Железная Империя

От такого безжалостного касания Инквизитору стало не по себе.

Признаться, подобное выражение страсти ему даже понравилось поначалу, ведь никто из рабынь не смел прикасаться к нему так — все они с величайшим почтением относились к его телу. А обычные женщины… даже испытывая невыносимое удовольствие, все же не решались проявлять свою страсть так… Или он попросту не позволял им? Его Сила контролировала каждый миллиметр их тела, и да… они делали то — только то, — чего хотел он.

Должно быть… если бы Сила была, он бы даже не заметил это яростное прикосновение леди-ситх, но лишенный ее, он чувствовал, как покалывает и наливается болью оцарапанное плечо, и не сказать, что эти ощущения были ему приятны. Но еще более его задело другое…

София.

Беззащитная и открытая, трепещущая от каждого его касания, нежная, теперь казалась совсем иной.

— Не смей, — прошипел он, перехватывая ее ручку, переплетая пальцы, жестко сжимая ее своей ладонью. Он замедлился, остановился, прижимая Софию к себе сильнее, а затем сделал несколько быстрых резких глубоких толчков, пронзая ее тело таким же острым удовольствием. — Никогда.

Что ж, стоило признать — Лорд Фрес умел быть убедительным.

Это маленькое наказание София вынесла, закусив губу и вздрагивая от каждого его проникновения. Но стоило ему вновь замедлиться, перестать терзать ее, как ее зажмуренные глаза раскрылись, и пламя желания горело в них нестерпимым светом.

— А то что? — хриплым голосом прошептала она, вызывающе усмехаясь, чуть облизывая покрасневшие искусанные губы; открыто и с вызовом глядя ему в глаза она, обвивая его ногами, обнимая горячими руками его шею, приникла к нему всем дрожащим телом, низом живота, не в состоянии больше сдерживаться и скрывать свои чувства, она со страстью прижалась к его губам сама, целуя его яростно и жадно, прикусывая его ласковые губы, лаская укушенную атласную гладкость языком, словно сойдя с ума.

В ее поцелуе было столько страсти, столько откровенного желания и искреннего наслаждения близости с ним, что на миг он замер, потрясенный, опираясь на локоть и практически на весу удерживая прижавшееся к нему тело, осторожно, по глотку, выпивая это бушующее пламя в раскаленной тишине, ласково прикасаясь к ней губами.

Это было намного слаще, чем высекать вопли экстатического, нереального наслаждения у твиллечек Силой; это было намного вкуснее, чем ужас и сладкое предвкушение соблазнительных рабынь, купленных Лордом Фресом на долгую ночь.

Это не имело ничего общего с его Силой, это принадлежало только ему.

Это было его.

Это был долгий поцелуй, слишком долгий, слишком сладкий, слишком возбуждающий и трепетный, слишком нежный и изощренный, чтобы можно было объяснить его одной страстью.

Желая продолжить, послушать еще ее сходящее с ума сердце, ее сладкие стоны, он снова двинулся вперед, не отрывая губ, словно хотел попробовать ее дрожащий голос на вкус.

Она вскрикнула голосом, полным удовлетворения и какого-то ликования, безудержного, почти безумного, и откинула голову, рассыпав спутанные волосы по серой подстилке.

"Это стоило того, чтобы подойти к смерти так близко… чтобы ощутить твой вкус на своих устах, Инквизитор… тот, кто несет смерть", — думала София, сходя с ума от близкого и столь желанного удовольствия.

Два слитых воедино тела, тесно прижавшись друг к другу, двигаясь в одном ритме, неторопливыми плавными движениями, дышали одним дыханием, передавая из губ в губы и перемешивая свои стоны, крики, так, словно были одним целым.

Наслаждение подкрадывалось как взбирающаяся вверх по волокнам ткани вода. София в изнеможении в который раз откинула голову назад, задыхаясь от поглотившего ее удовольствия, и вновь прижалась к Фресу, со стоном припав в страсти губами к напряженному плечу мужчины. Там, на разгоряченной коже, тонкой белой нитью виднелся шрам, след от ее язвительного укола, поцелуй ее кинжала.

Наполненная ласками, растворившаяся в наплывающем удовольствии, она прильнула к нему губами, даря ему прощение и откровенную ласку, смешанную с обожанием.

"Ты, безжалостный любовник, нежный и яростный, я так боялась и желала тебя, ужасного, недосягаемого, холодного и высокомерного, с твоими прозрачными глазами, глядящими свысока, с твоими строгими губами, которые часто становятся твердыми и злыми, с твоими прекрасными руками, которые одинаково щедро дарят смерть и ласку!"

Она покрывала его плечо страстными поцелуями, затирая языком отметину на его теле, как до этого делал он, ощущая сильные безжалостные толчки в своем теле и зажигающиеся в мозгу ослепительно-белые вспышки наслаждения, от которых хотелось кричать. Она впилась зубами в уже гладкую, лишенную тонкой отметины кожу, кусая его плечо хищно и нежно, словно мстя за удовольствие, которое он дарил ей.

"Как можно не желать тебя, такого опасного и острого, как кинжал, отметивший тебя? Как же можно не пожелать тебя, такого яркого и зловещего? Как же можно не пожелать тебя, когда ты заглядываешь в глаза, и твой горячий взгляд касается души?"

Словно в подтверждение своих мыслей, она откинулась назад, на его сильные руки, и взглянула в его пепельные глаза, утопая в них, растворяясь в их обжигающем океане.

"Проклятый властный повелитель, как же ты прекрасен в своей недосягаемой высоте и жестокости… как самый соблазнительный смертный грех.

Ты и есть самый сладкий смертный грех," — она коснулась пальчиком его губ, откровенно, блаженно, развратно улыбаясь; волна крупной дрожи прокатилась по ее телу, разливая острое сладостное удовольствие до самых кончиков пальцев.

Миг спустя к ее наслаждению присоединился и он, стиснув ее маленькое шелковое тело почти до боли, вжимаясь в него, выдохнув удовольствие, разрывающее его изнутри; лаская жесткими пальцами ее затылок и волосы, он простонал в ее горячую шею, что-то, от чего София смутилась и разозлилась одновременно и чувствительно укусила мочку его уха. Бешено бьющееся сердце сотрясало его, любовники вздрагивали, не торопясь расплетать объятия, сжимая друг друга в плотных змеиных объятиях и самые последние, самые нежные и ленивые ласки были уже не обязательны — они наполнились ими изнутри.

Страсть, найдя выход, реализовавшись, все равно не отпускала их, хотя уставшие тела молили о пощаде и уже не хотели двигаться. Любовно переплетая отогревшиеся пальцы, лаская руки друг друга, продолжая касаться губами друг друга, уже почти засыпая, они в полудреме шептали слова, которые были тише звездной ночи, ласковее теплой реки.

— Маленькая девочка моя, — шептал Фрес забывшись, целуя волосы Софии, засыпающей на его груди, — маленький хищный зверек с атласной шкуркой… ты бархатная там, внизу, просто бархатная… Не бойся меня; я ведь и сам тебя боюсь… твоей странной власти надо мной…

Склонившись над ее грудью, он осторожно прикоснулся к подрагивающей ямке на ее шее, и на это горячее, невыносимо нежное прикосновения ее тело откликнулось каждой клеточкой, наполняясь радостью и теплом.

"Там живет душа", — подумала София перед тем, как сон сморил ее.

Глава 22. Расстановка сил

Сон был недолгим и чутким.

Изредка Софии казалось, что она слышит, как проползает, волоча длинный хвост, поблизости ящерица, отыскивая убежище потеплее, и как злобно шипит на нее Инквизитор, отгоняя ненавистное животное прочь.