Жало белого города

Возможно, так оно и было, и Тасио в самом деле хотел провести несколько дней в одиночестве у себя, отключившись от социальных сетей, забыв о том, кто он, забыв, что скоро вновь превратится в знаменитого заключенного.

– Сегодня мы ничего не сможем сделать, ты же сам это говорил, Кракен. Но если Тасио не вернется завтра в тюрьму, все запреты снимаются. Как же мне не терпится схватить этого мерзавца и остаться с ним наедине!

– Осторожно, Эсти. Это дело нельзя превращать в личное сведение счетов. За каждым нашим шагом сверху наблюдают через лупу, и ты это знаешь.

Эстибалис встала, подошла ко мне и положила голову мне на плечо.

– Знаю, – сказала она, глубоко вздохнув.

Было очевидно, что Эсти удручена не меньше моего.

Мы снова уселись за стол и продолжили поиски.

Как же я ненавидел эти пустые дни, эти следы, которые никуда не вели, бесполезных свидетелей, бег по кругу, переулки, которые оказывались тупиком… Я боялся, что, если решусь и прыгну, на другой стороне ничего не окажется.

Начинать все сначала. Кабинетная работа, сверка данных, имен, фактов. Ни единого совпадения.

Кто бы мне сказал тогда, что разгадка окажется не где-то, а в моем собственном доме, охраняемая многие десятилетия человеком одной со мной крови!

Наступил мой сороковой день рождения. Была пятница. В любой другой момент жизни я устроил бы вечеринку, но никто из нашей тусовки, позвонив, чтобы меня поздравить, не спросил, буду ли я отмечать свой день рождения. Все мы по-прежнему были потрясены смертью Мартины. Честно говоря, мне тоже не хотелось никого видеть.

Как только рабочий день закончился, я направил колеса моего «Аутлендера» в Вильяверде. Я знал, что Альба не придет на мою крышу смотреть, как Персеиды прочерчивают небо, а я не из тех, кто ждет слишком долго. На такое способно только уязвленное эго, которое легко получает компенсацию.

И я отправился в деревню, чтобы провести день рождения с дедушкой и Германом. Я принял меры предосторожности: носил на себе «Хеклер и Кох», мое служебное оружие, и не собирался ни на минуту с ним разлучаться.

На случай, если убийца последует за мной и явится на многолюдное празднование моего сорокового дня рождения.

Ночь еще не наступила, когда я приехал к дедушке и свистнул, поднимаясь по ступеням. Но на первом этаже деда не оказалось. Удивившись, я поднялся на верхний этаж и нашел его там: он сидел над фотографиями двадцатилетней давности, разложенными мною на столе для пинг-понга.

– Что-то случилось, дедушка?

– Ничего, сынок, ничего не случилось. Просто мне хотелось бы как-то тебе помочь, а как, я не знаю.

«Будь жив и здоров, дед. Только так ты мне поможешь», – подумал я, но вслух ничего не сказал.

– Идем к дороге Трех Крестов, – сказал я, похлопав по его широкой могучей спине. – Сегодня ночью будут падать слезы Сан-Лоренцо, а небо как раз чистое.

– Идем. – Он поднялся с маленького плетеного стула и взял самшитовую трость, с которой обычно ходил в горы.

– Может, подождем Германа? – спросил я.

– Его не будет: звонил и сказал, что у него какие-то дела на работе. Если он так и будет днем и ночью сидеть у себя в кабинете, я сам поеду в Виторию и вытащу его оттуда, даже если придется поддать под зад ногой.

Всякий, кто слышал бы сейчас деда, решил бы, что он преувеличивает; я был единственным, у кого хватало жизненного опыта, чтобы понять, что он говорит буквально.

После смерти Мартины Герман заперся у себя в адвокатской конторе под горой начатых дел. Я решил дать ему несколько дней. Затем вмешаюсь, если дед, более предприимчивый, чем я, меня не опередит.

– Пошли вниз, – ответил я без особого энтузиазма.

Мы прошли мимо кладовки, и дед прихватил пару пустых мешков из рафии. Мешки пахли землей и картошкой, но их можно было положить на землю и усесться сверху.

Мы зашагали по дороге Трех Крестов, которая кратчайшим путем вела от деревни к сьерре, а затем отделившиеся от нее тропинки достигали трех важнейших точек.

За все время мимо нас не проехал ни один трактор. Вокруг виднелись поля скошенной пшеницы; некоторые были под паром, дожидаясь следующего года. Мы остановились на перекрестке, положили на землю мешки и уселись на них, окруженные монотонным пением сверчков. Просто уселись, и всё.

– Унаи, сиди тихо и не шевелись, – внезапно шепнул мне дед.

Встревожившись, я притих. Дед приподнялся и осторожно взял свою трость.

– Это змея, она свернулась кольцом. Вон там, видишь? На дороге, – указал он.

– Не шевелится. Думаю, она мертвая.

– Мертвая? Как бы не так. Змея – самое умное и хитрое животное в горах, – сказал дед и ударил тростью по земле.

Змея, ожив, молниеносно скоростью исчезла среди трав на обочине дороги. Мы и опомниться не успели.

– Вряд ли она теперь выползет на дорогу. Темнеет, прохладно… Залезет под камень и затаится.

Дед не слишком меня убедил, и на всякий случай я держался подальше от теней, колыхавшихся рядом, пока через несколько часов не забыл происшествие со змеей и не расслабился.

Мы нашли несколько созвездий: Орион, Кассиопея, Волопас, Большая Медведица, которую дедушка упорно называл Ковшом… А около трех часов утра начался звездопад.

Звезды пролетали быстро, иногда по две, а иногда и по три, их было так много, что не сосчитать. Метеорит появлялся ненадолго, всего на пару секунд, и приходилось быть внимательным: стоит мигнуть – и звезда исчезает. Наверное, как все хорошее в нашей жизни. Как и эти мгновения рядом с лежащим на спине дедом, который когда-то давно усаживал нас обоих себе на колени.

– У меня есть для тебя подарок, сынок. Ты все время смотришь на горы, вот я и подумал, что ты мог бы взять их с собой. – Его хрипловатый старческий шепот отчетливо звучал в окружавшей со всех сторон тишине.

Он протянул мне маленький деревянный предмет. В темноте я его ощупал, но так и не понял, что он собой представляет.

– Спасибо, дедушка. А это что?

– Очертания сьерры со стороны Вильяверде. От ворот Торо до Сан-Тирсо. Я вырезал его из самшитового дерева; он не сломается, даже если ты будешь не слишком бережно с ним обращаться.

Я постарался найти луч, шедший от далеких фонарей ночного Вильяверде, и, лежа на спине, поднял маленькую сьерру на свет, чтобы как следует рассмотреть ее очертания.

Дедушка всю свою жизнь очень неплохо вырезал из дерева. Это было его хобби. Обычно из-под его резца выходили суповые ложки и разделочные вилки, однако эта маленькая безделушка требовала величайшей кропотливости, тем более учитывая его слабое зрение.

– Я проделал в нем дырку. – Он указал пальцем, едва скрывая гордость. – Может, тебе захочется сделать из этой штуковины брелок. Это необязательно, но вдруг…