Зеркало между нами

– Что «но»?

– Фанагорея, которая в двухстах километрах отсюда?

– Ну да, – произнес он, однако, судя по взгляду, уже не так уверенно. – Ты сама так сказала.

– И у вас там жена? Дети? Работа?

– Да, верно, – хмурится Иван. – А в чем, собственно, дело? Ну да, за месяц моего отсутствия про работу уже нельзя точно сказать, но жена вряд ли успела найти другого.

– Вот как. Ну ладно, сейчас разберемся.

Я ни хрена не понимаю! Что за чушь он несет?

– Ну-ка постой, – он не дает уйти, встав между мной и единственным плоским камнем, по которому можно подняться. – Что это ты так занервничала?

– Ну просто… – протянула я. – Понимаете…

Мне следовало подумать. Подумать подольше. Поднять навыки общения с Юджиным, которому никогда нельзя напрямую сообщать плохие вести. Мне следовало собрать в голове все самые мягкие слова для того, чтобы убедить этого человека сохранять спокойствие. Но, как назло, меня вновь накрыл опустошающий ступор. Когда ничего, совершенно ничего путного не приходило в голову.

– Фанагорея давно заброшена, в ней никто не живЕт уже два года, – сказала я. – Понятия не имею, о чем вы говорите.

Слова сами слетели с языка, и я тут же осознала, что тактика молчания все же эффективнее. Иван если не ждал этих слов, то, безусловно, боялся в глубине души чего-то подобного.

Потому что он поверил мне практически сразу.

– Они предупреждали. Умбра предупреждала, – шептал он, бешено бегая глазами по песку. — Это все из-за твоего побега. Ты не должна была от них убежать.

Надо было убираться. Нестабильная психика Ивана сейчас вела себя не лучшим образом.

– Стойте, стойте, подождите! – я старалась говорить как можно спокойнее. – Угомонитесь, сейчас разберемся, хорошо?

– Что ты им сделала? – порезанное лицо Вербового искажала гримаса страдания. Если бы сейчас зафиксировать его состояние для синесцены, можно было бы создать серьезное оружие массового поражения. – Что ты натворила?!

– Успокойтесь! Пожалуйста! Вы меня пугаете!

Никогда не понимала, как себя вести в таких ситуациях. Вот и сейчас. Просто в какой-то момент стало ясно, что новость о Фанагорее привела Ивана в бешенство. А потом он схватил меня за шею. Я помню, как закричала, как оказалась в воде, под водой, а потом уже сложно сказать, как все было.

И знаете, когда нет времени на осознанные мысли, глаза как будто стремятся зафиксировать как можно больше напоследок. Время словно растянулось как резина и в этом бесконечно эластичном вакууме замерло крошечным насекомым в капельке янтаря с лентой кинофильма перед глазами. На скале бледнела надпись. Бордово-черная с мелкими подтеками:

Volume 29

S[нечитаемо] 3

W[нечитаемо] 2

Я бесконечно помню это одно-единственное мгновение, растянутое на такой длительный срок, что его действительно проще рассматривать в виде череды кадров. То ли сменяющих друг друга, то ли нет. Вот я толкаю обидчика коленом по носу. А в следующем кадре уже вырываюсь из его узловатых ручищ и плыву прочь. Каждый гребок, каждый сигнал мозга в мышцы, предшествующий гребку, — отдельный кадр.

Я дискретно и неумолимо плыву к крутому утесу за холмом. Взбираюсь на камни и бегу, как не бегала еще никогда.

__________6. СОРОК ЧЕТЫРЕ СЕКУНДЫ

Самый офсетный из всех офсетных миров, что мне доводилось посещать, кажется, размыкает объятия. Дай мне вдохнуть унцию обычного кислорода, без электрической радужной проволоки, без искристой музыки и ритуальных танцев.

Ведь счастья не должно быть слишком много, а не то я растворюсь в нем окончательно. Счастье — это дозированная водичка в холодных пластиковых стаканчиках, которая иногда заливает мерцающие угольки в глубине.

Как это было? Как в кино.

– Мне кажется, будто мы стоим у истоков формирования новой фэшн-индустрии!

– Подпольной фэшн-индустрии!

Валера Ткачев листает огромную и жуткую гугл-таблицу на компьютере с сияющей разноцветной клавиатурой. Еще двое — Юджин и серьезный мужчина Борис, которому для завершения образа явно не хватает сигары, – пакуют мерч в пакеты.

– Найдите эльку! – футболку размера L.

Но я не могу, хотя очень хочу помочь.

– А там, в другой комнате обезьянки шьют. И эту партию мы отправляем куда-то в Штаты, а эту — в Катманду.

Сколько бы они ни разбирали эти футболки — футболок становится только больше. Они респаунятся прямо из недр дивана. Запечатанные пакеты постепенно заполняют половину всех доступных плоскостей, а затем переползают в центр. Я танцую со здоровенным бокалом апельсинового сока. Все окна и кирпичная кладка мокрой улицы танцуют вместе со мной. Наверное, однажды я перестану их бояться, этих людей.

А еще (маленький спойлер) в конечном итоге они меня примут.

Потом просыпается Пандора. Наша работа за время ее сна перешла из состояния «пандастагназис» в состояние «хаусокинезис». Мы развернули деятельность площадью с целую квартиру.

– Почему не играет пиздатая музыка? – спрашивает Юджин и включает Петрика Путяху. – Артхауса в хату!

– Вот есть ленивая парочка: Юджин и Кира, и у них есть активный Ткачев, – говорит парень с восточным разрезом глаз. – А есть ленивый я. И у меня такой же ленивый менеджер, который нашел себе еще более ленивого зама. Вот, наверное, почему у нас все идет через хуй.

Легким движением носа Юджин повышает свою производительность почти вдвое. А мы продолжаем веселиться, танцевать и есть мороженое.

Мы читаем письмо фаната. Ему нужен автограф на футболке, но есть один нюанс. Вместо сопроводительного сообщения он оставляет целый, блин, квест на несколько абзацев, сопоставимый по размеру с неплохой такой пастой.

«Оставь автограф в каком-нибудь видном месте, но при этом чтобы не слишком видном, чтобы не выглядело кричаще, надпись сделай не очень большой, но и не очень маленькой. Оглянись вокруг и напиши три любых слова, которые увидишь вокруг себя и которые наиболее точно отражают твое нынешнее состояние. Если можно, пароль от архива со следующей синесценой, но если нет, то хотя бы ее название, ну или пожелание для меня в виде небольшой загадки…» Я, к сожалению, не помню концовку, так как здесь мы уже загибались от хохота.