Зеркало между нами

Цвета не только становятся насыщеннее, они обретают глубину. Начинают пульсировать от переполненности своими красками и от счастья, что их наконец-то освободили из неподвижного плена.

Движение воды и воздушных потоков упорядочится невидимым прежде танцем, и вы будете поражены тем, что не замечали этого раньше. То, что вам нравится, станет еще красивее, еще целостнее, еще понятнее.

Успешный вход в синесцену всегда ознаменован одним господствующим состоянием.

Состоянием полной, исчерпывающей и переполняющей до краев гармонии с миром.

Именно тогда наступает второй этап — непосредственно «тело» сцены. Когда откалиброваны все пять каналов восприятия, мы приступаем к перегонке эмоций. Каждая синесцена — это произведение искусства, где каждый орган чувств будет транслировать собственный фрагмент от общей удивительной картины.

Моя последняя синесцена, «Признание», — самая мощная по своему спектру воздействия.

Для ее создания было взято немыслимое чувство всеобщего признания и благодарности, когда на одном из концертов Ткач разрешил мне выйти на сцену.

Юджин объявил на весь зал, что без меня ничего бы не вышло. И полторы тысячи человек взревели овациями. Я стояла там всего сорок четыре секунды, но каждая эта секунда — невосполнимая часть моего самого счастливого воспоминания.

Все эти люди смотрели на меня, переполненные счастьем и восторгом от прикосновения к тому, что я сделала для них.

Поэтому впоследствии я взяла эти сорок четыре секунды за основу своей грандиозной работы.

Когда синесцена переходит к основной части, вокруг нет ни единого неподвижного элемента: все переполнено воплощениями счастья, через которое я прошла на том концерте. Каждый крошечный дух воздуха гладит меня по рукам, лицу и телу, чтобы выразить благодарность. Спасибо, что ты здесь. Что ты есть. Что пришла к нам в гости и сотворила магию.

Каждая капля дождя летит вниз, чтобы стать ко мне ближе. Каждый холодный поцелуй — это самое теплое признание в любви.

Потому что все они со мной: мои друзья со всех уголков этого невидимого пространства вокруг. Их любовь дает мне силы не сдаваться и становиться лучше с каждым днем, чтобы привносить вокруг себя гармонию и красоту.

Здесь пригодились мои художественные навыки — каждый из этих элементов был заранее создан на компьютере. Отрисован и оживлен вручную.

Кульминация, которая хоть и длится в общей сложности около минуты, это квинтэссенция пережитого опыта, когда удовольствие делается настолько сильным, что кажется невыносимым. Мы сокращали этот момент до десяти-пятнадцати секунд, но здесь, в «Признании», он длится целых сорок четыре.

Дальше идет выход.

Технически выход — самый сложный и ответственный этап из всех. Необходимо провернуть все так искусно, чтобы человек не почувствовал резких перепадов состояния. Иначе это может привести к шоку и длительной депрессии, если тут пустить дело на самотек.

Оно медленно отдаляется, но не убегая и не прощаясь. Каждое из этих крошечных созданий, что наполняют твою синесцену, на самом деле остается рядом и обязательно будет ждать тебя в гости снова.

Кожа постепенно ложится отдыхать от пронзающего ее тягучего, невыносимо приятного электричества. Вкусы утихают, звуки собираются в те простые и понятные человеческому уху семплы, что мы привыкли воспринимать каждый день. Запахи и визуальные образы вплетаются в нормальность окружающего пространства.

В итоге на выходе вы чувствуете не грусть-разочарование, что мир снова стал бледным, а торжественное возбуждение от того, насколько он полон и красив сам в себе.

Я вынимаю наушники и несколько минут глубоко дышу, словно вынырнув из теплой ванны.

Синесцена никогда не отпускает сразу: ее отголоски будут с тобой еще несколько дней, чтобы не дать разувериться в своей честности.

Так уж повелось: ни одна синесцена не скажет тебе то, что ты хочешь услышать, если в глубине души ты знаешь противоположную истину.

Однако только что я нарушила свое же главное правило. И вышла сухой из воды.

Сердце отбивало медленный спокойный ритм. Мне казалось, будто я вся — одно сплошное сердце. Так, наверное, я пролежала еще минут десять, пока не услышала сквозь нарастающий шум дождя стук, доносящийся снизу.

Кажется, это Юджин стучит в мою дверь.

Я бы не полезла обратно, будь вместо Юджина кто-то другой. Но Пашка ведь спокойно примется за силовое решение проблемы, если я не открою по-хорошему.

Вот почему ящик с песком мы убирать не стали. Юджин и сам прекрасно все понимает.

Я спускаюсь вниз, чтобы недовольным голосом спросить, что ему надо. Хотя от обиды не осталось ни следа: синесцена все смыла.

Юджин выглядит подавленно и смущенно. В него в руках тарелка с хорошо прожаренным мясным медальоном, поверх которого кетчупом написано: «Прости».

Мы смотрим друг на друга несколько секунд, потом я молча ставлю тарелку на стол и обнимаю Юджина крепко-крепко. Так мы стоим еще несколько минут.

А потом Юджин говорит, что у него есть для меня хорошая новость.

Мы спускаемся по лестнице, и я, еще не успев увидеть все до конца, бросаюсь вниз с восторженным криком.

А Ткач… Он ловит меня на лету.

__________7. ДОМ КУЛЬТУРЫ И БИТА

Еще несколько секунд мне кажется, что мне кажется. Шлейф синесцены, послевкусие чуда.

Ткач не мог вот так просто взять и сюда приехать! Но он здесь. Как будто мы и не расставались. Все такой же высокий, тощий как палка, растрепанный и зубастый. В дорожном пальто. С большой холщовой сумкой, в которой при желании мог бы легко поместиться сам.

– Валера, ты чего тут делаешь?! – бесцеремонно трогаю Ткача, будто он может раствориться в воздухе прямо у меня перед глазами.

– Ну и погодка, у вас давно так? Словно из Питера не уезжал.

На самом деле Ткач из Саратова, а Питер он терпеть не может.

– Мы к вам всего на пару дней, – сказал Валера, взъерошив свои влажные волосы. – Ща давайте хоть чаю попьем. У вас есть кофе?

– «Мы» — это кто? – уточняю я, и ровно в тот же момент дверь открывается снова.