в Барселоне, — нехотя сообщила я.

Дружное «ах!».

— Я живу с отцом.

Почему я так сказала?.. С каким отцом?!. Я же живу одна, совершенно одна…

…Но как же хочется СКОРЕЕ выйти отсюда и ехать, бежать, ПОЛЗТИ на проспект Касаткина!

Я больше не могу здесь оставаться.

МЕНЯ ЖДЕТ ОТЕЦ.

… Но я же не хочу к нему…

Головная боль становилась невыносимой.

Наверно, так происходит ломка у наркоманов, — вскользь подумала я.

— А чем занимается ваш отец, позвольте спросить?

Манера речи Величевского чем-то напоминала адвоката Корсакова.

— Он преподает философию в университете.

Я, наверно, сошла с ума. Что я плету?.. Мой отец умер в 1989 году…

— А скажите…

Взгляд. Чей-то взгляд, пронзающий насквозь, через платье, печенку и спинной мозг. Острый и жгучий. Откуда? Откуда?..

— Марта, что с вами?

— Налейте ей минералочки…

— Вот, скушайте кусочек киви…

— Что? — очнулась я и повернулась к Черешневу. — Вы что-то спросили?..

— Нет, ничего. Вы хорошо себя чувствуете?..

— Да…

Из угла. Из правого угла.

Взгляд шел с другого конца стола, с правой его стороны.

Я медленно повернула голову.

Он был там.

Незнакомый мужчина лет около сорока, благородной внешности, темноволосый, с большими, кажется, злато-карими глазами, усами и мягкой бородкой.

Вокруг него двое захмелевших редакторов, оживленно жестикулируя, о чем-то спорили, напротив вульгарно смеялась директор коммерческого канала телевидения, а он молча пристально смотрел на меня.

И этот взгляд обжигал мою нежную кожу.

Наши глаза впились друг в друга.

И он не отвел взгляда.

Кто он? Почему он так на меня смотрит? Что ему нужно?..

— Марта…

Я оторвала глаза от темноволосого мужчины и посмотрела на окликнувшего меня Величевского.

— О чем вы задумались, солнышко? — спросил он, похотливо ощупывая меня своими глазками. — Наверно, скучаете по маме?

ПО ОТЦУ.

— Вы, наверно, редко видитесь?.. Это тяжело, я понимаю. На Рождество я как раз собираюсь в Испанию. В машине будет лишнее место, и если вы еще не планировали рождественский отдых, я мог бы…